Пять отвлекающих маневров - Дороти Сэйерс

Питер миновал Гейтхаус, весело помахав рукой хозяину гостиницы «Анвос», проехал зловеще чернеющий на возвышении замок Кардонесс, в тысячный раз отметил про себя странноватую красоту фермы Мосс-ярд, напоминающей красный рубин в оправе из пальм по ободу морской синевы, и итальянскую прелесть Киркдейла, окаймленного тонкими деревьями с искривленными стволами, и прибрежную лазурь Вигтауншира, искрящуюся на другой стороне залива. Затем была старая сторожевая башня Бархольма, окруженная побеленными фермерскими строениями, и вдруг — внезапный проблеск яркой травы, словно из тени величественных деревьев вынырнула поляна мифического Авалона. Вот закончились заросли дикого чеснока, но его запах, казалось, все еще витал в воздухе, вызывая в воображении хлопанье крыльев вампиров, темные истории здешних мест. Потом были огромная старая мельница на белом фундаменте, окруженная густыми облаками каменной пыли, буровая вышка, неуклюже вытянувшаяся поперек неба, и буксирное судно, стоящее на якоре. Далее — рыболовные сети и широкий полукруглый разлет залива, розовеющего каждое лето от морского лосося, приходящего из устья реки. Залив был исполнен величия от близости гигантской горной гряды Каирнсмур, вздымающейся темными глыбами над Гритауном.

И снова — дорога на открытом пространстве, то виляющая, то идущая по наклонной, белое строение слева, кружащиеся тени от облаков, домики с розариями и астрами, скучившимися на фоне белых и желтых стен. Затем — Ньютон-Стюарт: серые крыши, группками спускающиеся к каменистому руслу Кри, тонкие верхушки деревьев, пересекающие линию горизонта. Через мост и направо, мимо кладбища, и на дорогу к Баргреннану, петляющую, словно подгулявший крестьянин, вдоль извилистой Кри, что просвечивает сквозь кроны деревьев, высокие цветы и папоротники у обочины. Дальше — постоялый двор и длинная аллея рододендронов, следом — рощица серебристых берез, которые вздымаются все выше и выше, пока не скроют солнечный свет. Затем скопление каменных домиков — следом мост и шлагбаум, а дальше каменистая дорога по склону холма, летящая мимо курганов, словно это холм короля страны эльфов, изумрудный от травы, лилово-розоватый от вереска и меняющий цвета в стремительно наплывающих тенях.

Подъехав ко второму мосту и выцветшему шлагбауму, Уимзи сбавил ход и съехал на обочину. Там уже стояли и другие автомобили. Бросив взгляд налево, Питер увидел небольшую группу людей, столпившихся на берегу речки, в 40 или 50 ярдах от дороги. Его светлость приблизился, пройдя по узкой тропе, и оказался на краю гранитной скалы, которая отлого спускалась вниз, к шумным водам Минноха. Неподалеку, ближе к обрыву, стояли этюдник и скамеечка, на которой лежали палитра и мастихин. А внизу, у кромки светло-коричневой воды заливчика, в кустах боярышника виднелось нечто зловещее, над чем склонились двое или трое мужчин. Какой-то человек, должно быть фермер, приветствовал Уимзи с еле сдерживаемым волнением:

— Он здесь, внизу, милорд. Да, черт возьми, угораздило же беднягу вот так взять и поскользнуться на краю… Тут сержант Дэлзиел и констебль Росс. Ведут расследование.

Относительно того, как все произошло, возникало некоторое сомнение.

На мольберте стояла картина, наполовину или больше чем наполовину законченная — краски еще не высохли и сияли. Уимзи живо представил себе, как художник поднимается, немного отступает, чтобы оценить свою работу, делает еще шаг назад — прямо к предательскому гранитному склону. Затем — скрип каблука на гладком камне, отчаянная попытка удержаться, ботинок скользит по редкой короткой траве, пошатывание, падение и стук, стук, стук тела, сорвавшегося в овраг, где заостренные скалы зубасто ощерились, выступая из журчащей воды.

— Я его знал, — пробормотал Уимзи. — Как скверно, не правда ли? Думаю, мне следует спуститься и взглянуть.

— Спускайтесь аккуратнее, — напутствовал фермер.

— Всенепременно, — кивнул Питер, уже передвигаясь, словно краб, по камням и папоротнику. — Не хотелось бы стать еще одним вещественным доказательством для полиции.

Услышав шум, сержант глянул вверх. Они прежде уже встречались, и Дэлзиел был осведомлен об интересе лорда Уимзи к любым трупам.

— О, милорд! — радостно обратился полицейский к вновь прибывшему. — Я не сомневался в том, что вы не заставите себя ждать. Вы, может быть, знакомы с доктором Кэмероном?

Уимзи обменялся рукопожатием с доктором — долговязым мужчиной с непримечательными чертами лица — и поинтересовался, как продвигается расследование.

— Ну что тут сказать… Я осмотрел пострадавшего, — ответил доктор. — Несомненно, он скончался, и скончался несколько часов назад. Видите, труп уже успел окоченеть.

— Он захлебнулся?

— Насчет этого я не совсем уверен. Но мое мнение, учтите, это всего лишь мое мнение, что этот человек не захлебнулся. Повреждена височная кость, и я могу предположить, что смерть наступила в результате падения или удара о камни в реке. Однако, как вы понимаете, этого нельзя утверждать с уверенностью, пока я не произведу вскрытие, и не будет установлено, есть ли вода в легких.

— Ясно, — кивнул Уимзи. — То есть удар мог лишь оглушить Кэмпбелла, а затем он захлебнулся.

— Совершенно верно. Когда мы обнаружили несчастного, его рот находился под водой. Но возможно, тело отнесло течением. На руках и голове определенно имеются ссадины, некоторые из которых, и опять же это лишь мое мнение, получены уже после смерти. Взгляните! Вот здесь и здесь.

Доктор перевернул тело, чтобы не быть голословным. Оно казалось массивной монолитной глыбой, как будто Кэмпбелл сжался в попытке избежать смертоносных скалистых зубьев, да так и окаменел.

— Вот то место, куда пришелся роковой удар, — указал доктор. Он направил пальцы Уимзи к левому виску Кэмпбелла, и Питер почувствовал, как подалась кость под его легким нажатием.

— В этом месте природа оставила мозг человека наиболее уязвимым, — пояснил доктор Кэмерон. — Здесь кость черепа исключительно тонка и от сравнительно легкого удара может треснуть, как яичная скорлупа.

Питер кивнул. Его тонкие длинные пальцы мягко ощупали голову и конечности погибшего. Доктор наблюдал за происходящим с выражением одобрения на лице.

— Невероятно, — сказал он. — Из вас получился бы отличный хирург. Ваши руки будто созданы для этого.

— Возможно, руки, но не голова, — рассмеялся Уимзи. — да, у него много повреждений. И это неудивительно. Грохнуться с берега со всего размаху…

— Да, опасное место, — подтвердил сержант. — Ну что ж, доктор, мне думается, все, что можно, мы уже увидели. Давайте перенесем тело в машину.

— Ну, а я пойду взгляну на полотно, — объявил Уимзи. — Не хочу путаться у вас под ногами. Или, может быть, помочь вам отнести тело?

— Нет, нет, — замотал головой полицейский. — Спасибо, что предлагаете, милорд, но мы справимся сами.

Сержант и констебль наклонились над трупом и ухватили его.

Уимзи немного постоял и, убедившись, что его помощь не требуется, полез обратно наверх.

Первым делом он внимательно изучил неоконченную картину. Это был набросок, сделанный наскоро свободными мазками. Композиции не хватало законченности, но даже в таком виде работа с выразительными тенями, наложенными мастихином, производила сильное впечатление. Художник стремился передать великолепный утренний свет. Уимзи припомнил, что свидетели утверждали, будто Кэмпбелл уже в десять утра был на месте. Серый каменный мост парил в золотистом сиянии, а ягоды рябины, желтеющие и алеющие на его фоне, отражались радужными пятнами в коричневато-серой глади воды. В верхнем левом углу, в синей дымке, вздымались навстречу туманному небу величественные холмы. Расплескавшись по синеве золотыми переливами, красовался пышный папоротник-орляк, на котором блистали капельки росы.

Уимзи, не спеша, потянулся к палитре и мастихину, лежащим на скамеечке. Он отметил, что Кэмпбелл использовал простую палитру, состоящую всего из нескольких цветов. Его светлость мысленно похвалил автора: он всегда полагал, что лаконичность — залог отличного результата. На земле валялась старая, повидавшая виды сумка. Скорее по привычке, нежели исходя из соображений расследования, Питер внимательно осмотрел ее содержимое.

В основном отделении он нашел маленькую флягу с виски, опустошенную лишь наполовину, широкий стаканчик и пакет с хлебом и сыром, а также восемь кистей, связанных вместе какой-то невзрачной льняной тряпочкой — некогда она являлась носовым платком, а теперь была осуждена на жалкое существование, дюжину отдельно лежащих кистей, еще два мастихина и скребок. Вперемешку со всем этим лежали тюбики с красками. Уимзи стал выкладывать их на гранит один за другим, словно ряд маленьких трупиков.

Тут обнаружился полуфунтовый тюбик киновари, новенький, чистый, почти не использованный, стандартного размера тюбик ультрамарина № 2, наполовину пустой, один желтый хром, почти полный, и еще один такой же, практически пустой. Дальше шли полуфунтовый тюбик виридоновой зеленой, наполовину полный, стандартного размера кобальт, на три четверти пустой, затем жутко запачканный тюбик без этикетки, которому, похоже, пришлось немало выстрадать, без особого, однако, ущерба для своего содержимого. Уимзи отвинтил крышку и опознал краску как малиновую. И, наконец, там был почти пустой стандартного размера тюбик краппака красного светлого и полуфунтовый тюбик лимонного, частично использованный и очень грязный.