Семь рек Рима - Ник. Леймарк

В Риме у нас не было особого плана. Просто гулять. Куда-нибудь ехать. Мы купили проездные на неделю за двадцать четыре евро на каждого – безграничное количество перемещений было теперь у нас в руках.

– Едем на Палатин, – предложил я. – Остановка называется «Чирко Массимо» – ‘Большой цирк’. Там недалеко есть рынок Кампанья Амика.

– Кажется, я знаю итальянский, – слегка удивилась Пат. – ‘Рынок друзей’, правильно? Мы обязаны посетить это место.

Спешить было некуда, и когда мы вышли из метро, то свернули не туда и, ничуть не расстроившись, стали подниматься на Палатин – вокруг были руины. Кланялись макушками пинии, как будто не могли держать голову, не то хлебнув лишнего, не то засыпая от усталости. Целая череда автобусов выстроилась вдоль дороги, но туристов видно не было – их, видимо, увели в какое-то местечко.

– Как ты думаешь, – спросил я у Пат, – не существует ли тайного общества экскурсоводов? Они могли бы приносить жертвы своему богу по имени Гид.

– Ты имеешь в виду, закалывать их зонтиком и зажаривать? Самых упитанных, да? – спросила она серьезно.

– Ну да, – сказал я тоже серьезно, – зажаривать на костре из путеводителей.

– Странно, – отозвалась она, – смотри, там, вроде, устье реки, но воды не видно.

– Ты имеешь в виду русло, – Пат иногда путала слова. – Но ты оговорилась самым прекрасным образом – как раз тут недалеко находится Бокка делла Верита – Уста истины.

– Действительно прекрасно, – она взяла меня за руку. – Как я посмотрю, здесь уста на каждом шагу, – она поцеловала меня в щеку. – А на этом твоем рынке нам дадут поесть? Вроде бы недавно завтракали, а очень хочется есть.

Над входом на рынок была вывеска – ошибиться было невозможно. В не очень большом по размеру, но с высоким потолком помещении стоял шум. Голосили продавцы и покупатели – от последних было не протолкнуться. Мед, сыр, ветчина, овощи. Фрукты, цены на которые всегда меня удивляли что в Италии, что на Лазурном берегу. Цены были большими, как слезы, плакать хотелось, все-таки не Аляска. Я бы развернулся сразу, но Пат уже деловито пробиралась сквозь толпу.

Когда я ее догнал, то она уже стояла перед прилавком, наполненным разной ветчиной и бутербродами-панини. Венчала сооружение успевшая потерять половину запеченная в виде рулета свиная туша – поркетта. Ярко зажаренная свиная шкура пузырилась, и было ясно, что она соленая и хрустящая.

– То что надо, – сказала Пат. – Дайте мне, пожалуйста, – она показала пальцем и получила здоровенный сэндвич из разрезанной напополам свежей булки со щедрой начинкой из поркетты внутри. – Три с половиной евро, – сказала она, – здесь явно на двоих. Хотя, я попробую справиться одна.

Вблизи выхода продавали вино. Белое сухое спуманте стоило три с половиной евро бутылка.

– Как у них тут все справедливо устроено, – мы уселись на скамейку рядом с церковью святой Анастасии, и Пат принялась за еду. Рыжий сеттер, хозяин которого безучастно курил трубку на краю площади, медленно подкрадывался к стае голубей. – Если еда, – сказала она, откусывая большой кусок, – стоит три с половиной евро, не может же вино быть дороже?

Я вытянул пробку.

– Дай мне скорее, – Пат слизнула с губ крошки, – я от жадности чуть не подавилась. – Она протянула сэндвич мне, – твоя очередь. А спуманте – это просто ‘газированное’?

Поркетта действительно была очень вкусной. Сеттер подкрался почти вплотную, но голуби вспорхнули – надо было начинать все сначала. Я забрал бутылку и сделал несколько глотков холодного шипучего вина, так что оно ударило мне в нос.

– Есть еще фризанте, – поделился я. – Но у спуманте – более высокое давление в бутылке.

– Ясно, – Пат поднялась. – Пойдем купим еще одну. Эту вкусную штуку с высоким давлением. Заодно проведем эксперимент.

Пробившись сквозь шум и толкотню, мы добрались до бочки, на которой были выставлены бутылки.

– Очень вкусно, – обратилась Пат к молодой женщине в зеленой блузке за прилавком – во что она была одета ниже, видно не было. – Мы купим еще спуманте.

Женщина улыбнулась и протянула руку за деньгами.

– Теперь не оглядывайся, – скомандовала Пат. – Делаем три шага и потом… сразу оборачиваемся.

Раз, два, три – готово! Мы обернулись – все было на месте. Отсутствовала только молодая женщина вместе с блузкой.

– Я так и знала, – Пат потянула меня к выходу.

Когда мы оказались на улице, я немного помотал головой, было такое ощущение, что я оглох.

– Это и был твой эксперимент?

– Да, – сказала Пат. – В этом городе исчезают люди. Интересно знать куда.

– А куда? – спросил я глуповато.

– Понятия не имею. Главное – следить за тобой. Ты – моя самая большая ценность.

Мы шли, осенью вокруг еще и не пахло, то есть не пахло как у нас, шли, пока неожиданно не оказались рядом с Устами истины. Я почувствовал, что Пат что-то тревожит.

– Понимаешь, – сказал я. – Все исчезновения совершенно спокойно объясняются самыми материальными причинами. Мы ведь не вертим головой вокруг, чтобы найти этих так называемых исчезнувших. С ними все в порядке, просто они находятся по сравнению с нами под другим углом. Я даже не исключаю, что они сами сейчас за нами подсматривают.

– Хорошо, – согласилась Пат, рассматривая Уста – большой, в рост человека мраморный барельеф на основании из капители античной колонны. Мрамор состарился, и вместе с ним, казалось, состарилось лицо мужчины, теперь старика, с растрепанными волосами и длинной бородой. Вместе глаз у старика были круглые провалы, вместо рта – прямоугольная щель.

– Но если это не так, а мы знаем правду? – серьезно сказал Пат. – Я имею в виду то, что мы догадываемся, куда они пропали, и обманываем себя?

– Это легко проверить, – я рассмеялся. – Зря, что ли, эта штука называется Устами истины. Вот смотри, я уверен, что ничего не знаю про них. Сейчас я засуну руку в рот этому гражданину, ты задашь вопрос, и если я солгу, он откусит мне руку. Только не отказывайся, – Пат развернулась, и я едва удержал ее.

– Глупая затея, – сказала она, но кисть моей правой руки уже была внутри щели.

– Честное слово, – произнес я торжественно, – я не знаю, куда пропали все эти люди. Ни тот, что ехал с нами в автобусе, ни тот, что приставал к тебе на пляже. Ни Адриано, хотя он, скорее всего, дома. А продавщица вина… вероятно… отошла в туалет! Вот видишь, – я вынул руку. – Ничего не произошло. Я только дотронулся до чего-то холодного – вот и все.

Я улыбался, но Пат продолжала хмуриться.

– Ты знаешь, – сказал она. – Но не хочешь себе признаться.

– Это очень сложно, – я обнял ее. – Пойдем лучше еще немного выпьем. Я видел подходящую скамейку.

Глава пятая

В этот день мы много ходили, и как ни старались, нам не удалось миновать ни Колизей, ни площадь Навона, ни фонтан Треви. На Кампо-деи-Фиори – еще одном разрекламированном туристическом месте, якобы самом старом римском рынке – мы снова подкрепились вином и добрались до Меркато-делле-Стампе – рынка гравюр. Там мы купили вполне приличную копию известной работы Пиранези и, сев на третий трамвай, вернулись к себе на Эсквилин к Порта-Маджоре.

– Честное слово, – сказала Пат, когда мы вышли на мостовую. – Меняю свои ноги на пару других, помоложе и помускулистей.

– Ну уж нет, – возразил я, – твои ноги нужны прежде всего мне. Зачем мне ноги чужой юной штангистки?

– Плевать, – мы снова прошли под бывшим акведуком и медленно двинулись к дому. – Я хромаю, – с возмущением произнесла Пат, – я устала как лошадь, а тебе жалко ничтожной замены.

Наконец мы добрались до нашей тяжелой, металлической, украшенной массивной решеткой двери. Я щелкнул ключом в замке.

– Уж очень я к ним привязался, – я опустил рюкзак на пол. – Иди искупайся скорее.

– Ладно, – Пат сбросила платье и, не успел я ею полюбоваться, прошла в душ, соединенный дверью прямо со спальней.

– Достань из холодильника спуманте, – раздался ее голос. – Я сейчас умру, если ты мне не дашь спуманте. Обожаю большое давление в бутылках.

Было четыре часа пополудни, когда мы заснули, а когда я проснулся через два часа, то увидел, как Пат смотрит на меня, и немедленно притянул ее к себе. Можно заниматься сексом много, смело или неумело – дело не в этом, дело в радости. Когда мы закончили, мы оба улыбались.

– Что дальше? – спросила Пат и натянула на себя простыню.

Исследовать город сегодня больше не хотелось, и я предложил просто поужинать в нашем саду.

– Я читал, что в Риме на первом месте паста, рецепт которой у нас совершенно неизвестен. Называется качо-е-пепе, ‘сыр и перец’, – я поднялся и пошел в душ. – Только потом карбонара и аматричиана. В принципе, я могу сходить в магазин сам. А ты пока еще немного поваляешься.

– Нет, – Пат потянулась и откинула простыню. – Ну вот, – сказала она уже совсем другим, недовольным голосом, – начинается. Эта штука называется «месячные». Вся постель в крови. Может, ты действительно сам сходишь в магазин?