"Спецназ древней Руси". Компиляция. Книги 1-10" (СИ) - Корчевский Юрий Григорьевич

Игорь и себе усмехнулся, чтобы показать, что оценил шутку. Кончак тотчас принялся уверять его, что не шутит: он тотчас бы выпустил приятеля и свата, будь его воля, однако не может этого сделать, пока не разойдётся ополчение, собравшееся со всей огромной Дешт-и-Кыпчак. А ханы сейчас пойдут на Русь, затем должны ещё вернуться, разделить по справедливости русскую добычу и полон, попировать вместе… Кончак сказал, что ему не удалось уговорить главного своего соперника, Кзу Бурновича, ударить сомкнутым кулаком на Киев, чтобы разграбить и сжечь города Русской земли. Кза и с ним многие приморские ханы пошли на Посемье, рассчитывая на добычу в Путивле и окрестных сёлах и городках. Он, Кончак, о том глубоко сожалеет, однако не смог переубедить могучего Кзу отомстить именно Киевской земле, где множество половцев прошлой весною погибли и где были убиты его, Кончака, сын Тарлук и великий хан Кобяк Карлиевич. И все послушали Кзу и восхвалили его за мудрость и назвали великим полководцем, когда Кза сказал: «Зачем трудиться осадою Переяславля и Киева, если на Посемье дружины избиты или у нас в оковах, а их жены и дети – готовый нам полон?» Трудно было возразить на столь разумную речь, и если часть ханов пошла всё же за ним, за Кончаком…

Князь Игорь, не дослушав, заскрипел зубами.

Кончак, по-прежнему улыбаясь, добавил, что перед тем, как отпустить Игоря, он должен решить вопрос о выкупе. Нет, речь идёт не о том стаде, которое он уже приказал отогнать удалому батыру Чилбуку. Ханы выставили русским князям требование выкупа за голову Игореву в две тысячи гривен, за прочих князей по тысяче. Выкуп огромный, кто спорит, даже и непомерный. Однако меньший нельзя было выставить: гривны должно разделить между главными ханами, потому что победа была совместной.

– Спасибо, друг, что хоть предупредил, – наклонил голову побледневший Игорь Святославович. – А попа я просил, чтобы детей наших обвенчать, как договаривались. Конечно, ты волен поженить их по вашим обычаям, я же не против. Однако для их душ будет полезнее, если и мой поп их обвенчает. И для моего Владимира полезнее, и для твоей Свободы, которой ведь жить придётся среди православных.

Кончак не стал возражать. Сказал, что свату любопытно будет узнать, что его войско проломит дорогу на Правобережье и Киев через Переяславль, где сидит общий их враг Владимир Глебович. Заявил, что оставляет в распоряжении Игоря своего сокольничего с пятью нукерами, всеми соколами и всеми остающимися в стане своими конями. Игорь может охотиться с ловчими птицами, когда захочет, сколько хочет и где пожелает. Разрешил бы и бить дичь из лука, да ведь у друга левая рука всё ещё болит. И он, Кончак, совершенно не боится, что друг его Игорь определит и запомнит место у речки Тора, где стоит его стан, чтобы привести сюда ратных. И если возникнет у его друга обычное для здорового мужа желание, достаточно приказать сокольничему – и приведёт ему сокольничий Бюльнар, ту плутовку, которую Игорь, наверное, запомнил, ту, из вежи на берегу Суурлия.

Тут, не дослушав Игоревой благодарности, хан легко поднялся на ноги, поглядел на друга смеющимися глазами и хлопнул в ладоши. Вошел нукер, подал господину с поклоном какую-то вещицу, завёрнутую в русское вышитое полотенце. Кончак полотенце развернул, позволил ему упасть под ноги на кошму – и протянул Игорю то, что тот уже никогда в жизни не чаял увидеть. Это была его любимая фляжка, отобранная Чилбуком при пленении, чуток только помятая и потяжелевшая.

– Доброе вино там, – пояснил хан уже в дверном отверстии вежи, открытом для него нукером, откинувшим полог. – И весь мой погреб твой. Сей муж тебе тож. Толмач. Показать винный погреб.

Кончак исчез. Игорь хотел было спросить его, удалось ли свату выкупить Владимира и как содержатся брат его и племянник, но посчитал зазорным бежать за ханом, словно надоедливый проситель. Не хотелось ему и наблюдать, как ускачет из стана Кончак в окружении своих нукеров. Куда как любопытнее и полезнее было бы рассмотреть половецкий войсковой обычай, когда отправлял хан в поход целую орду, но и тогда князь не покинул вежи. И не потому, что боялся заклятий половецких волхвов, шаманов, чьи завывания доносились до него прежде, чем прозвучала напутственная речь Кончака (Господи, до чего же похожа была на те, что он сам произносил!) и зазвучала походная музыка. А почему не вышел? Не захотелось – и всё.

За тонкой стеной вежи прозвучало негромкое «Айда!», после небольшой заминки глухо ударили копыта и вскоре стихли. Испарился и Кончак, стало быть. Солнце только поднимается сейчас над степью – тогда, быть может, стоит хлебнуть вина да лечь досыпать? Заснёшь тут – с такими новостями: Кза идёт на Посемье, Кончак на Русскую землю, и тем вроде бы одолжение ему, Игорю, делает! Нукер, оказавшийся толмачом, всё торчит в веже. Отчего не уходит? Игорь чувствовал, что приязнь, испытываемая им ранее к Кончаку и другим кыпчакам, такое себе незлое, даже благосклонное любопытство к их нравам и обычаям, что эти чувствования исчезли и едва ли восстановятся в его душе после освобождения. Хоть и добр к нему Кончак – кто и когда так вольно содержал пленника?

– Я вижу, ты не узнал меня, княже, мой господине…

Игорь прищурился, и не так по неясному в полутьме жёлтому лицу, как по белому кожуху с красной вышивкой и безупречному киевскому произношению русской речи узнал толмача, коего на поле битвы присылал к нему Кончак. Да, и в этом проявил свою щедрость к нему заклятый друг и сват. Хотя… В сегодняшнем походе он и без толмача обойдётся, потому что другим языком, языком огня и сабли, станет с русским людом разговаривать. А вот Игорю сей болтливый полукровка может пригодиться… Как же его?

– Лавр?

– Овлур по-половецким наречиям, княже, мой господине, Овлур Менгуевич. Я польщен, что великий князь запомнил моё ничтожное имя.

– Обращайся ко мне просто: «князь». Тебе Кончак приказал за мною присматривать – разве не так? И докладывать обо всём, что от меня услышишь?

– И не только мне приказал, но и сокольничему Буртасу. Только Буртасу сказал, что тот головой ответит, если ты сбежишь, а мне не грозил. Буртасу тебя приказно стеречь день и ночь, княже.

– Испить вина не хочешь ли, Лавор? – протянул ему Игорь флягу.

– Не стану я сего вина пить, великий княже, – зашептал вдруг толмач, помотав головою. – И тебе не советую. Шаманы могли туда своего зелья намешать, чтобы у тебя язык развязался, и ты о своих тайнах поведал. Тебе Кончак милостиво открыл свой погреб, так лучше я отведу тебя туда, чтобы ты сам выбрал себе пару лагвиц с добрым греческим вином.

– Какие там у меня тайны? О чем могу я мыслить сейчас, как не о попавших в беду родичах? Где Владимир, сын мой? Что с ним? Где брат мой Всеволод и племянник Святослав?

Толмач Лавор подумал. Князь всмотрелся в его лицо, расплывающееся жёлтым пятном, и вдруг ему любопытно стало, молод толмач или стар, умён ли – или просто по-восточному хитёр. Однако же, если Лавор и не побоится ответить на его вопросы, чтобы потом о беседе с пленником донести своему господину, ничего для себя опасного в собственном любопытстве Игорь не усматривал.

– Ладно, отвечу я тебе, княже. Думаю, что и великий хан не преминул бы ответить тебе, ежели бы ты его вопросил. Сын твой живёт в юрте в стане Вобурцевичей, в оковах, но его не обижают. Великий хан Кончак не успел договориться с Елдичуком о выкупе твоего сына, закончит торг уже после похода. Брат твой Буй-Тур сидит в яме у Кзы Бурновича, и в яме не сняли с него оковы, однако только его буйный нрав виною, что держим так крепко. Кза, однако, его, твоего брата-батыра, не заморит, потому что ждёт за него большой выкуп. А вот Алпар-батыр, хан ковуев, казнён позорной смертью. Думаю, уже отдал Богу душу, на кол посаженый, – и толмач истово перекрестился.

Игорь перекрестился тоже:

– Мир праху его. Впрочем, об Алпаре пусть у дяди моего Ярослава голова болит. А я зол на ковуев. Скажи лучше, как дела у племянника моего князя Святослава?

Лавор ответил не сразу. Сначала попятился почти к самому пологу, потом заговорил осторожно: