Судьбы разведчиков. Мои кембриджские друзья - Юрий Модин

Однажды в Москве узнали, что англичане и американцы спорят по какому-то вопросу, который, как мне говорил Гай, не имел существенного значения. Он касался какой-то неясной проблемы, связанной с вкладом европейских стран в дело осуществления плана Маршалла. Мы уже подзабыли об этом, как вдруг лондонская резидентура получила с Лубянки указание достать как можно больше информации об этом предмете.

Я попросил Бёрджесса достать соответствующий материал.

— Я, конечно, могу это сделать, — сказал он, — но должен предупредить вас, что вы не поймете ни единого слова. Мы с американцами так запутали это дело, что даже сами уже ничего не понимаем. И никто не торопится прояснить проблему. Но если вы настаиваете, я принесу вам эту канцелярщину. Предупреждаю, ее наберется целый чемодан.

Как и все разведчики, я был жаден до информации.

— Беру ваш чемодан, и мы найдем способ, как эти документы использовать. Мне приказали выяснить все, что можно.

— Прекрасно. Но вы пожалеете.

Как и было договорено, я получил портфель, битком набитый документами. Я полистал их, ничего не понял и как исправный агент послал все эти бумаги в Москву. Спустя две недели пришла телеграмма: «Ничего не понимаем. Попросите «Пола» объяснить нам хотя бы то, где здесь начало, а где конец».

Бёрджесс нашел все это очень забавным.

— Я же говорил вам. Если хотите, я ознакомлюсь со всей этой писаниной и составлю резюме на одной или двух страницах.

Он свое слово сдержал. А я перепечатал эти страницы и отослал их в Центр. На этот раз Москва ничего не ответила. Должно быть, все стало ясно.

Помимо снабжения нас информацией, Бёрджесс выполнял роль посредника между Кимом Филби, которого отправили на два месяца в Турцию, и МГБ. Официальная работа Филби заключалась в подыскании шпионов для отправки их на советскую территорию. Одних посылали с краткосрочным заданием, других — на длительное время. Зона действий Филби простиралась на весь Кавказ, Донбасс и Украину. Он отыскивал людей, выехавших из этих районов СССР до или во время войны и имевших родственников в Грузии, Азербайджане и Армении, в районе Краснодара, Ставрополя, Ростова-на-Дону, на Украине и в Крыму. Ким предлагал им вернуться на родину и послужить там на благо Великобритании. Добровольцев найти было нетрудно. Одни отправлялись в Советский Союз поездом, другие пересекали границу пешком близ горы Арарат. По слухам, Филби установил большой телескоп на вершине горы, чтобы можно было наблюдать, как продвигаются его агенты после перехода границы. Третья группа шпионов направлялась в СССР морем. Они выходили на сушу в безлюдных местах неподалеку от Сухуми, Сочи или дальше к северу в крымском направлении.

«Стенли» не имел постоянного связного из МГБ, поэтому Бёрджессу пришлось взять эту функцию на себя. Время от времени Филби приезжал в Лондон, но обычно, когда необходимо было сообщить данные о времени, месте высадки англо-американских шпионов или сообщить их имена, он просто направлял эти данные Бёрджессу по почте.

Чтобы бы там Центр не думал о Бёрджессе, он свернул горы работы. Гай очень скрупулезно относился к своим заданиям и всегда давал мне понять (хотя и не выражал словами), что может сделать больше. Его мучило сознание, что он использовал свои возможности не в полную силу. Хотя он напрасно так думал. Это, конечно же, сказалось на нервах Гая. Меня очень беспокоило его здоровье, и я часто спрашивал, как он себя чувствует.

Мы всегда обсуждали с ним методы решения какой-нибудь проблемы. И если находили совместное решение, то Гай уже больше не колебался и выполнял задание до назначенного срока, хотя иногда и сильно рисковал.

Беседы с Бёрджессом часто утомляли меня. У Гая был очень острый ум, он моментально схватывал мысль, а мне всегда требовалось время, чтобы переварить ее. Его голова работала как компьютер: сколько надо времени для искры, чтобы появиться и исчезнуть, столько же могло понадобиться ему, чтобы решить какую-либо задачу. И иногда мне трудно было за ним угнаться. Поэтому мое напряжение не спадало. Я всегда боялся что-либо упустить или понять не так, или же допустить грубую ошибку. Поэтому после каждой встречи с ним я чувствовал себя как выжатый лимон. Распрощавшись с Бёрджессом, я неизменно направлял свои стопы в ближайшую пивную и медленно выпивал кружку пива.

Хотя встречи с Блантом и не причиняли мне таких мучений, они оказывались также весьма плодотворными. Впервые я встретился с ним в 1948 году через несколько месяцев после начала работы с Кэрнкроссом и Бёрджессом.

Я знал, что Блант опытный контрразведчик, и при первой встрече спросил его:

— Не можем ли мы воспользоваться методами безопасности, которые вы разработали во время войны в своем докладе для МИ-5?

Он улыбнулся и подробно объяснил мне систему наружного наблюдения, которую сейчас применяют англичане. Я внимательно его выслушал и, думаю, сумел воспользоваться наставлениями Бланта в своей дальнейшей работе.

Блант был единственным агентом, встречи с которым меня особенно не беспокоили. Мы оба хорошо знали, как работает английская «наружка», поэтому без труда уходили от ее преследования, спокойно встречались и обсуждали свои дела. Мы так наловчились, что всегда знали, когда за нами есть слежка.

Следуя тем же правилам, какие я практиковал с Кэрнкроссом и Бёрджессом, мы встречались только на улицах, в парках и скверах, но никогда — в барах или в пивных. Я также настоятельно просил его приезжать на встречи в места, расположенные на порядочном расстоянии от центра Лондона.

Каким мне представлялся Блант? Горд, аристократичен и несколько суров. Но Энтони обладал незаменимым качеством, которое мне в нем очень нравилось: на него можно было положиться. И хотя он вовсе не был убежденным марксистом, я знал, что могу всегда рассчитывать на него.

Сэр Гарольд Николсон в своей книге «Дипломатия» утверждает, что надежность — самая важная черта, характеризующая дипломата. Это качество подразумевает пунктуальность, лояльность и скромность. Все это в одинаковой мере применимо и к тайным агентам. И если я понял, как важно воспитать в себе эту черту, то заслуга здесь отчасти принадлежит Бланту.

Мы встречались довольно часто. Если у Бёрджесса появлялось ко мне что-нибудь срочное, а сам он на встречу явиться не мог, то посылал вместо себя Бланта. Они постоянно виделись и знали все друг о друге. Блант по сути дела служил перманентным связным между Бёрджессом и мной.

Я вызывал его на встречу всякий раз, когда мне нужно было узнать что-нибудь о МИ-5, где у Бланта по-прежнему оставалось много друзей. Иногда я даже просил его достать мне самые свежие данные об отдельных агентах английской контрразведки.

Время от времени я просил его проверить, не собираются ли англичане завербовать кого-либо из наших соотечественников и не пытаются ли обратить одного из наших работников в агента-двойника. Всякий раз, когда у нас возникало малейшее подозрение, мы просили его сделать для нас проверку. Его услуги имели жизненно важное значение для создания благоприятной моральной атмосферы внутри нашей колонии, освобождая от взаимных подозрений.

Меня всегда интересовал вопрос, почему между английской разведкой и контрразведкой существует своего рода соперничество, и я часто задавал Бланту вопросы на этот счет. Он испытывал особое удовольствие, рассказывая мне во всех подробностях о повседневных грязных трюках, которые проделывают разведка и контрразведка, подкапываясь друг под друга. У Бланта была отличная память, и он точно знал, кто чего добивается. Иногда Энтони передавал мне информацию, которую подхватывал во время дружеских встреч с бывшими коллегами в ресторанах или на вечерах.

Мне не понадобилось много времени, чтобы сделать вывод: лучше всего использовать Энтони Бланта в качестве связного между Бёрджессом и мной, учитывая тот факт, что Гай мог добывать гораздо более важную информацию. Когда Блант в 1945 году уволился из МИ-5, Крешин решил, что он вновь займется подысканием агентов для МГБ. Но я отчетливо понимал, что теперь ему больше не хочется заниматься активной вербовкой и не докучал ему в этом отношении.

Мне особенно нравилось встречаться с Блантом, потому что мы оба одинаково понимали, как лучше отделываться от «наружки». Обычно агенты назначают свои встречи в каких-то определенных местах. У нас была иная тактика: мы уславливались о явке на каком-то неопределенном участке города, где могли установить визуальный контакт, но точного места не назначали. Например, Блант мог находиться где-нибудь на мосту, а я — внизу на дороге, или оба прогуливались в разных углах парка, а иногда на улице, разделенные расстоянием в два-три жилых дома.

Побродив десять-пятнадцать минут на указанном участке, мы замечали друг друга. Тут я, пересекая дорогу, или еще каким-нибудь способом, даю Бланту понять, что увидел его. И он спокойно следует дальше, зная, что я пойду за ним на некотором расстоянии, постоянно проверяя, не идет ли за ним кто-нибудь третий. Через некоторое время мы меняемся ролями: он идет за мной и проверяет, нет ли «хвоста». Такая карусель продолжается примерно полчаса, иногда дольше, если у одного из нас возникает сомнение, пусть самое малое. Затем мы уже встречаемся где-нибудь вдали от пункта первой визуальной явки. Метод — испытанный и надежный. Мы никогда не упускали друг друга из виду. При подозрении на слежку я, полагаясь на свой инстинкт, обрывал связь. В этом случае либо заходил в какой-нибудь магазин и покупал что-нибудь, либо шел в кино и не выходил оттуда часа три, а то и больше. Английский обычай пропускать за сеанс по два фильма оказался очень полезным в моей работе. Просмотрев всю программу, я шел домой.