Генрих Кламм - Бела Балаш

— Купаться там, где запрещено! — зарычал он. — И еще к тому же безобразничать! Записочки приклеивать…

— Пустите меня! — закричал Эвальд. — Мы пимфы!

— Хороши пимфы. Записочки приклеивать. — И он так больно дернул обоих за уши, что они завопили. Третий прыгнул обратно в воду и с перепугу глубоко нырнул.

— Пустите! — орал Эвальд. — Мой отец капитан и прикажет наказать вас.

— Молчать! — крикнул шуцман. — Идите за мной! Мы после поговорим… Кто тут пимфы и кто капитан!..

Шуцман приволок за уши обоих ревущих мальчишек к дереву, где висела записка.

— Это что такое, а? Купальня Ротфронт? А? Коммунистическую агитацию разводить? Вшивые мальчишки! Достанется вам за это!

— Это неправда! Мы не приклеивали эту записку. Мы настоящие пимфы. Вот тут под хворостом спрятана наша форма.

— Где?

— Здесь! — крикнул Эвальд. — Вы сейчас увидите. И я скажу моему отцу, как вы грубо обошлись с нами.

Он торопливо стал раскидывать ветки. А шуцман думал: «Может быть, его отец и в самом деле капитан. Тогда мне не сдобровать за мою грубость».

— Отец сообщит вашему начальнику, что вы нас били! — вопил Эвальд, разбрасывая ветки.

— Я вас не бил, — пробормотал вполголоса шуцман.

— Где же наша форма? — испуганно прошептал один из пимфов. Однако шуцман услышал его шопот.

— Где же форма? — спросил он уже громче.

— Сейчас увидите! — воскликнул Эвальд. — Вот башмаки и чулки. Видите?

— Ну, а где форма? — спросил шуцман еще громче.

— Сейчас увидите! — сказал Эвальд уже тише, ощупывая руками голую землю.

— Где же она? — спросил шуцман уже громко.

— Вот сейчас… — уже совсем тихо сказал Эвальд. — Она же была тут!.. Вот тут она должна быть! — И… хлоп! Он угодил во что-то мокрое. Когда он вытащил руку, она была зеленой до локтя, и краска капала на его голые ноги.

— Ах вы, негодники! — снова заорал шуцман. — Обманывать полицию? — И он снова схватил Эвальда за ухо.

— Но ведь наша форма была здесь, господин шуцман! — И все трое сделали последнюю отчаянную попытку найти под ветками свою одежду. При этом все трое угодили в ведерко с краской и вдобавок еще и опрокинули его.

— Нашу форму украли! — заревели они, вытирая глаза зелеными руками. Толстые красные щеки Эвальда стали наполовину зелеными. Мальчики выглядели смешнее, чем клоуны в цирке.

— Где вы живете? — спросил шуцман.

Эвальд плача сказал адрес.

— Марш! — скомандовал шуцман. — Посмотрим, правда ли это. А потом будем разговаривать!

Шуцман сложил записку и сунул ее в свою толстую записную книжку.

— Мы наденем чулки и башмаки. Мы не привыкли ходить босиком! — взмолился Эвальд.

— Очень хорошо! Ступайте босиком. По крайней мере, не удерете! Марш!

Зеленые пимфы и подарок к рождению

И вот трое мокрых пимфов, взяв в руки башмаки и чулки, плача зашагали впереди шуцмана. Они перепрыгивали через острые камешки, сучья и корни. Вместе со слезами по лицу текла зеленая масляная краска, она сползала на шею и грудь.

Когда они вышли на шоссе, пешеходы останавливались и смеялись над ними. Дети с визгом и хохотом бежали сзади. Собаки с лаем кидались на них. В город вошла уже настоящая процессия! Люди выглядывали из окон, чтобы поглазеть на эту комедию.

Когда они подошли к дому, шуцман так грубо втолкнул их в ворота, что они кубарем влетели во двор.

Каким криком и хохотом их встретили! Двор был переполнен. Это устроили Лотар и Фриц со своими друзьями. Они сказали всем ребятам, что ровно в шесть часов начнется игра в прятки. И когда трое пимфов в сопровождении шуцмана вошли во двор, все ребята завыли от восторга, они просто давились от смеха. Даже маленький Генрих стоял, играя своим стеклянным шариком, и громко смеялся, а Вольфи лаял от удовольствия.

— Это же Эвальд! — крикнул вдруг Фриц Лампе, словно только теперь узнал его.

— Эвальд фон Панвитц! — закричали все. — Ха-ха-ха! — безудержно хохотала детвора.

Но когда шуцман услышал это имя, он испугался. «Значит, эти пареньки все-таки не соврали», подумал он. И в то время, как зеленые пимфы, сгорая от стыда и ярости, пробивались сквозь толпу ребят, шуцман, сделав вид, будто позабыл что-то на улице, повернулся и исчез.

Наверху, в большой квартире капитана фон Панвитц, уже собрались гости. В столовой был накрыт стол на двадцать человек. На столе среди фруктов, тортов, шоколада стояла ваза с огромным букетом цветов. Когда все уселись за стол, г-жа Панвитц сказала громким голосом:

— Господа, мы начинаем наше торжество. Эвальд, войди!

Все посмотрели на дверь. Было условлено, что Эвальд будет ждать в соседней комнате, пока его позовут. Затем он откроет дверь, войдет, отдаст военный салют и прочтет стихотворение. Фрау фон Панвитц, правда, полчаса тому назад всюду искала своего сына и не нашла его. Но она не сомневалась в том, что Эвальд точно в назначенное время будет стоять за дверью, как ему было приказано. Итак, все смотрели на дверь. Но она не отворилась.

— Эвальд, войди! — загремела еще громче фрау фон Панвитц.

Дверь оставалась закрытой.

Минна, кухарка, стояла около граммофона. Ей было приказано завести граммофон, как только Эвальд кончит читать стихотворение. Наконец дверь нерешительно отворилась.

И тут раздался страшный крик фрау фон Панвитц.

— Э-э-эвальд!

Она вскочила. От толчка опрокинулась большая ваза с цветами, из нее полилась вода. Все гости повскакали с мест, чтобы вода не залила их дорогих платьев. От этого опрокинулось несколько чашек с кофе.

— Э-э-эвальд! — воскликнул и капитан фон Панвитц. Все смотрели на дверь и хохотали.

Что же произошло?

В дверях, которые нерешительно открылись, стоял Эвальд в трусах, сверху донизу вымазанный зеленой краской, и ревел. Он был похож на зеленого попугая.

Фрау Панвитц бросилась к Эвальду и залепила ему такую оплеуху, что ее можно было услышать на улице.

Минна с перепугу пустила граммофон, и раздался фашистский гимн.

В эту минуту отворилась другая дверь, и дворник принес какой-то сверток. Чужой незнакомый мальчик передал его для Эвальда Панвитц. В свертке оказалась форма Эвальда. К блузе булавкой была приколота записка с подписью «Ротфронт».

Генрих строит убежище

Когда Генрих вернулся вечером домой, дверь оказалась запертой. Мать ушла на поденную работу. Генрих достал из-под половика ключ. Это было условленное место.

Он вошел в темную комнату, и ему стало страшно. Он и прежде оставался частенько один дома и никогда не боялся. Но теперь, когда нет отца… а вдруг и мать больше не вернется?

Все-таки Генрих не зажег огня. Надо экономить. С улицы проникало достаточно света. Он сел с Вольфи на скамейку. Снизу доносились звонки трамваев и гудки автомобилей. По темным стенам комнаты пробегали пятна света и тени. Генрих обнял Вольфи за шею.

«Какой чудесный день, — подумал он. — Сколько событий… Какую чудную шутку придумали его новые друзья. Эти пимфы в трусах, вымазанные зеленой краской. Как было смешно, когда они влетели во двор».

Генрих даже рассмеялся…

Вдруг он замолк. Сердце его забилось сильнее. Он забыл самое важное — слова Лотара: «Многие уже бежали из тюрьмы, отец тоже убежит».

«Когда-нибудь, поздно ночью, он тихонько постучит в дверь, — думал Генрих. — А вдруг никто не услышит? Нет, нет, у Вольфи такой тонкий слух, он услышит, даже если мы будем спать, и разбудит нас».

— Вольфи, — сказал Генрих собаке, — ты должен быть на-чеку. Если мы не впустим отца, куда ему итти среди ночи? А если он убежит из тюрьмы, полиция ведь будет искать его, будет гнаться за ним по пятам. Надо хорошенько спрятать отца, когда он вернется.

Но куда же? Под кроватью его сразу найдут. В шкафу? Достаточно будет открыть его. В маленькой каморке больше не было ни одного местечка, куда мог бы спрятаться отец. А если он придет сегодня ночью? А что, если он уже бежит по улицам и вот сейчас постучит в дверь?

Генрих был так взволнован, что не мог больше сидеть на скамейке. Он подошел к окну и посмотрел вниз. Внизу звонили трамваи и гудели автомобили. На мотоциклах проехали двое полицейских. Может быть, они гонятся за отцом?

Генрих с беспокойством окинул взглядом комнату. Надо найти для отца убежище. Непременно. Он еще раз осмотрел каждый предмет. Шкаф. О шкафе следует еще хорошенько подумать. Внутри шкафа нельзя, это будет сразу заметно. За шкафом тоже нет места. Он вплотную придвинут к стенке. Туда и пальца не просунешь. «Но… но… но задняя стенка шкафа расшаталась… — думал Генрих, — клей пересох. А что, если вдавить доски задней стенки поглубже в шкаф? Тогда между шкафом и стеной образуется пустое пространство, и там сможет поместиться не только палец, но и целый человек. Шкаф будет разделен на две половинки: в передней части — платье, в задней около стены — человек. А снаружи ничего не видно. Боковые стенки шкафа вплотную доходят до стены».