Круиз - Генрих Аванесов

Друзья уселись за стол, на котором уже пыхтел электрический чайник. Виктор достал откуда-то сахар, печенье, батон и увесистый кусок вареной колбасы. Давно, очень давно не приходилось Вениамину угощаться в таких условиях. В отсутствии жены, уже третий месяц отдыхавшей с сыном на Канарах, он обычно что-то перехватывал дома утром, а потом обедал и ужинал в ресторанах. Частенько обед ему приносила секретарша прямо в кабинет. Но, чтобы вот так, на газетке, и не припоминалось. Впрочем, в этом что-то было. Колбаса и хлеб после всех ресторанных изысков показались изумительно вкусными. Даже подумалось, что в советской скудности рациона была своя прелесть. Достанешь кусок ветчины или баночку икры, или курицу, и уже праздник. А когда каждый день на столе все, что душе угодно, то она, та же вроде самая душа, уже ничему и не радуется.

Делиться этими своими соображениями с Виктором Вениамин однако не стал, а, утолив первый голод, произнес:

– Ну, насчет законности, может, ты и прав, но, что это неправильно, я уверен. В независимой стране все должны вести торговлю в национальной валюте. Науку, опять же в суверенном государстве, должны оплачивать свои налогоплательщики, а не зарубежные. Может быть, даже науку надо было бы поставить на первый план. На кого работаете, господа ученые. Так что гранты твои, это поцелуй Иуды. Вот как мне это дело представляется.

– Ладно, спорить не буду, – неожиданно легко согласился Виктор, – не все благополучно в нашем королевстве. Только вот одно мне скажи, что ты лично имеешь против Иуды, и что ты о нем знаешь?

– Лично против него я ничего не имею. А знаю то же, что и все. Иуда – символ предательства, и тебе самому это достаточно хорошо известно.

– Соглашусь, что общеизвестно. Но у меня по поводу Иуды совершенно иное мнение. Можно сказать, противоположное. Правда, к дефолту эта история отношения не имеет, но, если хочешь, расскажу свою версию.

– Валяй. Хочется услышать что-нибудь новенькое.

– Ну, что же. Давай перенесемся на пару тысяч лет назад. Римская империя в расцвете. Все Средиземноморье в ее власти. Иудея – один из многих протекторатов империи. В Иерусалиме сидит римский наместник, небезызвестный Понтий Пилат, с небольшим войском. В Иудее подконтрольное ему самоуправление. Но согласия между наместником и местными властями нет. Между ними идут постоянные трения, хотя в целом местная администрация лояльна к Риму, и обе стороны равно заинтересованы в мире и спокойствии в регионе по принципу «не буди лихо, пока оно тихо». И вот в Иерусалиме появляется человек, называющий себя Иисусом, к которому тянутся люди, собираются в толпы, вслушиваются в каждое сказанное им слово.

Даже в то наивное время, чтобы тебя слушали, надо было уметь хорошо говорить. Одним божьим даром здесь не обойдешься. Ораторскому искусству надо было учиться. Иисус был образованным человеком. Сам этот факт говорит о том, что он происходил из знатной семьи. По некоторым данным он чуть ли не половину жизни провел в Индии. Там он мог, по-своему восприняв идею реинкарнации, трансформировать ее в идею воскрешения и вознесения.

Проповедуя, он говорит о любви к ближнему, о добродетели, о том, что все люди братья, о царствии небесном. Нет в его словах ничего крамольного, кроме одного, чего не может не замечать иудейский Священный синедрион, – угрозы вере, своей вере. В его власти только церковное наказание. В том числе и весьма суровое – побитие камнями, но он просит римского прокуратора помочь избавиться от нового проповедника. Их в Иудее много, но этот самый опасный. Он творит чудеса, люди идут за ним.

Но избавиться от Иисуса уже не просто. Он постоянно окружен своими учениками и последователями, просто внимающими ему людьми. Применить силу, значит, возбудить гнев народный, а там, глядишь, и до Рима слух дойдет, тогда всем не поздоровится. Нет, надо выходить из положения по возможности без шума. Лучше всего, если бы он просто ушел из Иерусалима и проповедовал бы где-нибудь в другом месте.

В это время Иисус тоже понимает, что ему удалось найти ключ к людским сердцам, что его вероучение начинает овладевать массами, что оно нужно людям. Это именно то, к чему он шел всю жизнь. Надо закрепить успех любой ценой. Нужен эффектный заключительный аккорд. Какой? Смерть. На глазах народа – значит, казнь. Смерть его не страшит. Он готов на все ради великой цели. Но как сделать, чтобы он был казнен не как смутьян или разбойник, а вот так, в ореоле доброй славы. Так может случиться только в результате предательства. Но никто из его соратников на предательство не способен. Это он знает точно. На то он и знаток человеческих душ. Сегодня всех учеников и почитателей Иисуса мы бы назвали фанатиками, а среди них не бывает предателей. Но есть совсем другое. Каждый из учеников Иисуса готов выполнить любую его просьбу. Более того, сочтет за честь и будет бесконечно признателен за доверие. И Иисус выбирает Иуду. Своего любимого ученика. Все должно остаться в тайне. Только они ее хранители. Больше посвященных нет. Иуда целует Иисуса в знак благодарности за доверие. Одновременно это прощальный поцелуй. Нет, они оба, безусловно, уверены, что вскоре встретятся снова там, в райских кущах, куда они зовут своих последователей. Но их земные пути на этом расходятся. Навсегда. Одному достанется вечное признание и поклонение, а другому – вечное проклятие и презрение.

Иуда понимает, какое доверие ему оказано. Он выполняет волю Иисуса. Предает его римлянам и получает за это от Священного синедриона те самые тридцать серебряников. Но владеет он ими очень недолго. Они ему вообще не нужны. Он принял их только для правдоподобности, чтобы поверили в его корыстные цели. Убедившись, что Иисус схвачен, он позволяет себе маленькую слабость – подбрасывает деньги тем, кто ему их дал. Но в ту же ночь, спохватившись, он идет в Гефсиманский сад, чтобы расстаться с жизнью и тем самым навсегда запечатать собственные уста. Заметь, из приближенных Иисуса никто, кроме Иуды, не последовал за своим учителем. Только он один.

– Подожди! – возмутился Вениамин, – я не сомневался в том, что Иуда был убит то ли по приказанию, то ли при попустительстве Понтия Пилата!

– Э, дорогой мой, это ты Булгаковскую версию излагаешь. Вспомни тогда еще одного героя, нет, правильнее сказать, персонажа романа «Мастер и Маргарита» – Афрания – начальника тайной службы римлян. Я думаю, что введением в роман эпизода с убийством Иуды, Булгаков сделал реверанс в сторону товарища Сталина и его спецслужб. Вот, мол, как умен и тонок Понтий Пилат в белом плаще с кровавым подбоем, и как деликатно умеют выполнять его волю спецслужбы. Что поделаешь, дань специфике того времени. Судьба самого Булгакова висела на волоске и зависела только от каприза товарища Сталина. Никаких документов, подтверждающих личную поддержку Иисуса Понтием Пилатом, не обнаруживается, а вот о телефонном разговоре Сталина с Булгаковым известно достоверно. Впрочем, не исключено, что прокуратор лично не имел ничего против Иисуса. В его проповедях не было ничего против римского владычества.

– И это еще не все, – продолжал Виктор, – мало кто знает, что в первые века нашей эры было известно около тридцати Евангелий, принадлежавших соответствующему числу авторов. Но где-то в четвертом веке церковные иерархи приказали сжечь как еретические большую их часть, оставив только известные всем четыре варианта, ставшие по их воле каноническими. С тех пор уничтожение ереси стало системой, можно сказать, основой цензуры, используемой и церковью, и государствами. В чем заключалась ересь каждого из уничтоженных документов, теперь уже не узнать. Мотивом для этого, наверное, были богословские споры об истинности веры, могущие вести к расколам, которых все равно не удалось избежать, а иерархи, стремясь к благой цели, к единению церкви, совершили, на мой взгляд, преступление против истории. Надо было, как принято у нас в архивном деле, завести папку с надписью «Хранить вечно» и положить в надежное место. Впрочем, кто знает, что хранят архивы папского престола! Но и это еще не конец. Знаешь ли ты, что в начале семидесятых там же, в святых землях, какой-то пастух отыскал Евангелие от Иуды, написанное на коптском языке!

– И что же в нем написано? – не удержался от вопроса Вениамин.

– А вот чего не знаю, того не знаю, – рассмеялся Виктор. – Не расшифровано до сих пор, и когда расшифруют, неизвестно. Очень трудно будет это сделать. Ведь оно пролежало в пещере, в кожаной сумке почти две тысячи лет, а последние годы хранится, не поверишь, не у реставраторов, а в сейфах какого-то банка. Условия там могут оказаться похуже, чем в пещере. Создается впечатление, что не очень-то и хотят разобраться в его содержании. Вдруг опять ересь? Что тогда? Как, спустя две тысячи лет, сказать прихожанам, что все это время отцы церкви в чем-то заблуждались. Даже на мой непросвещенный взгляд, Евангелие от Иуды, что бы в нем ни содержалось, должно рассматриваться просто как исторический документ и никак не влиять на устои христианства. Так что ничем не могу помочь. Самому любопытно, но что поделаешь. Впрочем, вряд ли Иуда кому-нибудь мог сказать о поручении Иисуса. Тогда он сам счел бы себя предателем.