На пороге вечности - Раиса Богомолова

В христианской литературе много трогательных примеров помощи не только живых усопшим, но и наоборот.

У православного писателя Владимира Крупина есть рассказ, в котором описана реальная история.

На улице к отцу Павлу подошла женщина и попросила его сходить к ее сыну. Исповедать. Назвала адрес. «А я очень торопился, – сказал отец Павел, – и в тот день не успел. Да, признаться, и адрес забыл. А еще через день рано утром она мне снова встретилась, очень взволнованная, и настоятельно просила, прямо умоляла пойти к сыну. Почему-то я даже не спросил, почему она со мной не шла.

Я поднялся по лестнице, позвонил. Открыл мужчина. Очень неопрятный, молодой, видно сразу, что сильно пьющий. Смотрел на меня дерзко. Я был в облачении. Я поздоровался и говорю:

– Ваша мама просила меня к вам зайти. Он вскинулся:

– Ладно врать, у меня мать пять лет как умерла.

А на стене – ее фотография. Я показываю на фото и говорю:

– Вот именно эта женщина просила вас навестить.

А он с таким вызовом:

– Значит, вы с того света за мной пришли?

– Нет, говорю, пока с этого. А вот то, что я тебе скажу, ты выполни: завтра с утра приходи в храм.

– А если не приду?

– Придешь, мать просит. Это грех – родительского слова не исполнять.

И он пришел. И на исповеди его прямо трясло от рыданий, говорил, что он мать выгнал из дому. Она жила по чужим людям и вскоре умерла. Он даже и узнал-то потом, даже не хоронил.

А вечером я последний раз встретил его мать. Она была очень радостная. Платок на ней был белый, а до этого – т емный. Очень благодарила и сказала, что сын ее прощен, так как раскаялся и исповедовался, и что она уже с ним виделась.

Тут я уже сам с утра пошел по его адресу. Соседи сказали, что вчера он умер, увезли в морг».

Во время Русско-японской войны 1904– 1905 годов Иван Алексеевич Беляев работал военным врачом. Его полюбила медицинская сестра, дочь генерала. Она сказала:

– Иван Алексеевич, если вы не женитесь на мне, я покончу жизнь самоубийством. Жить без вас не могу.

– Да я и не собираюсь жениться, – ответил он.

– Ну, тогда, если вы скажете мне об этом окончательно, меня не будет в живых.

Врач написал письмо матери, прося совета, как выйти из этого тяжелого положения.

– Пожалей ее, Ваня, женись на ней, – ответила мать.

Свадьба состоялась. Но через некоторое время Иван Алексеевич заразился в лазарете тифом и умер. Любящая жена впала в отчаяние. Однажды она сидела в комнате и вдруг видит: входит ее дорогой Ваня. Забыв, что он умер, она вскочила от радости. А он подошел к столу, взял карандаш, держит его вертикально и пишет. Еще миг – и муж исчез.

Жена схватила написанное: «Боже, это его почерк… Он был у меня, я его видела… Боже, благодарю Тебя!»

Иван Алексеевич написал:

Смерть есть к жизни возрожденье,

К жизни той, где смерти нет.

Записку эту жена берегла как святыню. От пережитого ее вера в Бога окрепла.

У митрополита Антония Сурожского есть такой рассказ.

В небольшом провинциальном русском городке, который во время Гражданской войны переходил из рук в руки, Зоя, женщина лет двадцати пяти, с двумя маленькими детьми оказалась в ловушке. Она скрывалась в надежде, что наступит время, когда ослабнет внимание тех, кто ищет их смерти, и они смогут убежать.

К вечеру второго дня дверь лачуги, где они прятались, открылась, вошла соседка, молодая женщина, и сказала, что их обнаружили и сегодня ночью за ними придут, чтобы расстрелять.

– Вам надо бежать.

– Куда я пойду? – отвечала мать, глядя на детей. – С детьми не убежишь: они не могут идти быстро и далеко, нас сразу заметят.

И тогда соседка «выросла в меру того, что Евангелие называет ближним». Она решила так:

– Вас не будут искать – я останусь здесь вместо вас.

– Вас расстреляют! – возражает мать.

– Да, – отвечает соседка, – но у меня нет детей.

И мать с детьми уходит, но перед тем задает ей вопрос: «Как тебя зовут?» И все, что нам известно о ней, – это ее имя: Наталья.

Ночью Наталью расстреляли. Зоя спаслась. Дети ее выросли и говорят: «Вы знаете, она не напрасно умерла; вот уже много лет как мы живем только той мыслью, что она умерла нашей смертью, – а мы должны прожить ее жизнь, прожить так, как прожила бы она на земле: в меру полноты роста Христова».

Когда приходит смерть?

Человек умирает, когда он созрел для вечности. В книге Премудрости Соломона сказано: А праведник, если и рановременно умрет, будет в покое, ибо не в долговечности честная старость и не числом лет измеряется (Прем. 4, 7–8).

Святитель Иннокентий, митрополит Москов ский, апостол Сибири и Америки, писал: «Всегда надобно иметь преданность Богу и не выпрашивать у Него настойчиво. Этот несчастный сын мой у меня родился четвертый (до него все дети умирали рано), и он уже готов был умереть и даже умирал, но я, можно сказать, насильно вырвал его из рук смерти или, все равно, из рук Божиих. И Он, Милосердный, отдал его мне, но с тем вместе и наказал меня им… А если бы он умер тогда, теперь бы был в небесной школе с прочими младенцами, и я бы давно его уже забыл, а теперь Бог знает, что из него будет! Но буди воля Божия».

По словам преподобного Варсонофия Великого, Бог не возьмет души человека, борющегося со страстями, до тех пор, пока не приведет его в меру высокую, в человека совершенного. С другой стороны, священномученик Григорий (Лебедев), епископ Шлиссельбургский, поясняет, что смерть может наступить или в результате сужения жизни до животных процессов, при которых постепенно атрофируется и отмирает человеческое, и человек движется до своей физической смерти, руководимый животным инстинктом и злом; или же в результате тяжело переживаемого и сознаваемого душевного банкротства, когда человек бесплодно мечется из стороны в сторону в поисках оправдания жизни, а оправдания нет, покоя нет, счастье и удовлетворение неуловимы. А зло наступает, и захлестывает, и душит все лучшее.

Святые говорили: как в поле от посева до жатвы есть свой срок, так и в мире. И срок этот когда-нибудь кончится. Когда добрые поспеют в добре, праведные – в святости, а злые – во зле, порочные и грешные почернеют, как куколь, в грехах и пороках, тогда Господь начнет жатву. Придет день, непременно придет, в который человек оставит все и всех и пойдет один, всеми оставленный, обнаженный и беспомощный, не имея ни заступника, ни спутника, неготовый, безответный, если сей день застигнет его в нерадении.

Некоторые люди, не понимая очищающей силы воздержания и страданий, желают жить в свое удовольствие и умереть легко и неожиданно. Это желание весьма обманчиво. Одна монахиня подтверждает эту мысль примером своих родителей. Рассказ ее приводится в «Отечнике».

«Мои родители скончались, когда я была еще в детском возрасте. Отец был скромный и тихого нрава, но слабого и болезненного телосложения. Он жил настолько погруженный в заботу о своем спасении, что редко кто видел его из жителей одного с ним селения. Большую часть времени проводил в посте и страданиях. Он был так молчалив, что не знавшие могли счесть его немым.

Напротив, мать моя вела жизнь рассеянную в высшей степени и развратную. Она была столь многословна, что казалось, все существо ее составлял один язык. Беспрестанно она затевала ссоры со всеми, проводила время в пьянстве и разгулах. При этом она никогда не болела.

Отец, истомленный продолжительной болезнью, скончался. В течение трех дней и ночей непрерывно продолжался ливень. По причине такой непогоды замедлилось его погребение на три дня. Жители, удивляясь, говорили: этот человек был настолько неприятен Богу, что даже земля не принимает его. Кое-как похоронили его, несмотря на то, что дождь не переставал.

Мать же, получив еще большую свободу после смерти отца, с большим исступлением предалась разврату и увеселениям. Но умерла она, сподобившись великолепного погребения; самый воздух, казалось, принял участие в проводах тела ее.

После ее кончины я осталась в отроческом возрасте, и уже телесные вожделения начали действовать во мне. Однажды вечером я начала размышлять, чью жизнь мне избрать в подражание. Можно ли жить, как отец, который всю жизнь не видел ничего доброго для себя, всю ее провел в болезни и печали, а когда скончался, земля не принимала его тела? Если бы такая жизнь была угодна Богу, то почему отец подвергся стольким бедствиям? Лучше жить, как жила мать, предаваясь вожделениям и роскоши, сказало мне помышление. Лучше верить собственным глазам и тому, что очевидно, и наслаждаться всем, чем верить невидимому и отказываться от всего.

Когда я согласилась в душе моей избрать жизнь, подобную жизни моей матери, настала ночь, и я уснула. Во сне предстал мне некто высокий ростом с гневным взором: грозно взглянул на меня, гневно и строго сказал: „Исповедуй мне помышления сердца твоего. Какая жизнь тебе больше понравилась?“ Растерявшись от страха и забыв все помышления мои, я сказала, что не имела никаких помышлений. Но он напомнил мне все, о чем я размышляла в тайне души моей.