Журнал «Вокруг Света» №04 за 1979 год - Вокруг Света

— И у меня тоже двое детей, жена, и я молод.

Марек пригласил нас к себе.

За длинным столом сидели двое, один из них в рабочей одежде, с чертежами, похожий на человека, только что вышедшего из горячего цеха. В другом цепкий взгляд моей переводчицы угадал журналиста... Коллега из ГДР, к его профессиональной чести, ни на секунду не отвлекся от своего собеседника. На столе покоился кофр, из которого торчали объективы диаметром с пушечный ствол, а сам журналист сидел, погрузившись в блокнот.

Нам ничего не оставалось, как занять места у другого конца стола.

— Наш Лешек Гурский, инженер-механик, шеф патронажа, — говорил Марек, глядя на меня. — По-вашему, шеф шефства молодежи. Он занимается координацией работы молодых судостроителей на всей верфи.

— Разговор сейчас идет о «Даре Млодзежи» — «Даре Молодежи», — сообщила Цецилия.

В воздухе кабинета действительно витали цифры: длина фрегата с бушпритом— 105,4 метра, ширина—14, площадь парусов — 2800 квадратных метров, высота мачт — фока, грота, бизани... И еще множество данных.

Сухие цифры?! Конечно, но не для того, кто когда-либо встречал возвращающийся в свой порт парусник, видел, как слившиеся на горизонте с цветом неба паруса постепенно превращаются в облака, нанизанные на строгие колонны мачт, и над птицеобразным корпусом корабля где-то там, на высоте, трепещет мечта.

Но если тебя хоть раз притянул стоящий у причала с подобранными парусами корабль, то при одном упоминании пятидесятиметровой высоты мачт ты представишь чистый океанский ветер, пение парусов. Тогда эти услышанные или прочитанные цифры снова превратятся в летящие образы предков нынешних кораблей, рядом с которыми любое современное судно кажется неуклюжей громадиной, а танкеры, глубоко скрывающие свои тела с нефтью в воде, просто чудовищами, чужаками. И тот, кто хоть раз испытал чувство, когда судно другой страны в открытом море первым приветствует твой парусник, знает, что от трех продолжительных гудков вдруг вырастает борода, высыхает во рту, а к горлу подступает ком.

Именно сейчас, сидя с Млодинским, я вспомнил, как однажды в одесский порт входил наш трехмачтовый «Товарищ». Люди торопились, стекались с верхних улиц вниз к порту, завороженные, замедляли шаг и, сами того не замечая, застывали на месте...

Вспомнил я и те дни, когда в Ленинграде стоял учебный барк «Крузенштерн». Мы с другом шли далеко от Невы, и прохожие нас спросили: «Вы не знаете, где «Крузенштерн»?» — «У моста Лейтенанта Шмидта», — ответил мой ленинградский товарищ, и они сорвались с места. «Подождите, — кричал он им вслед, — можете доехать на троллейбусе, вот остановка». Но люди уже неслись сломя голову и ничего не слышали. А я представил, как они еще на подходе увидят в небе сначала перекрестия мачт, а потом и темное орлиное тело корпуса...

— Что-то Лешек слишком увлекся, — заметил Марек, — он забыл, кажется, о своих делах, а их на сегодня у него немало...

Наверное, то было деликатное предупреждение, что времени на нас у Гурского почти не остается. И я, видя, как обеспокоилась этим заявлением Цецилия, был ей особенно благодарен за утренний сюрприз.

Сегодня в пять утра она позвонила в номер и подняла меня: «Нам пора». Еще затемно мы неслись по бесконечно длинной улице «Труймяста» — Трехградья, а я, предполагая, что так и надо и мы едем на судоверфь, пытался понять, какой же город мы проезжаем — Гданьск, Сопот или Гдыню. Но, расположив их в уме на побережье по движению машины, понял: мы едем в обратном от Гданьска направлении. Машина остановилась на набережной — каменной, ровной как стол площади, выступающей в море. Небо только-только приоткрывалось. Сначала я увидел посреди свободного пространства гранитный памятник Джозефу Конраду (Коженевскому, как не забывают добавлять в Польше), стоящий лицом к городу. А потом, недалеко у причальной стены, — трехмачтовый учебный парусник «Дар Поможа». Значит мы в Гдыне.

Цецилия Пашек была права: прежде чем встретиться с Гданьской судоверфью, с главным конструктором «Дара Молодежи» — наследника «Дара Поможа», — надо было обязательно побывать здесь.

— Ведь как все началось... — говорил Марек, отсаживая нас уже к своему столу. — Летом прошлого года руководители ССПМ в Трехградье объявили о желании молодежи построить новое учебное парусное судно для курсантов Высшей морской школы. Кстати, в то же время — в Дни моря — женщина-капитан Кристина Хойновская-Лискевич, совершившая одиночное кругосветное путешествие на яхте «Мазурек», получила за свой подвиг Командорский Крест ордена Возрождения Польши. Уже на следующий день после объявления призыва в воеводском комитете ССПМ раздались телефонные звонки, пришли первые заявки, деньги от студентов, школьников, частных лиц... Моряки «Польских океанических линий» прислали 37 тысяч злотых, команда «Дара Поможа» — чек на 10 тысяч, преподаватели Высшей морской школы — тысячу... Деньги стали поступать со всей страны: десять, двадцать, сто злотых, кто сколько может. Пенсионерка из Силезии прислала перевод на 96 злотых 40 грошей, а через несколько дней, чтобы было «кругло», дослала еще 3 злотых 60 грошей. Поступили и официальные обязательства молодежных организаций переводить средства на счет строительства судна — деньги, отработанные сверхурочно...

— Вам надо рассказать, как покупали «Дар Поможа» в тридцатом году, — неожиданно вступил в разговор Лешек Гурский, освободившись от своего собеседника. — Ведь приобретали судно на деньги, собранные жителями Поможа, то есть людьми Приморья. Дар — это подарок, — объяснял он, улыбаясь Цецилии, как свой своему. — Сохранились документы, например, письмо старосты одного села в комитет, который собирал тогда деньги. Двадцать злотых от всего села, всего двадцать... Деньги-то, видимо, были из-под сердца.

Лешек подошел легко и заговорил просто.

— Вы хотите узнать, откуда я так хорошо знаю русский? — вдруг спросил он меня. — Вижу, что этот вопрос вас сейчас мучает...

Он был прав. Рано или поздно я спросил бы его об этом. Уж больно бойко владел Лешек русской речью.

— Много судов я сдавал вашим капитанам. Вы представляете, что такое сдача корабля заказчику? Так вот, если вернуться к разговору о «Даре Молодежи», то в нашем случае дело не только в деньгах, хотя в денежном выражении стоимость этого парусника исчисляется 450 миллионами злотых. Пригодится в строительстве фрегата и искусство гданьских мастеров — резчиков по дереву. А в парусном оснащении и такелаже помогут опытные боцманы и моряки «Дара Поможа». Некоторые наши заводы возьмут на себя изготовление деталей и узлов; к примеру, на юге страны завод фарфора и стекла выделит столовую посуду; ребята из Глогува обещают украсить учебное судно изделиями из меди и бронзы... Правильно я говорю, Марек? Кстати, — спохватился вдруг Гурский, — пани Цецилия говорила мне по телефону, что вы хотите встретиться с Зигмундом Хоренем. — Он опять улыбнулся ей свойской улыбкой: — Пойдемте провожу, заодно покажу вам, что делается у нас на дворе...

Ветер гнал со стороны моря облака, а солнце над всем этим стальным пространством верфи играло в прятки: то медленно уплывало, то снова одаривало прибрежную землю своим светом. И тогда в прохладном воздухе острее чувствовались запахи ржавчины и горелого.

Рядом с застегнутым на все пуговицы осанистым Мареком Млодинским приземистый Лешек казался неуемным мавром: грудь нараспашку, полоскающиеся на ветру полы куртки. Он вращал черными глазами, широко разводил и сводил руки, стараясь хоть чем-то отвлечь Цецилию от окружающего грохота. И если бы на нашем пути вдруг появилась хоть травинка, он упал бы на колени, сорвал для Цецилии, хотя я видел, как он старался все свои чувства скрыть под броней парня «своего в доску». Очевидно, он за всех нас чувствовал некоторую неловкость, что «эта прекрасная девушка из Варшавы» — я пользуюсь его характеристикой — вынуждена слушать пулеметную очередь пневматических молотков, скрежет кранов, а свои золотистые волосы прятать под каской судостроителя... Он шел впереди, вместе с ней, и, желая оправдать свое возбуждение, так не соответствовавшее ее настроению, рассказывал о своих предках, о том, что в его жилах есть доля... туркменской крови. Не знаю, была ли в этом правда, но его рассказ звучал так: «Дед мой как-то принес фазана и кинул в ноги туркменке — возьми, мол, почисть. Сказав так, он увидел ее взгляд на себе и взял в жены...»

Мы подходили к корабельному корпусу, и на слипе, или, говоря по-польски, на «похильне», Лешек рванулся вперед, увлекая нас за собой.

Неизвестный еще корабль выглядел неокрашенной горой, и только на его корпусе то там, то здесь виднелись написанные мелом номера.

— Это строится для вас, — подняв руки в небо, сказал Лешек. — База — плавающий завод, в пять-шесть раз больше тех… — Он уже шел дальше — к судам, сидящим в воде, с именами на неокрашенном металле — «Александр Грязнов», «Иван Бочков». — Это Герои Советского Союза, погибшие в первые дни войны. Вся серия — шестнадцать кораблей-траулеров... После того как государства мира договорились о двухсотмильной зоне, Польша стала строить эти суда. У них на борту будут и глубоководные аппараты и все, что нужно для траулера, чтобы ловить рыбу в открытом море... «Бочков» скоро пойдет на ходовые испытания. Жду не дождусь, я ведь механик, люблю возиться с двигателями и особенно, когда они только начинают работать.