Шерлок Холмс и Золотая Птица - Фрэнк Томас

— Послушайте, друг мой, я не прерываю цепь ваших размышлений?

— Нет, — ответил он, не оборачиваясь. — Я размышляю о том, что бриллиант в вашем кармане напоминает мне историю Дориана Грея. Если вы помните, герой Уайльда был неподвластен ходу времени. Подобно ему, бриллиант «Пиготт» сиял вечным пламенем все эти годы.

— Вы хотите сказать, что камень получал энергию, калеча судьбы своих владельцев? — откликнулся я, захваченный идеей сопоставить историю «Пиготта» со страшной сказкой о вечной юности.

— Наша изнурительная охота за статуэткой, — задумчиво проговорил Холмс, — подходит к концу. Неизвестных элементов осталось слишком мало. И все же есть в этой истории некая недосказанность. Недаром мне вспоминается Уайльд.

Я бросил на Холмса вопросительный взгляд и не заметил в его глазах и тени насмешки.

— Как только вы выяснили, что Золотая Птица несла бриллиантовые яйца, — осторожно начал я, — мотивы стали ясны. Базил Селкирк разбирался в истории бриллиантов и, получив от вас ключ к решению, понял, что «Пиготт» все еще существует. Он, естественно, извлек камень и был готов расстаться с Золотой Птицей, чтобы удалиться со сцены.

— Прошу вас, продолжайте, — одобрительно сказал Холмс.

— Мотивы Чу Санфу тоже ясны. Ему хотелось достать знаменитый алмаз, чтобы украсить им свою дочь. Он выяснил, что «Пиготт» считается уничтоженным, и решил завладеть им.

— Кстати, позвольте сообщить вам некоторые приятные новости о Чу Санфу. Вы помните, что, когда Лу Чанг ушел отсюда, я велел Скользкому Стайлсу следовать за адвокатом. Наши усилия принесли щедрые результаты. Пока азиат петлял по переулкам, пытаясь оторваться от Скользкого, Тощий Гиллиган забрался в его тайную контору и захватил бумаги, касавшиеся незаконной деятельности Чу. Полиция Лаймхауса до сих пор восхищается истинным размахом незаконных операций Чу Санфу. Очень скоро все его опиумные притоны, публичные дома и аналогичные злачные заведения будут закрыты. Я сказал, Ватсон, что раздавлю Чу Санфу, и я сделал это.

От удивления у меня попросту отвисла челюсть: Холмс сразил короля преступного мира, годами смеявшегося над законом, и преподнес это как обычную запоздалую мысль. И это не было позой: после того как дело было завершено, Чу Санфу занимал мало места в мыслях Холмса.

Между тем мой друг продолжал, задумчиво глядя в окно:

— Вернемся к легендарному камню, Ватсон. То, как Чу Санфу или Джонатан Вайлд узнали о его существовании, можно выяснить с помощью рассуждений.

— Наш клиент Васил Д'Англас может знать это наверняка, к тому же он мог бы порассказать и о том, как камень оказался внутри Птицы, — пробормотал я.

— Верно, — согласился Холмс. — И похоже, что упомянутый вами человек только что вышел из экипажа у наших дверей.

Через некоторое время я услышал тяжелые затрудненные шаги по нашей лестнице. Подъем сопровождался частыми остановками, но, в конце концов, тяжело дышавший Д'Англас вошел в нашу комнату.

Когда мы с Холмсом посещали Д'Англаса в Берлине, внешность этого человека производила довольно неприятное впечатление. Теперь же, хотя прошло немного времени, она стала просто отталкивающей. Кожа лба жирными морщинами нависала над печальными, глубоко посаженными глазами. Цвет лица приводил в ужас. Грубые черты уродливого лица, морщины и серая чешуйчатая кожа делали нашего клиента похожим на слона. Хотя поверхностный осмотр редко даст точные результаты, еще в Берлине я определил его заболевание как акромегалию — рост костей, вызываемый неправильной работой гипофиза. С большим трудом я подавил желание задать гостю вопрос о его самочувствии. Д'Англас, вероятно, и сам знал, что его состояние было критическим и ухудшалось день ото дня. Конечно, ему следовало немедля предать себя в руки берлинских докторов. Из ряда статей в «Ланцетте» я знал, что немцы значительно дальше других врачей продвинулись в изучении таинственного мозгового придатка. Хорошо, что Холмс спрятал Золотую Птицу, потому что Д'Англас мог попросту не вынести потрясения.

Мои мысли вернулись к нашему разговору с умирающим Линдквестом. Я вспомнил Селкирка, затеявшего охоту за Птицей на исходе жизни. А еще был Баркер и шепелявый торговец из Сент-Обри… Если бы в этот момент кто-нибудь предложил мне в подарок золотую Рух, я бы решительно отказался. Внезапно вспыхнувшее отвращение к огромному бриллианту, все еще лежавшему в моем нагрудном кармане, заставило меня вздрогнуть: захотелось немедленно расстаться с этим роковым предметом. Неожиданно я ощутил, что он излучает и смерть, что бесценный «Пиготт» может погубить и меня. Возбужденное воображение порождает иной раз причудливые фантазии.

Поздоровавшись с нами, Д'Англас грузно опустился в кресло у стола. Я забрал у нашего клиента шляпу и положил ее на угловой столик, но он не отдал толстую дубовую трость, которая помогала его ослабевшим ногам. Массивная рукоять, сделанная из бронзы, имела форму молота. Мне показалось, что трость арабской работы и могла бы заинтересовать антиквара.

— Мистер Холмс, ваша телеграмма чрезвычайно обрадовала меня. Я не находил себе места, с тех пор как из Стамбула пришло сообщение о краже Птицы. Вы обнадежили меня, и вот я здесь.

Д'Англас на мгновение повернул лицо в мою сторону и снова обратился к Холмсу:

— Я не смогу перенести еще одно разочарование. Скажите мне, что Птица у вас.

Не вынимая изо рта трубки. Холмс кивнул.

Д'Англас издал вздох облегчения. Глаза его засияли. Казалось, наш клиент пришел в экстаз. Наконец он обрел способность говорить:

— Скажите, сэр, как вы раздобыли Птицу?

— Это был подарок или плата, — сказал Холмс. — В каждом определении есть доля истины.

— Я должен видеть ее. — На лице Д'Англаса появилось беспокойство.

— Подождите немного, — успокоил его Холмс. — Я хотел бы получить кое-какие сведения.

Д'Англас пожал плечами, это движение напомнило мне виденного в детстве бегемота. Наш клиент казался неуклюжим и могучим, это впечатление усиливалось из-за его непропорционально больших рук со взбухшими суставами.

— Мистер Холмс, я рассказывал вам, что страсть к этой статуэтке досталась мне в наследство. Я говорил правду.

— Я знаю это. Меня чрезвычайно интересует эта история, а вы о многом умолчали.

Огромное лицо Д'Англаса напряглось.

— Я могу видеть Птицу?

— Разумеется.

Холмс подошел к столу. Открыв нижний ящик, он достал статуэтку и подал ее нашему посетителю.

Рух казалась маленькой в руке Д'Англаса, он долго внимательно рассматривал произведение искусства. Потом его узловатые пальцы плавно закачались, как весы в конторе пробирщика. Морщины на лбу углубились.

— Мне казалось, у Птицы должна быть другая масса.

Холмс не сводил глаз с клиента.

— В основании больше нет бриллианта.

Рука Д'Англаса судорожно сжалась, на мгновение мне показалось, что мощная ладонь раздавит статую. Но Д'Англас совладал с собой; с усилием дотянувшись до стола, он поставил на него Золотую Птицу. Огромные руки спокойно легли на рукоять тяжелой трости.

— Вы знаете?

— Почти все, — ответил детектив.

— А что с камнем?

— Он тоже у меня.

Ювелир тяжело откинулся назад, и спинка кресла заскрипела. На его лице отразилось облегчение, смешанное с удивлением.

— Я получу «Пиготт» или преследование будет продолжаться?

— Мы с доктором Ватсоном обсудили это. Когда вы наняли Нильса Линдквеста, чтобы возвратить статуэтку, бриллиант был скрыт в ней. Поскольку дело Линдквеста перешло ко мне, мы решили, что камень должен быть передан вам.

На лице Д'Англаса отразились два чувства — благодарности и изумления.

— Но, — продолжил Холмс, — я не могу позволить, чтобы в моих делах оставались белые пятна неопределенности. Тем более, когда все ответы можно получить немедленно. У меня и без того достаточно незавершенных дел.

Я тут же вспомнил «Палец инженера», а также таинственный «Случай с переводчиком». И конечно, «Опознание личности» — дело, которое Холмс даже не мог успешно завершить, что потом долго беспокоило его.

— С моей стороны, — отвечал Д'Англас, — было бы неблагодарностью утаить от вас хоть что-нибудь. Три поколения Д'Англасов были обречены на жесточайшие недуги; бриллиант стал проклятием нашего рода, а поиски его — целью трех жизней.

Если Холмс и любил что-нибудь сильнее хорошего рассказа, так это хороший рассказ, подтверждающий его догадки. Теперь он откинулся в кресле с выражением предвкушения на лице.

— Мы можем отбросить историю Птицы до нынешнего века. Начнем со двора Али-паши в Албании, когда бриллиант «Пиготт» и статуэтка стали одним предметом.

Ювелир согласился.

— Жан Д'Англас был профессиональным воином, служившим под знаменем Великого Императора. Потом он решил продать свою шпагу в Албании и удостоился доверия Янинского Льва. Француз по рождению, он затосковал вдали от семьи и приложил свой незаурядный талант к ювелирному делу. Али-паша прекрасно разбирался в произведениях искусства, и при его дворе можно было многому обучиться. Главной страстью правителя были, конечно, бриллианты.