Ищите связь... - Владимир Архипенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это точно! — словно поставил точку кто-то.
Краухов и Малыхин первыми выскочили из-за стола, побежали в кубрик. В последний раз придирчиво оглядели друг друга: чехлы бескозырок и форменные рубахи сверкают белизной, на брюках складки, как острие ножа, на ботинках — ни пылиночки. Придраться вроде бы не к чему.
И действительно, вахтенный офицер только мельком взглянул на них, разрешил идти. В баркасе уже сидели несколько матросов, и среди них такой же аккуратный, как все, Недведкин. Баркас отвалил быстро и доставил их на пристань через несколько минут. Отсюда пути матросов разошлись. Малыхин сказал, что пойдет в Матросскую слободку — там у него завелась знакомая — совсем молодая вдова, муж которой утонул два года назад, а Краухов и Недведкин направились к собору Андрея Первозванного — обоим хотелось поглядеть на парад. А попозже они пойдут к оврагу за Якорной площадью, где им предстояла одна важная встреча.
По случаю праздника день был не присутственный, на улицах толпилось значительно больше народу, чем обычно, то и дело попадались навстречу шумливые гимназисты, освобожденные от занятий и потому весьма довольные жизнью. Больше обычного было и моряков — в этот день уволили на берег сверх обычной нормы вдвое. Когда друзья подошли к собору Андрея Первозванного, там уже собралась изрядная толпа. Один за другим подъезжали конные экипажи и автомобили — подвозили гостей на торжественную литургию. Прибывали в блеске эполет и орденов генералы и адмиралы, командиры кораблей и начальники расположенных в Кронштадте частей, чиновники, директора гимназий в сопровождении пышно разодетых супруг.
После того как приглашенные во главе с вице-адмиралом Виреном вошли в собор и литургия началась, на площадь вступили пять взводов 1-го Балтийского флотского экипажа, встали четким строем.. Слева от матросов выстроился хор портовых музыкантов, а справа, привлекая всеобщее внимание, встали мальчишки, одетые в матросскую форму. Появился детский духовой оркестр. Это были воспитанники детского морского батальона, созданного в Кронштадте минувшей зимой по распоряжению Вирена.
Почти час Краухов и Недведкин толпились невдалеке от собора.
Парад начался ровно в одиннадцать, сразу же после окончания литургии. Высыпавшие из церкви гости остались посмотреть на это зрелище, хотя подобные церемонии они видели, наверное, уже сотни раз.
Командующий парадом — высокий, атлетически сложенный капитан I ранга, зычно на всю площадь отдал команду «смирно!».
— Это новый заместитель командира флотского экипажа, — шепнул Сергею Недведкин. — Ох и лютует с нижними чинами.
Стоящие в строю матросы и мальчишки, вздернув подбородки, застыли. Капитан I ранга пошел чеканным шагом навстречу принимающему парад вице-адмиралу Вирену, отрапортовал отрывисто и четко. Приняв рапорт, адмирал медленно двинулся вдоль строя, здоровался отдельно с каждым взводом. В ответ молодые глотки выкрикивали нечленораздельно и гулко:
— Здрав… жеам… ваш… превс… дит… ство!
Вирен довольно кивал головой, медленно шел к следующему взводу. Хотя в строю были недавние новобранцы, но, видимо, впрок пошли им месяцы учения, научились горланить. Последними в линии стояли мальчишки, но и они оказались на высоте: орали звонко и согласованно. Потом оркестр играл гимн, хор торжественно затянул «Боже, царя храни».
Друзьям надоело толкаться возле собора, и они не спеша направились к Якорной площади.
— Ты вот скажи, Костя, — сказал вдруг Сергей, — вот церковные праздники — они уже сотни лет в определенное время отмечаются. Они от религии установлены. Я хоть и неверующий, а это понять могу. А царские? Ведь церковь их тоже отмечает как свои кровные — кругом молебствия, кругом «Боже, царя храни»… кругом «Многая лета»… Выходит, спелись цари и религия?
— А ты чего на всю улицу расшумелся? — одернул ого Недведкин. — Не ровен час услышат…
— Ладно, не серчай, — понизил голос Краухов. — Ну все-таки: спелись же?
— А то…
— Значит, как нам вдалбливают: за веру, царя и отечество?
— Не! Отечество тут зазря приплетают. Это холуи молятся: боже, царя храни! А отечество наше прежде всего из народа состоит. И не забыл народ царю Кровавого воскресенья…
— В этом меня, Костя, не агитируй — сам учен.
— А чего же хочешь?
— Чего хочу? Жить хочу по-человечески! Вот народ понимает, что все это комедия одна, а ведь все равно царский гимн поет. И опять же смотри, Костя, во что это обходится — все эти праздники царские! А деньги — от народа они.
— Это ты верно — слишком много праздников царских.
— Сверх всякой меры много! Ты сам посуди: 23 апреля прошли молебны и торжества по случаю тезоименитства царицы. Потом шестое мая — уже в честь дня рождения царя… Музыка играет и барабаны бьют… Сегодня у нас четырнадцатое мая, и на этот раз флаги и салюты по поводу годовщины коронования. А всего через десять дней снова палить будут и «ура» кричать по случаю дня рождения царицы. Ну, не много ли?
— Многовато, конечно.
— Я вот иногда «Правительственные вести» в газетах читаю. В них самым подробным образом все встречи и церемонии описывают, какие где обеды и ужины. Ведь это ужас какой — сколько на этих царских праздниках съедается и выпивается. Это ж только во дворец за один раз сотни людей приглашают!
— Нашего Миколу Нагнибеду туда бы! — засмеялся Недведкин. — Отвел бы душу.
— Ну, если душа у него в брюхе, то отвел бы.
Оба посмеялись, представив себе товарища с деревянной ложкой в руке за царским столом. Вскоре вышли на просторную, мощенную булыжником Якорную площадь. Впрочем, все площади и улицы Кронштадта были мощены булыжником, ибо здешняя почва вспучивала и разрывала асфальт.
За площадью лежал глубокий и широкий овраг, поросший кустарником. Узкая, спускающаяся вдоль склона тропинка привела их на дно оврага, и они не спеша пошли дальше, огибая кусты, за которыми то здесь, то там виднелись сидевшие на траве матросы. Перед многими на расстеленных газетах была немудреная снедь — чаще всего колбаса и булки. Пили здесь не таясь — городовые в овраг заглядывать побаивались, а офицерам тем более делать тут было нечего.
Краухов и Недведкин дошли до условленного места встречи — большого покрытого мхом валуна, из-под него бил ручеек. Однако никого у валуна не было — видимо, друзья пришли рано. Оставалось ждать.
Встречи с ними добивался комендор Королев — матрос, служивший на «Императоре Павле I» второй год. Был он подвижен, неусидчив, резок в движениях, решителен в поступках. Вид, как говорил Сергей, «цыганистый». И действительно, было в лице Королева что-то цыганское — смуглая кожа, темные волосы, быстрые глаза. Очень редко товарищи видели на его худощавом лице улыбку, обычно был он хмур и неразговорчив.
С месяц назад — еще до того, как Сергея перевели из Гельсингфорса в Кронштадт, Королев однажды вечером, улучив минутку, когда они с Недведкиным оказались в носовой артиллерийской башне, сказал вдруг, что настоящим матросам — тем, кто ненавидит опостылевшие порядки, надо держаться друг друга. В тот вечер Недведкин промолчал, опасаясь возможной провокации, но через связного навел справки о Королеве — известно было, что тот до службы работал на заводе Эриксона. Ответ пришел через неделю. Товарищи из Питера сообщали, что Королев, по их сведениям, — боевик-эсер, участник революции 1905 года. В последнее время не проявлял активности.
Недведкин советовался с Крауховым, стоит ли вступать в связь с Королевым, Сергей колебался — у эсеров с конспирацией плоховато, можно и влипнуть. А вчера Королев ночью подошел к койке Недведкина, шепнул на ухо, что ждет его завтра во время увольнения в овраге, возле валуна, и добавил, что есть дело, важное для революции. Недведкину и Краухову пришлось ждать минут двадцать, прежде чем из-за ближайшего куста появился Королев со свертком в руках. Извинившись за опоздание, он развернул ловким движением бумагу и продемонстрировал три бутылки пива.
— Угощайтесь, — сделал широкий жест комендор. — Как-никак царский праздник нынче.
— Ты же не из-за этого меня пригласил, — серьезно сказал Недведкин.
— Конечно… не из-за этого, — согласился Королев. — И к тому же одного приглашал…
— Ничего, не помешает… — оборвал Недведкин таким тоном, что сразу ясно стало: обсуждать факт присутствия Сергея он не намерен. Пришли вдвоем — и все тут!
Королев на минуту задумался, оценивающе глянул на Краухова и снова — на Недведкина.
— Вишь какое дело… разговор серьезный, очень даже серьезный… Ты не обижайся, и твой товарищ пусть не обижаемся, но только это такой разговор, что довериться могу тому, кого знаю. Прямо скажу: тут промашку дать — головы не сносить… а я ее ценю, свою голову-то!