Гордиев узел. Современная японская научная фантастика - Такаюки Тацуми

— Пожалуй, что так, — сказал «Я», не переставая удивляться мастерству профессора по части теорий. — Иными словами, в его мире царит кулинарная деспотия.

— Как вы сказали, кулинарная деспотия? Хм-м, — профессор пару раз кивнул. — Но сейчас «Дали», переделывающий Марс согласно своим фантазиям и желаниям, пребывает именно в поварской ипостаси. Все, что попадется ему под руку, годится в готовку, все идет в пищу.

— Однако в этом мире действует закон джунглей: либо ты, либо тебя. По пути к вам я проезжал через окрестные города и деревни. Везде одно и то же: люди пожирают все подряд, набивают себе брюхо, как одержимые. Ведь иначе они могут оказаться в пасти у своего собственного обеда. У них не осталось времени ни на работу, ни на живопись, ни на обычные разговоры.

— Да, плохо дело, — вздохнул профессор. — Видите ли, здесь, на Марсе, объективность реальности — независимость вещи в себе — весьма спорный вопрос. Уж слишком она подвержена влиянию субъективного сознания. У нас постоянно происходят подобные истории.

— А что, есть и другие примеры?

— Да, один торговец льдом, у которого жара уничтожила весь товар, пришел в такое неистовство, что всё вокруг в радиусе десяти метров упрятал под ледовым панцирем.

— И что дальше?

— А ничего, выглянуло солнышко и растопило замерзший городок. Но с «Дали» такой фокус, увы, не пройдет, слишком уж сильна его паранойя. Или вот еще, — продолжал профессор. — Родители наказали ребенка за то, что он плохо ел за столом, а тот в отместку наложил на еду заклятие. И все продукты в городе обратились в камни.

— Похоже на колдовство, — заметил «Я».

— Да, у нас на Марсе слишком ломкие пространство и время, как раз то, что нужно для магии и чародейства.

На улице по-прежнему стояла жара, и воздух потихоньку пропитался ароматами еды: попахивало чем-то сладким, откуда-то несло жареным мясом. Вокруг бушевал такой водоворот запахов, словно мы прогуливались по улице, застроенной всевозможными ресторанами, кондитерскими и лавочками со спиртным. — Невыносимо, — заметил «Я», закрывая окно.

— Эх, неужели ничего нельзя поделать? — грустно сказал Ишервуд.

И тут «Меня» озарило:

— Профессор, есть одно действенное средство. Вы сами его подсказали мне историей про мальчика-малоежку. Нам надо обратиться за помощью к Виви.

— К Виви? — профессор взглянул на «Меня» с подозрением.

— Да, именно к ней. Направим ее анорексию против обжорства деда. В подсознании Виви достаточно потенциальной энергии, чтобы побороть его.

Эта идея пришла ко «Мне» не случайно.

С точки зрения психологии анорексия напрямую связана с экзистенциальными свойствами пространства. В моей практике была пациентка с таким диагнозом. Стоило кому-то переступить невидимую границу ее личного пространства, как ею немедленно овладевал приступ болезненного стыда. Она была дочерью хозяина ресторанчика на окраине и иногда помогала отцу, принимая заказы. Среди клиентов попадались вульгарные типы, не упускавшие случая шлепнуть или ущипнуть симпатичную официантку. Так что работа вскоре стала ей невмоготу. Постепенно болезнь прогрессировала, захватывая все новые территории. Теперь стыд охватывал ее и от чужого взгляда, а приступ могли спровоцировать не только люди, но и предметы, прежде всего кухонная утварь. Ее пример показывает, что анорексия рождается из страха перед вторжением в личное пространство: сама мысль о том, что еда нарушит границы тела, попадет внутрь, может навести на больного ужас.

— Разумеется, с Виви все во много раз запутанней и серьезней, — сказал «Я». — У нее в подсознании копится страх и ненависть к деду с его болезненным чревоугодием, унаследованные от матери еще в младенчестве. Но в то же время «Дали» заменил ей рано ушедшего отца. Так что вдобавок он — главный герой ее Эдиповых переживаний. И вот еще что. Похоже, мать Виви была его любовницей.

— Да, знаю, — ответил профессор. — У нас на Марсе это обычное дело, так что удивляться не приходится.

I— Да уж, — продолжал «Я». — Стоит ли сомневаться в том, что в детстве Виви ненавидела деда, опасаясь, что тот отнимет у нее мать. На уровне подсознания, естественно. Но ненависть к «Дали» и отвращение к его постоянному обжорству год за годом накапливались в подкорке.

— Выходит, анорексия Виви — это реакция на болезнь деда?

— Именно так, — ответил «Я» с уверенностью. — Больные анорексией часто жалуются, что не в силах правильно определить расстояние. Предметы представляются им более далекими, чем на самом деле. Вот вам и еще одно доказательство того, что это нервное расстройство теснейшим образом связано с чувством пространства. Причины могут быть самыми разными, но течение болезни происходит по одной и той же схеме: от пространственной самоизоляции к отказу от приема пищи. Ведь люди от рождения одинокие существа. Под нашей кожей таится замкнутая вселенная, внутренний мир. Только взрослея, мы учимся взаимодействовать с окружающим миром, вселенной вне нас. Узнаем, как она устроена, встречаем других людей. И при овладении навыками коммуникации важную роль играет пространство, в котором проходит прием пищи. Проще говоря, мы учимся общению за едой, у семейного очага. Привязанность и доверие, возникающие за общим столом, открывают окно из внутреннего мира во внешний, связывают обе вселенные воедино. Интересно, а как обстояли дела с домашним уютом в семействе «Дали», пока росла Виви?

— Вряд ли атмосфера в этом доме отличалась особой теплотой, — заметил профессор.

— Вот и я так думаю. — У «Меня» перед глазами промелькнула сцена с костылем: сколько взаимной ненависти было в их споре! — Когда Виви поехала учиться на Землю, скрытые тенденции, заложенные еще в детстве, проявились и привели к неврозу из-за операции по пересадке искусственных органов. Внутренний отказ от окружающего мира принял форму фобии, боязни механических аппаратов. И ее анорексия — просто еще одно проявление этого отторжения.

— Что вы имеете в виду?

— Все желания Виви, направленные вовне, подавлялись властным, жестоким дедом и холодной атмосферой, царившей в семье. В ответ Виви сама начала отвергать окружающий мир. По правде говоря, ее фобия — одна из форм неприятия земной цивилизации, не более того. Она, естественно, и не догадывается обо всей этой истории с пересадкой органов. Но подсознание-то не обманешь. Механизмы стали для нее символом безразличия внешнего мира. И в то же время она носит в себе частицу этой бездушной вселенной. Это противоречие сводит ее сума. Внутренний голос запрещает ей принимать пищу, ведь это тоже чужое, инородное тело. Да и не только пищу: точно так же она отвергает мужчин, посмевших приблизиться к ней, объявив себя ее женихами.