Вечерний Чарльстон - Максим Дынин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как бы то ни было, австрийскому императору стоило бы позаботиться о собственной безопасности.
– На все воля Божья, – Василий Алексеевич воздел глаза вверх. – Если Францу-Иосифу и суждено погибнуть от рук неугомонных польских головорезов, то, значит, так тому и быть. Я не желаю ему смерти, отнюдь, но должен сказать, что вряд ли другой император – будь то Фердинанд-Максимилиан или Карл-Людвиг – окажется настолько неблагодарным. Хотя, конечно, все может быть.
Мы немного помолчали, после чего разговор наш принял более конкретные формы.
– Андрей Борисович, – сказал Перовский, – я полагаю, что вслед за подписанием договора, который уладит все разногласия между нами и Веной, настанет время обменяться послами. Как вы считаете, есть ли смысл возвращать в Вену князя Горчакова?
Вопрос, который задал мне Перовский, был, конечно, интересным. Горчаков – «железный канцлер», о котором хорошо написал Валентин Саввич Пикуль, был опытным дипломатом. Но в данный момент, кроме хорошо подвешенного языка и знания международных трактатов, в Вене от русского посла потребовалась бы решительность и, я бы даже сказал, некоторый авантюризм. Горчаков не в полной мере располагал всеми этими качествами. Поэтому у меня созрела мысль отправить в Вену Николая Павловича Игнатьева – в настоящее время флигель-адъютант находился в распоряжении Балтийского корпуса и занимался делами военной разведки.
С другой стороны, Игнатьева порой, что называется, заносило, и рядом с ним должен был присутствовать человек, достаточно искушенный в дипломатии. Поэтому у меня появилась мысль – не послать ли в Вену и Горчакова, и Игнатьева одновременно. Первого – в качестве посла, второго – в качестве военного атташе, или как говорили XIX веке – военного агента. Игнатьеву же дать право прямого доклада царю, и рекомендовать Горчакову прислушиваться к мнению своего помощника.
Я изложил свои соображения Перовскому, и тот, поразмыслив, согласился с ними. Если нам удастся наладить согласованную работу такого тандема, то дела в Австрии будут идти в желательном нам направлении. Хотя, увы, возможно и такое развитие событий, про которое говорил еще не родившийся в этом времени Виктор Степанович Черномырдин: «Хотели, как лучше, а получилось, как всегда». Надеюсь, что с возникшей проблемой австрийского императора мы управимся.
26 июня 1855 года.
Плантация Катбертов на реке Саванна.
Альфред Катберт, плантатор
из Натчеза, Миссисипи, бывший
конгрессмен и сенатор
Я любовался неспешной широкой рекой Саванной, названной так в честь местного племени индейцев, которые здесь именовались «савана», а в других местах – «сауни» или «шауни», а по-английски «шони». В старом деревянном доме недалеко от берега родился и я почти семьдесят лет назад. Его унаследовал мой старший брат, Арчибальд, а я поменял несколько мест обитания и в конце концов приобрел себе плантацию у города Натчеза в штате Миссисипи. И пусть мой особняк больше и красивее, чем здешний, плантация раза в четыре поболее, а Миссисипи и шире, и величественней, чем Саванна, но по-настоящему дома я чувствую себя лишь здесь, на этих берегах. Тем более что дети мои разъехались, супруга скончалась три года назад, и я потихоньку доживаю отмеренный мне Господом век.
Чуть подальше, под длинными навесами, стояли десятки столов, накрытых белоснежными скатертями. За ними еще никто не сидел – мужчины в костюмах либо в военной форме, женщины в красивых платьях перемещались по коротко постриженной траве с бокалами в руках. А чуть дальше – уже без навесов и белых скатертей – стояли столы для чернокожих. Конечно, многие из них работали – разносили напитки и закуски, следили за чистотой, мужчины носили столы, женщины помогали дамам одеться или при походах в дамскую комнату.
Но все из них знали, что рано или поздно и они сядут за длинные столы, поедят вдоволь и выпьют за здоровье новобрачных – прекрасной моей внучатой племянницы Мейбел и ее нового мужа, Ника Домбровского, высокого молодого человека в партикулярном костюме. Хотя, как мне рассказал мой любимый племянник, Джон, Ник успел повоевать – и был неоднократно награжден. Впрочем, сам Ник утверждал, что незаслуженно, «ничего я такого не делал». Ага, так я и поверил – я тоже когда-то воевал, еще в приснопамятной войне с англичанами 1812–1815 годов, и знаю, что такое война. А вот то, что и Мейбел была награждена, меня огорошило. Я не мог себе представить свою дочь Маргарет на войне… Впрочем, давно я ее видел – она тоже получила приглашение на торжество, но отписалась, что не сможет приехать. Да и сын мой, Альфред-младший, только что избранный в Конгресс, видите ли, предпочел уехать в Вашингтон, чтобы найти там жилье и подготовиться к законодательной сессии. Ничего, что она начнется только поздней осенью – так издавна завелось, чтобы дать возможность конгрессменам заниматься сельским хозяйством. Вот только Альфред, хоть и живет на своей плантации в нескольких милях от моей (купленной, кстати, за мои деньги), не больно-то интересуется, что на ней происходит, и мне приходится следить за порядком и там.
Вообще-то я уже не надеялся увидеть родные края и вел неспешную жизнь плантатора. Но несколько недель назад ко мне приехал Джон – эх, повезло покойному Арчи, что он вырастил такого сына. Сели мы вечером за стол в беседке, расположенной над берегом Миссисипи, и он рассказал мне о том, как они с его Мередит отправились в Россию, чтобы спасти дочь и сына. И о том, что Джимми и Мейбел не только оказались в добром здравии (если не считать травм, полученных при французском обстреле их яхты), но и оба решили остаться в России. И, более того, Мейбел успела выйти замуж, но в июне пройдет празднование на плантации, а в июле – в Чарльстоне. Я, конечно, сразу же согласился приехать, и я же послал весточку с надежным человеком в Мобил в штате Алабама к младшему брату, Джону Альфреду, чтобы от имени Джона пригласить и его в Саванну.
А потом разговор перешел на другие темы. Я ему рассказал, что мне кажется, что скоро грянет буря. Ведь если тогда, когда я был в Вашингтоне, против Юга выступали лишь немногие, то теперь там пышным цветом расцвел не только аболиционизм, но и ненависть к южанам как таковым – только потому, что мы есть. Незадолго до того я был в Мобиле, у Джона Альфреда, и он сообщил мне примерно то же самое – его знакомые конгрессмены рассказали ему, что на сей раз в Конгресс избрали огромное количество людей от самых разных партий, которые спят и видят, как бы полностью подчинить Юг.
– Конечно, рабство постепенно отживает свое, – добавил я. – Уже сейчас дешевле было бы не владеть рабами, а нанимать свободных негров – или белых иммигрантов – за значительно меньшие деньги. Кроме того, не нужно было обеспечивать им питание, достойные условия проживания, медицину, а также заботиться о них в старости. Наемные рабочие и фермеры на севере так и живут, хоть они и белые – а попробуй скопи достаточно на старость, да и все со временем дорожает. Но мы так не можем – пусть мы и исчадия ада для северных аболиционистов, у нас каждый раб проведет сытую и довольно-таки счастливую старость.
Джон посмотрел на меня с удивлением, но его ответ меня огорошил:
– Вот я об этом и хотел поговорить. Если мы не подготовимся, то рано или поздно Север начнет войну против нас. И задавит нас массой.
– Но это будет не скоро – северяне получают немалые доходы от перепродажи нашего хлопка и табака, и от поставки нам разнообразных товаров по завышенным ценам. Да и промышленности у нас почти нет, она практически вся на Севере. И торговля у них. Но рано или поздно – лет через двадцать-тридцать – не удивлюсь, если так и будет. Тем более что мы для них к тому времени станем злейшими врагами, похлеще англичан и индейцев.
– А если я тебе скажу, что все произойдет намного раньше?
– Почему ты так думаешь? Я не спорю, просто интересно.
– Я много чего узнал – там, в России.
– А они откуда знают?
– Ты слышал про «людей с эскадры»?
– Про них рассказывают всякие байки. Хотя, конечно, нет дыма без огня.
– Мой зять – из них. Я не могу тебе рассказать, кто они на самом деле и откуда, но поверь мне – все произойдет намного быстрее, чем ты думаешь. И если Юг проиграет…
– Наши ребята лучше воюют, чем северяне…
– Может, и так. Но северян намного больше. И у них есть развитая промышленность, намного больше железных дорог, да и флот практически полностью в их руках. Да, мы повоюем, но победить нам будет очень сложно. А если мы проиграем, то все это, – он показал вокруг рукой, – попросту унесет ветер, и наши дети и внуки испытают на себе тиранию янки.
– Я бы спросил тебя, зачем это янки, если бы не видел, насколько быстро они повернулись против нас. Но все равно, еще недавно мы вместе строили страну, и мы были товарищами по оружию – во время Революции, войны 1812 года[81], войны с Мексикой…
– Ты знаешь, мой зять сказал одну очень умную
