По закону вселенской подлости - Любовь Викторовна Фунина

Обед готов, стол накрыт – вот это у нас сервис оказывается! Меня провели к столу, усадили на стул, как ребенка, и сели на соседний, Егор устроился напротив, а парочка Дим и Лера расположились на противоположном конце стола. А стол в кают-компании у меня был большой, и я им вообще никогда не пользовалась, предпочитая, есть либо за кофейным столиком, либо у себя в каюте. Сейчас, когда на «Ласточке» появились пассажиры, пригодился и стол, который я постоянно собиралась разобрать и закинуть в кладовку, но каждый раз мне было лень это делать, а ИРЭК из вредности отказывался его убирать. Стол был действительно длинным, рассчитанным на семь человек экипажа и тринадцать пассажиров, а так как на данный момент нас было всего пятеро, причём трое сидели на одном конце стола, двое на другом, расстояние между нами казалось огромным. И всё было бы ничего, если бы ИРЭК не накрыл стол ровно посередине. Приборы мы конечно растащили каждый по своим местам, но общее блюдо с первым и вторым, а так же внушительную миску салата так просто попилить не получалось. Пришлось каждому подходить к центру и накладывать еду самому. Хотя мне повезло, гир Вернев вдруг решил нас обслужить.

Собрав тарелки, Алек невозмутимо отправился к блюдам с едой, опередив Дима, собравшегося поухаживать за женой, и стал неспешно накладывать на наши с Егором тарелки салат и второе. Делал он это одновременно и до того ловко, что я позавидовала. Правой рукой он накладывал картофельное пюре, левой умудрялся накладывать в другие тарелки салат из овощей, а вот Диму пришлось стоять и ждать своей очереди, скрепя зубами. Что поделать, к каждому блюду прилагалась только одна большая раздаточная ложка. Покончив с фигурным раскладыванием пюре на тарелке, добавив к нему подозрительного вида котлеты, Вернев умудрился ухватить каждой рукой по две тарелки и, насвистывая, вернулся к нам. После чего забрал оставшиеся две тарелки и вернулся за первым, ловко перехватив половник, к которому уже протянулась рука Дима.

–Ты издеваешься, да? – прошипел мужчина, сверкнув красным прицелом искусственного глаза.

–Кто? – очень убедительно изобразил удивление Алек. – Я?!

–Вернев, я…, – кажется, гир Сери готов был снова начать выяснять отношения, но был прерван холодным требованием супруги:

–Дима, не надо.

От её в тот момент очень неприятного голоса я поёжилась, как будто кто-то металлом по металлу скребыхал. А ещё поймала себя на мысли, что понимаю, почему с Верневым они не ужились. Два командира не привыкшие уступать на одну ячейку общества – это слишком! Вот Дим в качестве мужа Лере больше подходит, он хоть и вспыльчивый, но явно отходчивый и на уступки охотно идёт, с Алеком такой манёвр явно не прокатывал и чую, что скандалы в их семействе были не шуточные, мне даже жаль их дочь.

Некстати вспомнилось моё детство. О, нет, в моей семье не принято было повышать голос, но молчание, порой бывает хуже крика.

Моя мать была родом из другого Клана, отец потомственный военный выбрал себе наименее подходящую партию, но глава нашего Клана отчего-то одобрил такой союз. Глава Клана Творцов, в котором росла моя мать, тоже поддержал идею подобного брака, даже генетика словно была на стороне моего отца и показывала полную совместимость с будущей супругой. Вот только моя мать была против, но согласно традиции у гергианских девушек не спрашивают согласия на брак. Не знаю, любила ли она на тот момент кого-то или просто ей была противна сама мысль о том, что её отдадут замуж против воли, но моя родительница не приложила никаких усилий, чтобы попытаться наладить отношения с мужем.

Сколько её помню, она была демонстративно холодна к отцу, в то время как он очень трепетно и нежно относился к ней. Даже сейчас, я уверенна, что он любит её, не понимаю только за что. Я не любила мать и даже не испытывала к ней привязанности, скорее всего по тому, что подобных чувств ко мне и Леде не испытывала она. Мы были позорным напоминанием о том, что ей приходилось делить супружеское ложе с нашим отцом и… о, ужас!.. родить от него детей, так похожих на ненавистного мужа. Я не помню, чтобы мать хоть раз напрямую обратилась к нам, не использую для этого слуг, не помню, чтобы она хоть раз играла с нами. О поцелуях, объятьях и прочих проявлениях материнской любви и речи быть не может, ей было даже неприятно смотреть на нас. Мне было всё равно, наверное, потому что я даже не воспринимала её как члена нашей семьи, а вот Леда, моя старшая сестра, тянулась к матери, надеялась заслужить хоть каплю её внимания. Я нет. У меня был любящий отец, обожающий дед, лучшие в мире тётки, а эта женщина, что жила с нами в одном доме и, которую папа просил называть матерью, была чужой.

Мне было лет семь, когда от такой «счастливой семейной жизни» сдали нервы у отца. Случилось всё после очередного Кланового мероприятия, на которое родители по протоколу должны были прибыть вместе. До сих пор не знаю, что произошло там, но возвратившись, папа и мать впервые за столько лет поругались. Правильнее сказать орала она. Орала, рыдала, обвиняла и заламывала руки, а папа стоял и молча смотрел на неё, даже когда она влепила ему несколько пощёчин, он не попытался защититься. А вот его слова, прозвучавшие в наступившей после криков матери тишине, я помню прекрасно:

–Я полагаю нам следует расторгнуть брак, раз ты того так отчаянно желаешь.

–Да, – выкрикнула она.

Весь скандал я и сестра просидели на верхней ступени парадной лестницы нашего особняка. Я злилась. Леда плакала, прикрыв рот ладошкой боясь, что её всхлипы услышат, но когда до нас донеслись последние слова папы и матери, она не сдержалась. Сестра вскочила, чуть ли не слетела по лестнице вниз и бросилась к матери, обхватила её ноги обеими руками и разрыдалась.

–Мамочка, не уходи! – всхлипывала сестра, прижимаясь к той, у которой даже ласкового слова для нас никогда не находилось.

–Убери её! – потребовала та, с такой неприязнью глядя на Леду, что уже не выдержала я.

–Леда, встань! – я, прибежавшая вслед за сестрой, не смотрела на взрослых.

Старшая замотала головой, ещё крепче обхватив ноги женщины и уткнувшись лицом в её длинную юбку. Тогда я подняла её сама, сама отцепила сведённые судорогой пальцы от дорогого шёлка, довела до отца и взяв того за заметно подрагивающую руку сказала то, что сестра долго не могла мне простить:

–Пусть уходит! Она нам не нужна…

–Ари, ты есть собираешься? Остынет же всё, –