Фамильные ценности, или Возврату не подлежит - Олег Рой

С инженерно-технической точки зрения самой сложной частью неожиданно оказался водопровод. Отчаивалась она. Отчаивались мастера. Отчаивались – и вновь принимались за превращение древней, почти заросшей паутины труб в… ну, в водопровод, собственно. И когда наконец во всех кухнях и ванных особнячка заработали раковины, смесители, душевые кабины – это было как начало какой-то новой жизни. Вода стала хрустально-прозрачная, голубоватая, как в Женевском озере, словно бы даже сладкая. Аркадия Васильевна и джакузи в свою личную ванную поставила! По настоянию Кэт, которая всегда обожала всевозможные эдакие штучки. Джакузи – это было, разумеется, очень приятно, спору нет. Но все-таки главным сокровищем стала роскошнейшая, с миллионом сверкающих ручек и рычажков, похожая на космический корабль душевая кабина! Аркадия стояла под колючими струйками, ощущая стареющей кожей каждую из них – и это было такое острое, такое юное, телесное счастье, что все остальное выглядело смешными, незначащими пустяками. Какая старость, о чем вы, когда можно хоть по десять раз на дню принимать такой душ!

Симпатичный, как елочная игрушка, итальянский ресторанчик в десяти минутах ходьбы от особнячка оказался тогда, во время ремонтных «катаклизмов», очень кстати. Столкнувшись с очередной «неразрешимой дилеммой», Аркадия вызванивала Кэт, и они часами сидели над вкуснейшим капучино, обсуждая, в какую сторону двигать ремонт дальше. Место было не проходное, посетителей не толпы, сидеть было уютно и спокойно. Аркадия Васильевна опасалась, что ресторанчик, затерянный в паутине тихих переулков дальнего Замоскворечья, долго не протянет. Но нет, не разорился, даже разросся немного – теперь летом можно было посидеть в спрятанном за основным залом «итальянском дворике». Заплетающий решетчатую стену плющ лениво шевелил резными листьями. На плиточном полу играли в догонялки шустрые солнечные зайчики. Пахло нагретым камнем и даже, кажется, морем. Впрочем, почему «кажется»? Может, и в самом деле морем. Есть же, наверное, какие-нибудь специальные ароматизаторы? С морской солью, например, с экстрактами водорослей и всяким таким, что сплетается в сложный, но абсолютно узнаваемый «морской» аромат.

В основном – «зимнем» – зале пахло хвоей, лимоном, полиролью, свечным воском и, разумеется, кофе.

Аркадия Васильевна сделала крошечный глоток, погладила браслет одним пальцем:

– А знаешь? Не жалко. Да и оберег это не мой, строго говоря.

– Но ты же всегда говорила… – Кэт недоуменно прихмурила идеальные брови. – Фамильный, дескать, талисман…

– И сейчас то же скажу. Фамильный. Не мой персональный, понимаешь? Твою-то семейку без всяких амулетов прямо ангелы-хранители берегут, может, сама Екатерина Великая за вами с небес присматривает. Ну а мы, Приваловы, люди земные, вот и оберег у нас вполне материальный. Да ему сто лет всего. Мое дело – чтоб этими ста годами его работа не исчерпалась, чтобы род не пресекся.

Насчет ангелов-хранителей Аркадия Васильевна подметила точно. Фамилию Бобринских – ну, по крайней мере, ту ее ветвь, на которой расцвела в итоге Кэт – почти не затронули никакие исторические катаклизмы, на которые так богат был ХХ век. Ее бабушке, выходившей замуж в его начале, ужасно не нравилось имение мужа. И тот, готовый ради обожаемой супруги хоть луну с неба достать, не то что усадьбу, какую пожелается, устроить, моментально кинулся исполнять каприз своей, как он говорил, повелительницы. Имение благополучно продалось, а пока подыскивали подходящее, молодые путешествовали по Европе. Ну как – путешествовали, больше развлекались. Настроение несколько подпортила начавшаяся вдруг Первая мировая война, но война – она ведь где-то там, далеко, правда? В Швейцарии тихо, да и легкомысленный Париж ни о чем таком ужасном, в общем, не вспоминал. В начале семнадцатого года до молодых супругов стали доходить слухи о каких-то волнениях в России. Чуть ли не революция, ужас какой, право слово. Мало им было пятого года! Покупку имения решили отложить до более спокойных времен, капиталы на всякий случай перевели в Швейцарию. Так что, когда после Февральской революции грянула Октябрьская, дела молодой семьи были куда лучше, чем у подавляющей части русского дворянства. А уж когда у по-прежнему страстно влюбленных супругов родилась маленькая Софи, все стало и вовсе прекрасно. Какая война, какая революция, что вы! У нас все замечательно, а если у кого-то не очень, то… ну, знаете, очень жаль, конечно, но мы-то тут при чем?

Софи выросла прелестной и своенравной до упрямства: стриглась коротко, романтическим платьям предпочитала уже и не слишком порицаемые мужские костюмы, боролась за права всевозможных угнетенных, всячески приветствовала женское равноправие и замужество называла пережитком.

Но…

Князь Алексей Воротынский, встреченный не то на автомобильных гонках, не то в богемном кафе, был так хорош, так хорош – закончил Сорбонну, стажировался у самого Нильса Бора (что, впрочем, юную графиню Бобринскую не слишком интересовало) и совсем-совсем не возражал против равноправия, представляете? И Софи не устояла. Даже возражения против формального замужества моментально куда-то улетучились. В мэрии регистрируемся? Да, дорогой. Венчаться? С радостью, ненаглядный! Единственное, на чем Софи настаивала – сохранить фамилию. Воротынский – это, разумеется, звучит. Но она-то – Бобринская, это вам не жираф чихнул! В чем проблема, нежно улыбнулся влюбленный князь, будешь Воротынская-Бобринская. Хочешь – графиней зовись, хочешь – княгиней, как тебе больше нравится. А дети, не унималась Софи, вдруг дети? В чем вопрос, дорогая, продолжал безмятежно улыбаться князь, и дети тоже будут Бобринские-Воротынские, чай, не девятнадцатый век на дворе, высочайшего соизволения Его Императорского Величества для удвоения фамилии не требуется.

Но безмятежность безмятежностью, а Европу плотно накрывала коричневая фашистская чума, и через пару лет после свадьбы, в самом конце тридцатых годов свежеиспеченная графиня-княгиня заявила, что ей тут душно. И вообще старушка-Европа – это ужас как скучно, все насквозь плесенью пропахло, а вот в Советской России – размах, простор и новые горизонты. И березки! Берез вообще-то и возле Парижа хватало, но разве могут хлипкие французские, ну или швейцарские березки сравниться с русскими? Русские даже шелестят музыкальнее, вот. И вообще. Известно же, что даже Среднерусская возвышенность – самая возвышенная из всех возвышенностей.

«Хочу домой», – заявила упрямая Софи.

И они вернулись.

Пусть год был не тридцать седьмой, а сороковой, велика ли разница? По всей исторической логике, аристократическим, аж с двумя титулами на семью, супругам полагалось сгинуть если не в лубянских подвалах, то как минимум в недрах ГУЛАГа.

Но историческая логика не всесильна. Трудно сказать, что их спасло. Обширные ли связи Алексея Воротынского среди советского дипкорпуса помогли, начавшая ли уже складываться его научная репутация, ведь авторитет Нильса Бора в СССР был более чем велик, и не только как ученого, но и как антифашиста, или уж и впрямь фамилию Бобринских оберегала «с той стороны жизни» сама Екатерина Великая – но супругов не коснулась даже тень неизбежных, казалось бы, репрессий. Даже грянувшая вскоре Великая Отечественная не принесла им по-настоящему серьезных тягот и лишений.

Князь, о титуле которого, разумеется, забыли, которого не взяли ни в армию, ни даже в ополчение, преподавал на физфаке. Софи переводила какую-то бесконечную, довольно бессмысленную, на ее взгляд, документацию, не то научную, не то техническую, смеялась над убогостью быта и помогала ближайшему госпиталю. Работала самоотверженно, презрительно дергая плечиком и на усталость, и на нехватку привычного комфорта – только плакала тихонько от жалости к искалеченным «солдатикам». Тайком, чтоб не расстраивать несчастных еще больше.

Кэт родилась в сорок пятом. Счастливые родители надышаться на свою кровиночку не могли. Баловали ее, названную, разумеется, в честь великой прапра… прабабки, и баловали, как царевну. Ну как – баловали? Больше вниманием – никаких «отстань, не до тебя» маленькая Катя никогда не слышала. Два иностранных языка с колыбели – нянька Глаша говорила с малышкой по-русски, папа по-английски, мама по-французски. Танцы – непременно, для правильной осанки, рояль – как же без этого, нельзя же «царевне» не музицировать. Ну и прочее в том же духе – noblesse oblige, положение обязывает. Не в поле обсевок – Воротынская-Бобринская. Впрочем, задирать нос перед теми, кому судьба отсыпала не так щедро, не дозволялось. Да Катюше это и в голову бы не пришло, с колыбели усвоила: кичиться тем, что ты в чем-то выше других – в образованности, внешности, достатке, тем более в социальном статусе – фи, неприлично, недостойно, попросту стыдно. У тебя новое платье, а у соседского Петьки, мама которого приходит помогать Глаше со стиркой, дыра на штанах? Возьми иголку с ниткой и помоги зашить. Не получается – учись.