Вьетнамская жар-птица - Юлия Монакова

– Это у Варвары вечно было полно лука и морковки, – подхватил Роман, довольный, что она откликнулась на его воспоминание. – А Яков Моисеевич – единственный – называл это блюдо правильно: «оливье», только делал его не с колбасой, а с курицей… И ещё уверял, что настоящий, подлинный оливье готовится из рябчиков и раковых шеек с паюсной икрой.

– Ну, паюсная – не паюсная, а, однако же, зернистой чёрной у этого старого хитрована всегда было в избытке, – припомнила Вера. – Кажется, родня присылала ему из Астрахани…

Они помолчали, сидя друг напротив друга. Затем Вера неловко придвинула к себе стакан морса и сделала глоток. С формальностями и мимолётными детскими воспоминаниями покончили, нужно было начинать говорить о чём-то более серьёзном и существенном. Например, задавать скучнейшие вопросы о работе, о семье, о здоровье… О чём ещё положено спрашивать человека, которого не видела без малого три десятилетия?

Вздохнув, Вера обречённо ринулась с головой в этот омут.

– Расскажи о себе, – попросила она, мягко улыбнувшись.

Роман улыбнулся ей в ответ. Улыбка преображала его, делая почти красавцем. Странно, что с первого взгляда он показался ей неуклюжим, грузным, нелепым… Видимо, просто очень сильно волновался. А сейчас краска от его взволнованного лица отхлынула, Роман сытно пообедал, подуспокоился и расслабился в тепле. Теперь перед Верой сидел вполне симпатичный мужчина средних лет. И хоть его лицо было не слишком-то мужественным, широковатым, – зато на округлом подбородке имелась трогательная ямочка; прекрасные русые волосы слегка вились, а брови хоть и не были достаточно темны, но так лукаво и весело приподнимались над светло-карими глазами, что невольно хотелось улыбнуться в ответ этому радостному взгляду. Вера вдруг поняла, что внешне повзрослевший Ромка чем-то напоминает ей британского актёра Колина Фёрта.

– Что рассказывать? – вновь засмущавшись, отозвался он. – Моя жизнь проста и незатейлива, как я сам…

– Ну, хорошо. Чем ты занимаешься?

– У меня своё ателье возле Измайловской.

– Ателье? – переспросила она, вздёрнув одну бровь. – То есть пошив и ремонт одежды?

– Именно так.

– И ты… портной в этом ателье?

– Не совсем. То есть я и шить, конечно, тоже могу… – Он снова слегка покраснел. – Но в основном я придумываю фасоны. Модели одежды для клиентов. А пошивом занимаются уже портнихи, которые у меня работают.

– Ну и как, дела идут успешно? – спросила Вера, хотя ей, собственно, не было до этого дела.

– Да вроде не жалуюсь, – Роман усмехнулся. – Вот…

Порывшись в портмоне, он извлёк оттуда визитку и протянул через стол Вере. Та приняла её не без любопытства.

– Ателье «Жар-птица», – прочитала она вслух, и голос её дрогнул, прервавшись на мгновение. – А почему такой… выбор названия?

Он посмотрел ей прямо в глаза.

– В память о детстве…

Вера на миг смежила веки, воскрешая в памяти прохладное прикосновение и упругую лёгкость игрушечной птички. Неужели это было с ними так давно? Но почему же до сих пор так больно?..

– Ну, ладно. – Она взяла себя в руки и преувеличенно весело улыбнулась. – А семья? У тебя наверняка есть жена?

– Мы в разводе. Есть сын-подросток, ему уже четырнадцать, – сообщил Роман. – А жена… Может быть, ты её помнишь. Моя одноклассница. Она жила с нами в одном дворе. Катя Щербакова…

Вера вытаращила глаза.

– Щербакова?! Эта толстуха?! Ой, прости, – опомнилась она, – что это со мной, извини, ради Бога, я не хотела, чушь сморозила… Просто… не ожидала.

– Понимаю, – усмехнулся Роман, – мы же с тобой в детстве терпеть её не могли. Но… поверь, она не такая уж и плохая. Она нормальная, Катька. Вполне мировая, хорошая баба.

– Что же вы развелись, если она мировая и хорошая? – не удержалась от подколки Вера, но тут же прикусила язык: её собственный брак, также окончившийся разводом, едва ли можно было назвать примером счастливого союза. Но червячок обиды, шевельнувшийся в душе после упоминания о Щербаковой, всё ещё слабо ворочался: «Ну почему – Катька? Эта жирная корова, вечно лохматая и растрёпанная, от которой постоянно пахло беляшами и копчёной колбасой?!»

Роман не ответил на её вопрос, но задал встречный:

– Ну, а ты… как? То есть, – спохватился он, – я, конечно, слежу за твоими успехами, радуюсь за тебя, но… как ты, вообще, в целом? За рамками того, что пишут в Википедии или на всех этих дурацких сайтах, собирающих сплетни о знаменитостях?

Вера помедлила с ответом.

– У меня, Ромочка, за рамками всё очень скучно и банально. Тоже разведена, но детей нет… и никогда не будет, – спазм сжал ей горло. – Вся моя жизнь – это концерты, записи, съёмки, гастроли и интервью.

Они оба немного помолчали.

– Вероника Мендес… – произнёс наконец Роман её сценический псевдоним. – Я даже не сразу сообразил, что это ты, когда в первый раз увидел тебя по телеку несколько лет назад. А потом как осенило: вы же с мамой – ну просто одно лицо, она же немногим моложе тебя была, когда…

Он осёкся, внезапно сообразив, что сморозил бестактность: ведь Вере до сих пор могло быть больно и неприятно любое упоминание о безвременной кончине матери.

– Мне лестно, что ты следишь за моим творчеством, – вежливо откликнулась Вера, ледяным взглядом, однако, тут же возведя между ними барьер.

Он огорчился от перемены её тона, расстроился и вновь смешался: не то сказал, дурак, не вовремя, не к месту!..

Стена холода, моментально образовавшаяся между ними, не позволила ему осмелиться на признание: он побывал практически на всех её московских концертах, а также на том знаменитом шоу в театре Мюзикла, где она исполняла главную роль. Роман даже рискнул подойти к сцене во время поклона артистов и вручить ей букет цветов. Вера тогда скользнула по нему благодарно-отстранённым взглядом, улыбнулась и… не узнала. Он затем ждал её возле служебного входа, чувствуя себя в толпе фанатов (в основном подросткового, реже – студенческого возраста) несколько по-идиотски. Вера выплыла из дверей служебки под руку со своим тогдашним супругом – знойным красавчиком Сергеем Вольховским, который был по совместительству и её партнёром по мюзиклу. Вольховский заботливо и трогательно раскрыл над Верой зонтик, потому что снаружи бушевала стихия. В сумерках сентябрьского вечера засверкали вспышки фотоаппаратов, девушки кинулись к звёздной паре за автографами, что-то восхищённо и влюблённо лепетали… Роман почувствовал себя лишним. Он не знал, как себя вести в этой толпе, боялся даже представить – как можно сейчас подойти к Вере? Что ей сказать?.. Пока она, такая близкая и недоступная, такая невыразимо прекрасная, с улыбкой позировала кому-то для снимка, он незаметно отделился от группы фанатов, отошёл от служебного входа и, ссутулившись, быстро зашагал по направлению к метро, с досады не разбирая дороги и потому то и дело вляпываясь в лужи.

Дома, конечно же, он был беспощадно высмеян женой за «играющее в жопе детство».

– Ты думал, что она, как в кино, тут же тебе на шею кинется? – язвительно прокомментировала Катерина, умело скрывая ревность. – Ах, мол, Ромочка, никто не забыт и ничто не забыто, а особенно милы моему сердцу воспоминания о грязной вонючей коммуналке, где мы провели столько счастливых лет вместе…

Роман злился, потому что ответить ему было нечего, и молчал. И в самом деле – на что он рассчитывал? На то, что произнесёт пароль – «жар-птица», и Вера моментально вспомнит его? Глупость, глупость и ребячество, Катерина совершенно права. Пора прекращать маяться дурью, ты взрослый мужик, сказал он себе, и цепляться за какие-то старые детские воспоминания больше не стоит. Вера и думать о нём забыла… И, значит, ему тоже пора окончательно выкинуть её из головы и из сердца.

И баста!

Странно и занятно, но всю свою жизнь, даже в Америке, Вера продолжала видеть во сне их подмосковную коммунальную квартиру. Люди, являющиеся ей в ночных грёзах, могли быть самыми разными: даже теми, кто вовсе не имел отношения к Вериному детству, появившись в её жизни много позже. Но само ДЕЙСТВО неизменно происходило там, в коммуналке…

Вера привычно разглядывала соседские двери, без запинки называя, кто где живёт: вот здесь обитает старый еврей Яков Моисеевич, а тут – склочная Варвара, работающая в фабричной библиотеке, но, кажется, не прочитавшая за всю жизнь ни одной книги; за этой дверью находится жилище верного друга Ромки и его отца дяди Сени; а самая крайняя дверь ведёт во владения Таньки, весёлой полной хохлушки, бывшей одесситки… Их с мамой комната – первая по коридору, налево. В прихожей на стене присобачена табличка: «ГРАФИК ДЕЖУРСТВ», то есть покомнатное расписание уборки коридора, санузла и кухни на календарный месяц.

В этой квартире никогда не бывает тихо, даже если наступает ночь: громогласный храп дяди Сени, принявшего на грудь; возмущённое отрывистое помявкивание кошки Дуни, гоняющей мышей в темноте кухни; еле слышное бормотание транзисторного приёмника из каморки Якова Моисеевича (пенсионер не засыпает без сводки новостей или какого-нибудь радиоспектакля); шарканье Варвариных растоптанных шлёпанцев по коридору по направлению к туалету; визг несмазанных дверных петель – Ромка выскальзывает из Вериной комнаты, и так невозможно засиделся, а ведь завтра с утра в школу… Скрипы, шорохи и вздохи большой квартиры, бурная жизнь проржавевших канализационных труб, утробное рокотание холодильника «ЗИЛ»… Хитроватая прижимистая Танька не пользуется общим холодильником, у неё свой в комнате – маленький и компактный, но распахнуть дверцу соседского и быстрым взором окинуть полки на предмет «у кого шо сегодня на ужин» – святое дело!