Дом одинокого молодого человека : Французские писатели о молодежи - Эрве Базен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Четыре парня — служащие — садятся за соседний столик. Тот, что ближе всех к нему, одного с ним возраста. Маленькие блестящие глазки, веселый вид, словом, сразу видно, шутник. Все четверо в отличном расположении духа, и это понятно: конец рабочего дня, долгожданная свобода. Однако парень справа от него, по-прежнему улыбаясь, хочет, видимо, рассмешить своих товарищей и начинает приставать к Марку: «Эй, великан, что ты там читаешь? Дай посмотреть!» Едва вымолвив эти слова, он хватает газету и, прыская со смеху, проглядывает ее, изображая малограмотного, пробующего уловить смысл всех этих значков, потом делает из газеты комок и небрежно, комичным жестом швыряет его. Тут вмешиваются остальные: «Жорж, успокойся». Они улыбаются, но такое бесчинство смущает их. «В чем дело, — не унимается Жорж, — уж и посмеяться нельзя?» И он поворачивается к Марку, с усмешкой дожидаясь его одобрения. Марк берет его за руку повыше локтя и ледяным тоном приказывает:
— Подбери.
— Еще чего, — говорит в ответ Жорж, пытаясь высвободиться, не уронив при этом достоинства. Напрасные усилия. От ярости и возмущения глаза его сузились. Марк продолжает настаивать:
— Я сказал: подбери.
— У тебя что, мания величия?
Этот диалог Марк помнит слово в слово. Двадцать раз он повторял его следователям, судье, своему адвокату. «У тебя что, мания величия?» А вот дальше все уже не так четко. Жоржу удалось встать, высвободиться. Столы зашатались. Раздался чей-то крик: «Шли бы лучше на улицу», и приятели Жоржа тоже встали. Тут в памяти Марка расплывается какое-то черное пятно. Этот Жорж действительно потянулся рукой к карману? Хотел достать оружие? Впоследствии Марк будет утверждать, что истолковал его жест именно так, усмотрев в этом опасность. Только один свидетель подтвердит эту деталь, но у жертвы не найдут ничего, никакого оружия, даже перочинного ножа. Друзьи Жоржа вмешиваются, чтобы привести в чувство, как скажут они потом, обоих противников. Марк будет утверждать, что почувствовал угрозу с их стороны и хотел отступить назад, чтобы они не успели окружить его, и что, пытаясь освободиться, он и ударил Жоржа. Взметнувшись, словно кувалда или молоток, кулак Марка, не рассчитавшего силы своего удара, обрушился на Жоржа, угодив ему в висок. Жорж упал. Но это было не просто падение, он шмякнулся, словно пустой мешок, тело его съежилось, колени подогнулись, туловище, наоборот, выгнулось, и он стал похож на букву Z. Вокруг все засуетились. Стали поднимать его. Марк увидел кровь, бегущую из ноздрей двумя тоненькими, ярко-красными струйками. Тут нельзя было ошибиться, он понял, что вместе с этими медленно стекающими струйками уходит жизнь. Никто еще не успел осознать того, что сам он уже знал, хоти безумная надежда заставила его склониться над парнем, он пытался уловить проблеск жизни в угасающих глазах. И Фред, который успел уже прибежать, тоже склонился вместе с ним, потом с ужасом взглянул на Марка.
Поди объясни кому-нибудь тот ураган, взметнувшийся откуда-то из первобытных глубин его существа и затмивший разум. В тюрьме с упорством игрока, который все потерял и грезит о невозможном — вернуться вспять, он долго еще пытался воскресить эту минуту. В течение всех месяцев заключения он был не в состоянии думать о чем-либо другом и чувствовал, как скудеет его мысль, обреченная бесконечно возвращаться все к тому же.
XII
Вместо того, чтобы зайти к Фреду в гараж, он предпочел позвонить ему по телефону и договориться о встрече у него дома. Прежде чем взобраться на четвертый этаж этого старого, обветшалого дома в Бельвиле, он поставил свой мотоцикл в тот самый сарай, где, накрытый брезентом, он дожидался его целый год, находясь под неусыпным надзором Фреда. На нем-то он и отправился на «танцульку» возле Бастилии, где покорил ту самую молодую женщину, что не скупилась на милости, но ревниво оберегала тайну своего гражданского состояния. Как и судья Роллен, Фред похвалил Марка за проявленную им выдержку, когда на него посыпались удары оскорбленного мужа.
— Чуть что, они сразу же упрячут тебя обратно, — сказал он, — да еще добавят твои три года испытательного срока.
Вообще-то он редко говорил с Марком о случившемся несчастье, чутьем угадывая, что Марк все еще блуждает в потемках своего подземелья и что лучше предоставить возможность ему самому найти выход оттуда.
Они отправились ужинать в итальянский ресторанчик на улицу Фобур дю Тампль, где заказали себе пиццу по-сицилийски. Нервы Марка все еще были напряжены после недавнего посещения судьи, однако он не стал рассказывать Фреду об этом визите: что за радость вспоминать такое печальное событие, к тому же его удерживало чувство стыдливости, которое, вероятно, и помешало ему сесть там, где упала его жертва. Из динамика доносилась едва слышная неаполитанская песенка. Приятный тенор властью своего голоса как бы открывал перед ним широкие горизонты, позволяя мысли его выйти на волю из унылого заточения. Фред тем временем что-то искал в своем бумажнике. Он имел обыкновение коллекционировать своих возлюбленных, ему нравились брюнетки небольшого роста, и он фотографировал их, если они соглашались, на шкуре белого медведя, розовая зубастая пасть которого лежала на полу. Поэтому, когда он выкладывал серию таких фотографий, взгляд тотчас же приковывала к себе угрожающе раскрытая пасть, а уж потом внимание переключалось на прелести счастливой избранницы.
На этот раз он похвастался Марку своей последней победой, совсем молоденькой девушкой, достоинства которой не уставал нахваливать.
— Тебе надо бы найти шикарную девчонку, Марк. К несчастью, твой судья сумел «откопать» для тебя только эту проклятую дыру.
— Это все-таки лучше, чем тюрьма, — заметил Марк.
— Само собой. Только что касается женщин, там, видно, не разгуляешься.
И тут Марк понял, что и про Люсьенн он тоже ему ничего не скажет и что долго еще будет бродить на ощупь в своем подземелье, натыкаясь на стены, в поисках хоть какого-нибудь просвета, чтобы выбраться, наконец, на волю.
Он вернул Фреду фотографию, с которой на него лукаво смотрело милое личико. Песенка смолкла, ее сменила неизбежная «Катари», и эта вульгарная, страстная мелодия заставила его понять простую истину: после того как он вышел из кафе, ему сразу же надо было ехать к Люсьенн, и прав был Фред, который считал, что счастье для
