Отшельник. Роман в трёх книгах - Александр Горшков

— Почему же для других не сказки? — отец Игорь допил чай и отодвинул чашку. — И не просто верят, а знают, что в могильной яме ничего не кончается: земная жизнь действительно завершается, а загробная начинается, и вот ей-то конца уже не будет. Что заслужили — туда и пойдем на веки вечные. Супруга ваша, Антоновна, в это твердо верит, а вы почему-то нет. Верили бы в Бога — и в загробной жизни бы не сомневались.

Председатель в ответ махнул рукой.

— Стар я в Бога верить. Всю жизнь верил партии — в победу коммунизма, агитатором был, пропагандистом, кружки политпросвета вел, а теперь развернусь на сто восемьдесят градусов — и на попятную? Нас так не учили.

— Принять Бога в свое сердце никогда не поздно, — улыбнулся отец Игорь. — С Богом и жить легче, и умирать не так страшно. А без Бога беда: и в этой жизни, и в той, что за гробом.

— Вот пусть моя Антоновна за нас двоих и молится, а заодно и за детей, и за внуков наших, я ей ни в чем не перечу. Меня увольте. Я не по той части. Моя голова забита другими проблемами: земля, участки, прописки, переписки, бумаги разные… После того, как с вашей помощью провели нормальные дороги, газ, обустроились, народец потянулся в наши края. Как поется в одной старой песенке, «жить стало лучше, жить стало веселей». Это правда. Хоть бери да меняй название деревни: не Погост, а Рассвет, Новая жизнь или как-то еще более радостно. Для того, кстати, я и решил заглянуть к вам, кое с чем посоветоваться.

— Поменять название деревни? — изумился отец Игорь. Он встал и облокотился на спинку стула, чувствуя боль в спине. — Так я, как вы говорите, тоже не по этой части, Артем Иванович. Наше дело Богу служить, вместе с вами людям добро, свет Христа нести, помогать им.

— Одно скажу вам, батюшка: счастливый вы человек, что не связаны с нашей кухней. Звали мы вас в депутаты, а вы отказались. Избрали бы — тогда б узнали, почем фунт нашего лиха. Голова от всего пухнет!

— Мы ведь всегда жили с вами душа в душу, — обнял отец Игорь председателя. — Ваши проблемы — наши проблемы, все сообща, с любовью. Видите, как все устроил в общее благо Господь, в Которого вы не хотите уверовать: и людей с добрым сердцем послал, и многие проблемы помог решить…

— …За что мы безмерно благодарны, — ответил рукопожатием председатель, — и вам лично, и всем добродетелям, и, если настаиваете, вашему Богу. Особенно после той истории, что произошла с вами, после того старика, которого все считали сказкой, легендой, басней, народ не просто потянулся, а повалил в наши места. Новые люди просятся к нам на постоянное жительство, заявления пишут, почти все хаты пустые раскупили, по заброшенным хуторам ни одной не осталось. Глядишь — скоро райцентром станем.

— А что? И станем, — отец Игорь потер ладонями. — Какой была наша деревня? Настоящим погостом, никто не верил, что она имеет хоть какую-то перспективу для развития. А Господь решил иначе — и все изменилось в одно мгновение. Глядишь, Артем Иванович, и в душе вашей доброй грядут перемены: в церковь станете ходить, Бога почитать, как и ваша супруга благочестивая, дай Бог ей здоровья. Так какое дельце у вас? Готов внимательно выслушать.

Председатель кашлянул в кулак и, достав из портфеля папку, раскрыл ее на столе.

— Дельце-то интересное, как раз по вашей части. Новые начались у нас чудеса, батюшка. Я бы сказал, странные и тревожные.

— Чудеса часто такими бывают, — отец Игорь снова сел за стол и взглянул на папку. — Сначала странные и тревожные, а потом, когда разъяснится, все в радость.

— Вот и давайте с вашей помощью попробуем все разъяснить.

И, надев очки, председатель пробежал но лежащим перед ним бумагам.

— Так вот, едут новоселы по земле целинной, то бишь нашей деревенской. То отсюда рвались без всякого удержу, а теперь сюда. Заявлений куча! Не поверите: продают свои городские квартиры, бросают весь уют, удобства и рвутся к нам, готовы въехать в любую брошенную хату, любую развалюху, отдать любые деньги. Особенно в Балимовку их тянет, словно медом там намазано.

— Да разве только сюда? — усмехнулся отец Игорь. — Сейчас люди ищут, где глотнуть чистого воздуха, попить свежей родниковой водички, поесть картошечки без всяких гербицидов да пестицидов. Вот и едут: дачи за городом строят, туристами стают, квартиры свои продают. Дальше таких охотников еще больше будет.

— Так то не дачники и не туристы. Были бы дачники — и вопросов нет. Говорю вам: странно все как-то. Вот так взять, все бросить — и в глушь. И кто едет? Не только пожилые люди, но и молодежь, с детьми и без детей, семьями, группами и в одиночку. Ничего не могу понять, что их сюда тянет. Просятся без всяких объяснений: дай, продай, найди, обменяй…

— Иваныч, может, вам что-то кажется? Тогда начинайте с меня: я ведь тоже все бросил и по доброй воле приехал сюда. Некоторые до сих пор меня считают если не совсем сумасшедшим, то странным.

Председатель засмеялся:

— Ваша профессия сама по себе странная. Сегодня куда все рвутся? В бизнес, за компьютерами сидят, о карьере мечтают. А вы в батюшки подались. Таких, как вы, единицы, исключение из нынешнего правила. Потому всему остальному незачем удивляться: и что сюда напросились, и что матушка у вас такая красавица, и детки милые, и трудяги вы. А те люди, о которых речь, иные. Странные люди. Во всем странные.

— Да бросьте вы, Артем Иванович, оставьте свои подозрения! Радуйтесь, что едут, землю обживают, отстраиваются. Новые семьи будут, детишки пойдут…

Председатель остановил отца Игоря, тронув за руку.

— Дело-то как раз в том, что ничего не обживают, ничего не строят и живут так, словно и не живут вовсе. Существуют.

— Теперь я ничего не пойму. Как это «существуют»?

Подсела к столу и Лена, уже убравшая со стола и перемывавшая посуду.

— Вот вы люди тоже нездешние, — начал объяснять председатель, но быстро поправился. — Были нездешними, а стали нашими. Приехали: ни вы никого, ни вас никто, ни кола, ни двора. Так? Вселились в отведенный домик и стали жить по-человечески: ремонт сделали, марафет навели, обзавелись живностью разной, огородик посадили.

— А как же без этого, Артем Иванович? — удивилась Лена. — Живем ведь не на асфальте — на живой земле, от нее кормимся, потому всем и обзавелись: и козочки, и курочки, и кошка с собакой.

— Вот-вот, я об том же! — радостно воскликнул председатель, найдя понимание. — А публика, что съезжается к нам, поселенцы эти, живут так, словно им ничего и не надобно: огороды как были в бурьянах — так и стоят, никакой живности домашней, никакого движения во дворах. Вроде бы есть живые люди — и словно нет их. Для чего сюда едут, чего ищут? Не пойму. Может вы растолкуете?

— Какой из меня толкователь? — пожал плечами отец Игорь. — Зачем-то все-таки едут? А домашнее хозяйство, обустройство и прочее — дело наживное. Возможно, присматриваются к здешней жизни, условиям, порядкам, а может…

— Не может! — остановил его председатель. — Батюшка, не может! Живой всегда о живом думает, к чему-то старается приспособиться, чему-то научиться у других. Я поездил по разным местам, всяко повидал, а такое — впервые. Приехал — живи, живешь — развивайся, а не в могилу себя живьем закапывай. На их детишек посмотреть — оторопь берет: бледные, изможденные какие-то, дохлые. Бабы не намного лучше: запуганные, кого из чужих увидят — бегом в конуру и дверь на крючок. Собираются по вечерам, поют странные заунывные песни, словно хоронят покойника. Я и хочу совет с вами держать: часом, это не сектанты какие? Их-то нынче столько развелось, что и не разобраться, кто из них во что верит, что проповедует, за какого бога агитирует. Послушать — вроде, все умно, а там поди разбери.

— Сектанты? — задумался отец Игорь. — Я этих людей, поселенцев ваших, плохо знаю. Мы ведь к себе в церковь никого не агитируем, не заманиваем никаким калачом. Наоборот, объясняем людям, что наша вера основана на смирении, а это самое трудное — выполнить завет Христа: отречься себя, взять крест свой и идти вслед Спасителю. Мы исповедуем Христа не под песни и пляски, а через глубокое личное смирение, борьбу со своими немощами, страстями. Легче отказаться от какой-то личной вещи, даже очень нужной в хозяйстве, а вот от самого себя отказаться, от своих дурных привычек — себялюбия, зависти, гнева и прочих особенностей падшей человеческой природы — всегда трудно. Я могу сказать, чем живут наши прихожане, с какими проблемами, бедами они приходят в храм, а этих новеньких знаю плохо. Почти не знаю. Были у меня несколько женщин, общались немного, но они не стали моими прихожанками. Говорят, что в храмы, дескать, теперь нечего ходить, оттуда ушла благодать, поэтому они уверены, что можно жить и без Церкви. И приводят в подтверждение слова Христа, что где двое или трое собраны во имя Его, там и Спаситель, а, следовательно, и спасение. Вот, видимо, и решили собраться во имя Христово. Надеются, что так спасаться легче. Сейчас даже в церковной среде в головах людей такие идеи вызревают, что сектантов и не нужно.