Свифт - Александр Иосифович Дейч

Это хочется отметить, т. к. это лишний раз подтверждает наше мнение о том, что Свифт — борец, а не скептик и мизантроп, каким его хотят видеть многие критики и биографы.

В «Гулливере» он выносит на широкий суд свои требования. Он Вводит в бой все средства своей борьбы.

«Сказка о бочке» — это философско-публицистическая лаборатория, в которой производились пробы боевых средств.

«Гулливер» это — широкий бой, данный с соблюдением разнообразной тактики в боевых операциях.

Свифт хочет, чтобы нападение было понятно массам. Он хочет вызвать на бой огромное количество людей. Он придумывает гениальную фабулу. Он делает свое нападение неслыханно зрелищным.

Сначала он «завлекает» читателя. Он пользуется обычными приемами романов-путешествий — он начинает с обычного трафарета таких романов — отец, воспитание, корабль, авария, буря, прибило к острову и т. д. — это для того, чтобы «завлечь». Он осторожен. Он не сразу огорашивает читателя своими злобными нападениями. Даже о медицине он пишет нечто миролюбивое: «я изучал медицину, будучи уверен, что знания ее окажутся мне полезными». Это тоже для того, чтобы не сразу огорошить читателя — ибо известно как Свифт издевался над медиками.

Он маскирует свои задачи мягким балластом беллетристических обстоятельств, некоторой долей безобидных приключений, весьма легко читаемых, но все это только «тара», оболочка, только оболочка пилюли, содержимым которой остается та же беспощадная свифтовская сатира.

Эти пилюли то и дело разрываются, и горький лекарственный запах свифтовской сатиры овладевает читателем. Но теперь уж делать нечего. Фабула настолько занимательна, что читатель продолжает читать, множась в своем числе.

Свифт это, очевидно, в какой-то мере чувствовал, потому что «Путешествия Гулливера» написаны им с величайшей осторожностью, лукавством и с применением сложнейшей тактики по «завлечению» читателя.

Однако, от идейных своих позиций он не отступил ни на шаг и дал в этом гениальном произведении все то, что он по отдельным случаям высказывал в своих письмах и трактатах, листовках и брошюрах и что вылилось в непревзойденном припадке возмущения: — в его «Сказке о бочке».

Свифта любят упрекать в мизантропии. Упрекают в этом и «Гулливера». Совершенно напрасно. Уже первые страницы «Путешествий» дают материал для опровержения этого необоснованного обвинения.

Счастливая идея изобразить Гулливера, Человека-Гору и лилипутов дала бы писателю не-идейному, писателю, самодовлеюще-увлеченному своим сюжетом, фабулой и чисто литературной «игрой», — сотни и тысячи возможностей действительно унизить человеческую породу.

Свифт далек от этого.

Посмотрите, как он изображает лилипутов. Он не пользуется никакими грубыми средствами в противопоставлении силы и слабости. Подумайте только! Великану Гулливеру достаточно дунуть и от этого могут разлетаться армии. Он может сапогом разрушать города. Он может создавать картины человеческой паники, трусости, разнообразных видов человеческого ничтожества, которые на самом деле в таком большом количестве наряду с героизмом можно наблюдать во время катастроф, бедствий и т. д.

Не так давно огромный успех имела кинофильма, показывавшая похождения силача-великана. Что только не выделывал под оглушительный хохот зрителей этот громила и буян? Он бил, крушил, швырял и калечил людей, и это имело успех — через 200 слишком лет после написания Свифтом Гулливера и лилипутов…

Приходит ли в голову нечто подобное при чтении свифтовской «Лилипутии» и похождений в ней великана?

Ставит ли Свифт своей задачей просто унижение и высмеивание людей? Все ли людское он высмеивал?.

Далеко нет. Создав ситуацию, заключающуюся в поразительных отношениях великана к лилипутам, он пользуется ею только для осуществления своих идейных целей Он глубоко принципиален. Вовсе не все он отвергает в человечестве, а только определенные недостатки, которые он ярко выявляет и с которыми борется.

Свифт не заставляет Гулливера-великана «бить», «колотить», крушить и уничтожать людей. И, с другой стороны, не показывает на лилипутах отвратительных примеров человеческой трусости, как это показано в кинофильме.

Свифт вообще не обвиняет людей в трусости.

Лилипуты — можно себе легко представить — были в достаточной мере поражены, увидав на своей территории неслыханного великана, Человека-Гору. Но как они отнеслись к этому? Они отнеслись с человеческим мужеством — хлопотливым и настойчивым. Бодрость, любопытство, смелость, вера в победу, мужественное решение подчинить себе невиданного зверя — вот что отличает этих людей.

Свифт над этим и не думает смеяться.

Смехотворное соотношение сил, непревзойденные по юмору пропорции могли бы продиктовать Свифту глубоко презрительные формы, но именно на этих страницах Свифт наиболее добродушен.

Конечно, он смеется над относительностью человеческих усилий, но он склонен все же их больше поощрять, нежели высмеивать.

Он не становится на позицию надзвездного мирового наблюдателя мизерного человеческого копошения.

Ни в коем случае. Ему нравится это копошение, и его Гулливер принимает в нем активное участие. Пусть смешно, что людишки прикрепляют его волосы к земле колышками, обхаживают и привязывают его веревочками, и т. д, — ему нравится эта бодрая человеческая, бесстрашная суета, это завоевательное копошение, эта жизнерадостность, которая вовсе не выглядит смешной сама по себе.

«Я не мог достаточно надивиться неустрашимости крошечных созданий, отваживавшихся взбираться на мое тело и прогуливаться по нем, в то время как одна моя рука была свободна, и не испытывавших содрогания при виде такого страшного чудовища, каким я должен был казаться для них».

Над этим, повторяем, Свифт и не думает смеяться. Его смешит и злит в людях другое. Не их природные данные, а неправильная социальная направленность этих данных.

Юмор неизбежен, когда является особа высокого чина «от лица его императорского величества».

«Его превосходительство, взобравшись на мою правую голень, направился к моему лицу в сопровождении десятка человек свиты. Он предъявил свои верительные грамоты, за королевской печатью, приблизя их к моему глазу, и обратился с речью, которая продолжалась около десяти минут и была сказана без малейших признаков гнева, но с авторитетом и решительностью, причем он часто указывал пальцем вперед, как оказалось потом, по направлению к столице, находившейся от нас в расстоянии полумили, куда, по решению его величества и государственного совета, меня должны были перевезти».

Свифт не смеется над любопытством, над любознательностью, которые свойственны людям. Несомненно, можно представить себе возможность очень смешных ситуаций при проявлении любопытства со стороны лилипутов.

Иллюстрация к «Путешествиям Гулливера» из современного. Свифту издания.

Гулливер в Лилипутии.

Но Свифт нс пользуется и этими возможностями. Человеческая