Костры партизанские. Книга 2 - Олег Селянкин

Несколько раз так наказывали фашистов за беспечность, за излишний азарт. А потом вдруг исчезли следы партизан, и все тут. И тогда, бросив наугад десятки мин и ранив пулями автоматов и пулеметов многие деревья, фашисты прекратили преследование, вернулись к Заливному Лугу и перечеркнули, обезобразили его глубокими канавами.

Все равно Каргин хмурился, под любым предлогом старался уклониться от разговоров о событиях тех суток: он был недоволен собой как командиром. Да, это он, Каргин, приказал открывать по врагу огонь лишь в тот момент, когда фашисты начнут атаку; захлебывалась вражеская атака — немедленно обрывался огонь роты и такая тишина над линией обороны нависала, что невольно думалось: а не причудились ли недавние взрывы и пальба? Но лес долго хранил запахи сгоревших пороха и взрывчатки.

Да, это он, Каргин, нарочно и с самого начала так вел бой: приучал фашистов к тому, что в этом лесу тишине нельзя верить. И добился желаемого: только утром, когда рота уже давненько снялась со своего рубежа обороны, фашисты повели, и то предельно осторожно, свое последнее в тот день и тоже бесплодное наступление.

Вроде бы все и задумано, и в жизнь претворено было удачно, но все равно Каргин чувствовал себя виноватым. В том виноватым, что его рота понесла такие потери: может быть, он что-то недодумал? Ведь двенадцать человек из жизни навсегда ушло!

Но сколько и как придирчиво ни искал своей ошибки, не мог ничего найти, похожего на нее. Потому и хмурился, потому и уклонялся от разговоров о том бое.

Похоже, только Костя Пилипчук и понимал его. Ведь лишь он как-то подошел и сказал, глядя в сторону:

— Такова уж, Ваня, любая командирская должность, что спать спокойно не дает. Конечно, если ты по-настоящему командир, — и сразу же перескочил на другое, давая понять, что не ждет ни возражений, ни согласия Каргина: — Честно говоря, я побаивался за твоих новеньких, думал, распсихуются с непривычки. А они ничего, нормально себя проявили.

Что верно, то верно: в бою все достойно себя вели. Даже Стригаленок, в котором Каргин сомневался больше, чем в ком-либо другом. Но особенно обрадовал Серега Соловейчик: этот и патронов сравнительно мало израсходовал, стрелял, как многие свидетельствовали, только наверняка; и отходил точно со всеми и на своем месте, даже попытки не сделал опередить кого-то.

Настолько достойно вел себя в том бою Серега, что Каргин сначала даже хотел перед строем объявить ему благодарность. Но, подумав, решил повременить: разве полностью разгадаешь человека, если только в одном бою его видел?

Единственное, что придумал, — на недельку отпустить Серегу в родную деревню. Чтобы больную мать навестил, если обстановка позволит. Конечно, не в саму деревню отпустить, а просто в те края. И неделю срока решил потому дать, что дорогу туда и обратно учел, время, на разведку необходимое, сюда же приплюсовал.

Серега пришел точно в указанное время, хотя и не очень умело, зато старательно вытянулся, остановившись в трех шагах от Каргина, козырнул и выпалил, глазом не моргнув:

— Товарищ командир, боец Соловейчик явился по вашему приказанию!

Приятно Каргину было, что молодняк старается освоить азы военной науки, однако удержаться от замечания не смог.

— Это привидения в сказках да твой командир Юрка — являются а военнослужащие, которые без заскоков, они прибывают.

Серега покраснел — вот-вот кепчонка вспыхнет, однако глаз не отвел, и голос его даже не дрогнул, когда повторил, исправляя ошибку:

— Боец Соловейчик прибыл по вашему приказанию!

— Ты вот что… Молодцом ты вел себя в том бою, и командование, — за этим словом Каргин надеялся спрятать себя, — разрешило тебе домой наведаться.

Серега, казалось, равнодушно выслушал и слова благодарности, и разрешение домой наведаться. Каргин посчитал, что это порождено растерянностью, может быть, даже некоторой боязнью появиться там, где его наверняка ищут, и начал расшифровывать свои слова:

— Наше доверие ты заслужил, а что касается прочего… Очертя голову в деревню не суйся, сначала все разведай, определи…

— Не надо, товарищ Каргин, про мой дом… Можно, я во взвод вернусь?

— Как так во взвод вернешься, если тебе такое доверие оказано? — начал сердиться Каргин.

— За доверие — спасибо… И если в разведку посылаете, то я хоть сейчас… А про дом — не надо.

— Да почему не надо-то? — окончательно вскипел Каргин.

— Они… Они убили маму. Меня забрали, а ее почти сразу же после этого и убили… Как больную, которая не может…

Не осилил Серега того, что должен был сказать, и замолчал. Какое-то время молчал и Каргин. Потом все же спросил:

— Тебе-то откуда все это известно?

Серега впервые промедлил с ответом. Этого было достаточно, чтобы Каргин понял: Юрка самовольно заглянул в те края или послал кого-нибудь. Обидело, возмутило не столько то, что Юрка сделал это самовольно, а то, что результаты разведки остались тайной для него, Каргина. Может, вся рота, и уже раз сто, обсудила данный житейский факт, а он, командир, сейчас впервые о нем услышал? Да и то случайно!

— Ты, боец Соловейчик, иди с миром, иди… А потатчику твоему… — Каргин замолчал, не найдя слов, которые смогли бы точно выразить весь гнев, обуявший его.

— Тут я, валяй, используй свою власть, — раздалось из-под лохматой ели, около которой Каргин разговаривал с Соловейчиком, а еще через три секунды — не больше — появился и Юрка.

— Подслушиваешь? — непроизвольно вырвалось у Каргина.

Только вырвалось, а он уже понял, что допустил непростительную промашку. Действительно, едва не пощечиной прозвучало это слово, и Юрка расправил плечи, глянул на Каргина уже не виновато, а зло, и зачастил:

— А кто, товарищ командир, дал вам право оскорблять бойца? Мало того, что тыкаете ему, как барин своему крепостному, вы его еще с головы до ног оскорблениями обливаете! Что, на этот район наша советская конституция уже не распространяется? Разве здесь уставы нашей армии уже не действуют?

— Ты полегче насчет конституции и уставов, — уже миролюбиво заметил Каргин, у которого, как только он глянул на разгневанного товарища и услышал его выкрики, сразу всплыло в памяти все, что довелось пережить вместе с ним; вспомнилось — и пропала всякая охота выговаривать даже за дело. И еще Каргин понял, что эта Юркина злость — игра, не больше. Юрка же не уловил перемены в настроении Каргина и продолжал с прежней напористостью:

— Почему их здесь нельзя вспоминать? Или только мне не дозволяется о них даже словом обмолвиться?

Каргин решил тоже включиться в игру, начатую Юркой, поэтому насупился до суровости, но не заорал, а сдавленно прошипел:

— А кто тебе, паразиту, позволил матюкать своего командира?

Обвинение Каргина могло иметь под собой реальную основу — распалившись, Юрка, случалось, и матюкался, не замечая этого, — и Юрка сразу сломался: заморгал глазами, даже покосился на Серегу, словно просил его подтвердить или опровергнуть обвинения Каргина. Но Соловейчик дипломатично смотрел только на ель, за которой еще так недавно прятался Юрка.

Не потому растерялся и сломался Юрка, что боялся наказания, — его испугало, обескуражило то, что, распалившись, он, похоже, сказанул такое, что больно задело Ивана, за которого он, Юрка, если потребуется, хоть сейчас на любое самое рискованное дело пойдет!

Растерянность Юрки была столь очевидной, что Каргин и вовсе оттаял и засмеялся, протягивая кисет:

— Присядем, перекурим? — И уже потом, когда они уселись на землю, усыпанную рыжими иглами: — Как же ты, дружок мой, осмелился пойти на такое дело? Подслушивать! И кого? Своего командира.

— Ей-богу, не подслушивал, ей-богу, все случайно вышло! — заверил Юрка, даже руку к сердцу прижал.

— Ну, кому врешь? — укоризненно спросил Каргин.

Очень неуютно чувствовал себя Юрка под вопрошающим взглядом добрых глаз Каргина, лихорадочно думал, как бы уклониться от прямого ответа, и тут увидел Серегу, напустился на него:

— Ты чего тут столбом торчишь? Радуешься, что с твоего командира стружку снимают?

Против ожидания Каргина, неоправданный выпад Юрки не породил у Сереги протеста. Он лишь так взглянул на Юрку, что Каргин понял: именно Юрка сейчас тот главный человек в жизни за которого Серега будет цепляться изо всех сил. И Каргин сказал:

— Нужно ли его сейчас гнать, если самое секретное при нем было?

— Тогда… Тогда и рта не смей открывать! — Юрка окончательно выдохся и, пытаясь собрать разбегающиеся мысли, стал просеивать между пальцами рыжеватые иглы, устилавшие землю.

— Хрен с ним, с подслушиванием, — пошел на уступку Каргин — на это мне наплевать. А вот за то, что разведку самовольно произвел и о результатах ее не доложил, — за это выговор в приказе получишь.