Беатриса в Венеции - Макс Пембертон

— Они затевают это недоброе уже целых шесть месяцев. Следовало бы захватить их врасплох и расправиться с ними по-своему. Но что вы намерены делать, Ланжье?

— Я снова салютую им. Если они так невежливы, что не отвечают на салют, это уже их вина. Не могу сказать, чтобы мне нравились пушки. Я надеюсь, что они не заряжены.

— Они так же пусты, как головы их обладателей. Да, это страшно неприятно, что нет ветра, мне бы хотелось посмотреть ваше искусство, Ланжье.

— Искусство бежать от них?

— Вот именно. Тот мудр, кто знает, когда следует бежать. Ведь могут потопить наше судно первым же выстрелом. Я со своей стороны предпочел бы теперь выйти в открытое море.

— Ну, теперь я считаю вас трусом, — сказал Ланжье, возвращая назад слова, сказанные ему в лодке Вильтаром.

Собеседник его, однако, нисколько не обиделся на это, он уже давно убедился в том, что не все ли равно, как вас называют люди, если жизнь ваша в опасности.

— Я согласен с вами, совершенно согласен, — отвечал он, — я был трусом, но зато я спас бы Бонапарту судно. Однако, это я называю королевским салютом! — воскликнул он, вдруг прерывая свою речь.

Молодой капитан, не спускавший глаз с форта, на котором виднелись грозные пушки, видел, как из жерла одной из них показался дымок, и сейчас же вслед за тем раздался оглушительный выстрел. Комендант форта требовал, чтобы французское судно сдалось ему. Ланжье с удовольствием прислушивался к этому выстрелу. Он отдал приказание стоявшему рядом с ним лейтенанту, тот пошел и передал матросам, чтобы они готовились к битве и не отходили от своих орудий.

Вильтар, видимо, обеспокоенный, отошел немного от борта и тревожно осмотрелся кругом. Он видел, что как раз против «Лафайета» виднелось ровно тридцать пушек, направленных на него. Положение было критическое, — в этом не могло быть сомнения.

— Что вы намерены делать, Ланжье? — спросил он офицера, подходя к нему. — Мне кажется, что нам предстоит порядочная передряга...

— Да, мы повеселимся, — ответил Ланжье радостно, — но прежде всего надо соблюдать все правила вежливости: на их выстрел мы должны ответить выстрелом. Вот так, — сказал он, когда одна из пушек на судне ответила действительно громовым раскатом на сделанный выстрел.

Вильтар, не привыкший к подобному шуму, поморщился и отошел немного подальше от пушки, причем даже заткнул себе уши. Но вдруг, к удивлению Ланжье и Вильтара, вместо повторного салюта, который они ожидали от форта, раздался снова выстрел и огромное ядро упало почти около самого носа судна. Очевидно, венецианцы не шутили, и выстрелы были направлены прямо в бриг.

— Что вы думаете об этом? — спросил Вильтар слегка дрожащим голосом.

— Ну, что же, ответим им тем же. Ребята, не плошайте, все по местам, я со своей стороны готов на все.

Все матросы принялись с новым рвением за дело. Одни из них откатывали пушки на место и тщательно чистили их дула, другие тащили, куда следует, порох и ядра, лейтенант Жакмар держал в руках зажженный факел и направил пушку прямо на форт.

— Стрелять? — спросил он Ланжье.

— Да, и цельтесь хорошенько, — ответил тот спокойно.

Жакмар нагнулся, еще секунда, и раздался оглушительный выстрел, пушка откатилась почти на середину палубы, черное облако дыма на одно мгновение скрыло Венецию от их глаз. Когда этот дым рассеялся, стоявшие на палубе «Лафайета» увидели, что в форте сделана огромная брешь, из которой еще сыпались куски камней в воду. Подобный успех привел в восторг Ланжье, и он громко воскликнул:

— Прекрасный выстрел, Жакмар, я думаю, его следует повторить.

Жакмар только что собирался ответить, что и он считает необходимым продолжать пальбу, как вдруг с форта открыли убийственный огонь по бригу, вся палуба его была покрыта свинцом, летевшим на него градом. Первым залпом наповал убило матроса, стоявшего у пушки. Он упал, как подкошенный. Еще трое матросов свалились один за другим, два из них остались лежать, третий приподнялся и сел на полу, держась двумя руками за борт. Жакмар был ранен в руку; он стоял молча, прикрывая дрожащей рукой свою рану.

Вильтар и Ланжье остались невредимы, но объяснялось это тем, что Пиццамано, — так звали коменданта форта, — нарочно не велел стрелять в офицеров. Один из этих офицеров, Вильтар, не обращая внимания на окружающих, на четвереньках стал пробираться в более безопасное место.

— Не подвергайте себя напрасно опасности! — крикнул он Ланжье. — Что хорошего в этом?

Ланжье подошел к нему ближе и с вполне заслуженным презрением заметил, смеясь:

— Однако вы и трус, вы бы лучше спустились вниз в каюту к нашей даме, она бы придала вам немного храбрости, и, знаете ли что, Вильтар, молите Бога, чтобы поднялся ветер.

Ланжье представлял из себя весьма привлекательное зрелище в своей треуголке, красиво обрамлявшей его юношеское лицо, в прекрасно сшитом синем мундире, в белых чистых перчатках, со спокойным, самоуверенным видом, который не покидал его, так как он уже давно привык ко всяким случайностям и опасностям на море и нисколько не боялся их. Неожиданная опасность только больше возбуждала в нем желание померяться силами с врагом; он одним опытным взглядом окинул положение своего судна и понял, что положение это далеко не блестящее; он вполне понимал, что спасение его заключается только в своевременном появлении французской эскадры, стоявшей поблизости, которая должна была явиться на поле сражения, так как выстрелы, очевидно, успели долететь до нее.

Эскадра эта состояла из пяти фрегатов, и стоило им повернуться так, чтобы пушки их были направлены все на форт, и дело кончилось бы пустяками, но ветер стих, и шесть судов, пять в Адриатическом море и шестое в лагуне, были так же далеки теперь друг от друга, как будто находились в различных океанах. Ланжье охотно отдал бы все, что имел, хоть за маленький ветерок, который дал бы ему возможность подвинуться к Лидо, но так как желание это было неисполнимо в данную минуту, ему не оставалось больше ничего, как подбадривать своих людей и уговаривать их встретить отважно новый залп, которым стали их обстреливать с форта. Положение их было незавидное. Они находились так близко от форта, что палубу их обстреливали прямо из ружей; кроме того, одним ядром снесло главную мачту, которая в своем падении придавила трех лучших матросов, к тому же мачта эта упала поперек палубы, совершенно загородив ее. Кругом раздавались крики и стоны, а также слышалась команда офицеров и непрерывная трескотня ружей; течением судно все больше и больше относило к берегу, и Ланжье ничего здесь не мог поделать; он ходил по палубе взад и вперед, спокойно рассчитывая, когда должен наступить неизбежный конец. Изредка он покрикивал на Жакмара и спрашивал, почему не стреляют из пушек, но при виде убитых и раненых, лежавших на палубе, он не удивлялся тому, что каждый раз вопрос его оставался без ответа.