Мы идем к монстрам (ЛП) - Ли Эдвард

Жалкое зрелище, да?

В любом случае, вот оно. Я была девственницей только по стечению обстоятельств, и это оказалось моей удачей для Альфа-Хаус. Фактически, теперь, когда я думаю об этом, я впервые в жизни имела преимущество перед кем-либо; не то чтобы девятнадцатилетние девственницы росли на деревьях. Ханна была в той же лодке; её никогда не трахали, потому что ни один парень никогда не хотел её трахать. Но она отсосала у многих чуваков по той же причине, что и я, и несколько раз делала это в задницу — она сама как-то призналась в этом. А Мерси? Господи, всё, что вам нужно было сделать, это посмотреть на неё, чтобы понять, что она девственница. Сомневаюсь, что она когда-либо вообще целовала парня. Для неё любая близость вне брака была грехом. Я бы не удивилась, если бы мы были единственными тремя девственницами во всём грёбаном кампусе. И не имело значения, окажется ли вся эта девственная история притворством — всё, что меня волновало, — это шанс попасть в Альфа-Хаус.

Кеззи показала нам нашу комнату сразу после «кофе». Все должны были жить в одной комнате, и это была неплохая, обычная комната в общежитии с двухъярусными кроватями, письменными столами и телевизором.

— Но после того, как вы пройдёте все задания во время Недели Испытаний, — сказала нам Кеззи, — каждая из вас получит свою комнату, такую ​​же комнату, как моя, — а затем, похожая на Пэм Андерсон хозяйка, показала нам свою комнату…

— Вот это да! — воскликнула Мерси.

— Это прекрасно! — сказала Ханна.

Но я потеряла дар речи. Комната Кеззи выглядела как уменьшенная версия президентского люкса в Mayflower. У неё была круглая кровать с зеркальным потолком, туалетный столик, который мог бы принадлежать королеве Елизавете, мебель высочайшего класса и даже её собственная долбаная сауна. Надменная сучка нажала кнопку, и вся стена отодвинулась, открыв развлекательную систему, центральным элементом которой был стодюймовый плазменный телевизор. Чёрт, я даже не знала, что их делают такими большими. После минуты осмотра я наконец сказала:

— Это самая крутая комната, которую я когда-либо видела…

Высокие каблуки Кеззи перенесли её по ворсистому ковру, где что-то привлекло её внимание. Внезапно она стала выглядеть рассеянной.

Она смотрела на картину, написанную маслом. Я имею в виду, очевидно, что она была там с того дня, как она переехала в комнату, но по тому, как она смотрела на неё, можно было подумать, что это Мерси, смотрящая на изображение с Иисусом. Что это за слово? Благоговение! Вот оно. Кеззи смотрела на эту старую картину маслом с благоговением в глазах.

Самым странным была сама картина. Это была просто старая хижина на холме, окружённая беспорядочно открытыми полями. Ночь. Полная луна в небе.

— Это картина старой хижины, мисс Кеззи? — спросила я.

— Это больше, чем хижина, — резко отрезала она, но когда она повернулась, я увидела слезу в её глазах. — Это что-то очень близкое и дорогое для меня, и оно будет близко и дорого для вас… если у вас есть всё, что нужно, чтобы стать сестрой Альфа-Хаус.

Я не знала, о чём она говорила, но и не настаивала узнать, потому что могла понять, что это была щекотливая тема. Я могла думать только о том, что это просто хреновая лачуга. Зачем иметь такую великолепную комнату и вешать в ней такую ​​картину?

— О, мисс Кеззи? Что это? — спросила Ханна, указывая на рамку для картины гораздо меньшего размера на задней стороне двери. — Это выглядит очень старым.

— Он действительно очень старый, Ханна, — сказала старшая сестра. — Это очень старый и очень важный документ, и я бы хотела, чтобы вы все трое взглянули на него сейчас.

Мы подошли к двери, прищурившись. Как она сказала, это была не другая картина, это был пожелтевший от времени документ. Крупный почерк гласил:

ПЕРЕДАЧА ПРАВА СОБСТВЕННОСТИ НА ЗЕМЛЮ:

В этот день, 30-го апреля 1750 года, я, Мика Уэйтли, настоящим дарю моему дорогому другу и доверенному лицу мистеру Джозефу Карвену из Стэмперс-Хилл в колонии Род-Айленд сто гектаров моей земли на востоке. Регион, начинающийся у ущелья, известного как Ущелье Холодных Ключей, и простирающийся до каменного ограждения дороги, известной как дорога Эйлсбери, в городе Данвич, ранее известного как Нью-Даннич, в колонии Массачусетса.

Стороны:

Мика Уэйтли,

Джозеф Карвен.

Свидетель:

Элмер Фрай, регистратор акта.

— Старый документ на землю или что-то в этом роде, — сказала я.

— Какая земля? — спросила Ханна.

Мерси просто посмотрела на неё, её нос сморщился, как от вони.

— Кто знает, сколько земли в гектаре? — спросила Кеззи.

Никто из нас не знал.

— На этот раз многообещающе, — Кеззи ухмыльнулась. — Именно так измеряли участки земли в Англии, а теперь и в бóльшей части Европы. Но в Англии они измеряли землю в гектарах сразу после времён римлян.

— Но здесь говорится о Массачусетсе, — сказала Мерси. — Это не Англия.

— Это очень проницательно с твоей стороны, Мерси. Тебе следует играть в викторины, — изобразила Кеззи сарказм. — Но в 1750 году какой стране принадлежали колонии?

— Англия, — сказала я.

— Я знала это! — сказала Ханна.

— Нет, ты не знала, тусклая, тусклая лампочка, — продолжала Кеззи. — Гектар равен примерно двухсот сорока акрам, и в этом деле человек по имени Мика Уэйтли на законных основаниях отдал сто гектаров своей земли своему другу по имени Джозеф Карвен. Теперь, девочки, почему это может быть важно для вас?

Ханна подняла палец.

— Потому что… — вздохнула она. — Я не знаю.

— Ну, колледж называется Данвич, — я решила попробовать, — и это же имя указано на документе, так что я предполагаю, что те сто гектаров, которые Уэйтли дал этому человеку Карвену, оказались частью земли, на которой был построен этот колледж.

— Очень хорошо, Энн! Ты не только самая толстая новенькая в этом году, но и, очевидно, самая умная!

Я действительно это оценила.

— Колледж Данвич был основан Джозефом Карвеном вскоре после этого с пожертвованием, которое он накопил специально для этой цели, и его друг дал ему землю, на которой позже был построен кампус, — объяснила Кеззи. — Вы узнаете больше по мере продолжения Недели Испытаний. Теперь, в течение следующих пяти минут, я бы хотела, чтобы вы, девочки, перечитывали этот документ снова и снова, одновременно осознавая его важность. Пока вы делаете это, я займусь сиюминутным личным делом.

Странное дерьмо. Я ожидала, что она выйдет из комнаты, по любому «личному делу», которое ей пришлось бы сделать, но когда я оглянулась через плечо, то увидела, что она стоит в другом конце комнаты и смотрит на ту старую картину хижины.

— Энн? — сказала она, не видя, что я смотрю на неё. — У тебя есть проблемы с пониманием инструкций старшей сестры из женского общества?

— Нет, мисс Кеззи.

— Тогда почему ты смотришь на меня через плечо, когда я только что посоветовала тебе посмотреть документ? Хм-м-м?

Пизда!

— Простите, мисс Кеззи.

Я не отводила взгляд от этого дурацкого документа. Пару раз перечитала про себя, потом просто ждала. Но когда я взглянула вправо, чтобы полюбоваться туалетным столиком, я поймала отражение спины Кеззи, и когда то, что я увидела, было осознано мною, мне почти пришлось зажать рот, чтобы не рассмеяться…

Кеззи играла сама с собой. Я не выдумываю. Она стояла там, расставив ноги, глядя на эту нелепую картину с хижиной, её юбка была задрана, а трусики спущены. Движение её правого локтя не оставляло сомнений. Она продолжала шептать себе:

— Трахни, трахни, о, да… Трахни, вот так… — потом она поднимается на цыпочки, выгибает спину и бормочет: — Чёрт, трахни, о-о-о…

Я только покачала головой. Я могла бы понять, если бы она смотрела на фотографию Брэда Питта. Но… старая хижина?