Особенности личностного и семейного функционирования родственников наркозависимых - Виктор Викторович Бочаров

Сходство эмоциональных переживаний и способов борьбы с тревогой, наблюдаемое у матерей хронически больных детей и матерей взрослых аддиктов, свидетельствует о наличии стрессогенного компонента в происхождении данных феноменов. Иначе говоря, такие ядерные для констатации созависимости проявления, как сверхгенерализованная тревога и явный сверхконтроль поведения не могут быть полностью атрибутированы данному явлению и имеют ярко стрессогенный характер.

Эти данные подтверждают результаты различных исследователей, говорящие о том, что наличие хронических нарушений физического или психического функционирования у ребенка относится к событиям исключительным по своей травмирующей силе для его родителей, а переживаемый ими дистресс часто сопровождается деформацией семейных отношений, нарушением психического и/или физического здоровья, которые, в свою очередь, обусловливают дальнейшую дезадаптацию членов семьи больного (Голубева, 2006; Хазова, Ряжева, 2012; Dumas, Wolf, Fisman, Culligan, 1991; McCubbin M. A., McCub bin H. I., 1988; Hastings [et al.], 2005; Whalen [et al.], 2006; Tunali, Power, 1993). Появление хронически больного ребенка в семье часто приводит к тому, что отношения с ним становятся структурообразующим элементом, опосредуя все семейное взаимодействие. Изменяя дистанцию и ролевые ожидания членов семьи, отношения матери с больным ребенком вплетаются в групповую норму, деформируя всю систему семейных отношений.

Таким образом, существуют сходные тенденции семейного функционирования, а также компоненты субъективного «бремени» у матерей хронически больных детей, вне зависимости от нозологической принадлежности расстройства и возраста больного ребенка.

В то же время не следует полностью отождествлять процессы, происходящие в семье, где один из членов имеет выраженный соматический дефект (например, в случае необратимых нарушений в развитии ребенка), с особенностями функционирования семьи, имеющей так называемого «идентифицированного пациента», к числу которых, с позиции системных теорий, относятся семьи, где ребенок страдает накротической зависимостью.

В рамках системных теорий «провокационное» и «потворствующее» поведение родственников рассматривается как попытка снять напряжение, возникшее в семейной системе в связи с невозможностью удовлетворения определенных потребностей (Frankenstein, Nathan, Sullivan [et al.], 1985; Jacob, Ritchey, Cvitkovic, Blane, 1981; Steinglass, Davis, Berenson, 1977). Например, сверхконтроль за состоянием наркозависимого может выступать в качестве специфического стереотипа поведения, помогающего матери снизить переживаемую ей тревогу, зачастую не связанную с состоянием аддикта, а возникающую, например, из-за ее неудовлетворенности в сфере супружеских (сексуальных) отношений. Другими словами, наркозависимый выступает в качестве «громоотвода» для снятия накопленного матерью напряжения. Тревога, которую она перманентно испытывает в силу своей личностной дисфункциональности, находит благодатную почву, направление для выхода и опредмечивается такой матерью через страх возобновления наркотизации ребенка. Захлестывающая «деструктивная» тревога матери препятствует ее эмпатическому взаимодействию с наркозависимым, что, в свою очередь, возможно, порождает и наверняка усиливает отсутствие взаимопонимания, часто озвучиваемое матерями.

В формировании стереотипов «провокационного» и «потворствующего» поведения матерей больных героиновой наркоманией могут также участвовать такие их личностные особенности, как неспособность устанавливать адекватную межличностную дистанцию, трудности в построении доверительных контактов, неадекватность оценки себя и окружающих.

Некоторые авторы подчеркивают наличие вторичной выгоды для семьи от наркотизации ребенка. Так, наличие в семье наркозависимого позволяет родителям стать заботливыми, незаменимыми, любящими и нужными (Березин, Лисецкий, Серебрякова, 2001).

С нашей точки зрения, при оценке особенностей личностного и семейного функционирования родственников аддиктов, помимо рассмотрения происходящего в семье в рамках концепции созависимости, сурогатно отражающей системные теории психотерапии в современной наркологической практике, необходимо учитывать процессы адаптации семьи к травмирующей ситуации наркотизации близкого. Недооценка этих процессов может вести к неверному толкованию как всей семейной динамики, так и переживаний, отмечаемых у отдельных родственников больных.

В своей работе J. Orford [et al.] (2010) практически не приводит описаний переживаний тревоги, связанных с собственной личностью, у родственников наркозависимого, ограничиваясь в основном перечислением нарушений физического и психического здоровья, появление которых родственники атрибутируют воздействию хронического стресса, обусловленного болезнью близкого. Вероятно, это связано с тем, что сами близкие редко артикулируют наличие тревоги за самих себя. Такая тенденция, в свою очередь, обусловлена как трудностями дифференциации собственных эмоциональных состояний, характерными для матерей наркозависимых, так и выраженной гиперсоциальностью матерей, которые неосознанно рационализируют эти переживания, поскольку считают их проявлением трусости и малодушия.

Проведенное нами исследование показало, что специфика переживания тревоги матерями аддиктивных больных связана с наличием у них выраженной, но недостаточно артикулируемой тревоги за сохранность собственной личности (свою жизнь, репутацию, материальную состоятельность).

Выявляемые у матерей пациентов с героиновой наркоманией тенденции личностного функционирования обусловлены не только преморбидным личностным дефицитом, но также являются и реакцией личности на ситуацию болезни близкого. Так, например, тревога, которую мать наркозависимого испытывает вследствие описанной ранее личностной дисфункциональности, находит выход и опредмечивается ею в переживаниях, связанных с болезнью ребенка. В то же время особенности данного заболевания дают благодатную почву для переживания тревоги матерями больных. Эти переживания преобретают у матерей наркозависимых чрезвычайную интенсивность, дезорганизуют их деятельность и мышление, лишая возможности принимать адекватные решения и оказывать помощь больному.

Матери наркозависимых, как правило, полностью сосредоточены на психическом и физическом благополучии собственного наркозависимого взрослого ребенка. Отсутствие «запроса» на психологическую помощь им лично значительно затрудняет своевременную диагностику и коррекцию их психического состояния.

Своевременному обращению матерей наркозависимых за помощью к специалистам, как правило, препятствует страх перед социальной стигматизацией, в формировании которого, по мнению некоторых авторов и по нашим наблюдениям, в значительной степени участвует и профессиональное сообщество, часто оказывающее ятрогенное влияние на родственников больного (Goldstein, 1981; Lefley, 1989). Так, матери больных наркоманией говорили, что чувство собственного бессилия и ничкемности особенно усиливалось, когда они не находили поддержку, обращаясь за помощью к окружающим, в том числе специалистам, встречая лишь «равнодушие или презрение» по отношению к себе.

В формировании стигматизирующего отношения специалистов к родственникам больных наркоманией значимым является преимущественное нежелание признавать полезной активную роль близких в лечении больного. Так, например, В. В. Чирко, М. В. Дёмина, М. А. Винникова и А. М. Баринов (2005) описывают «тенденцию к навязыванию своих средств и методов лечения», а также «пренебрежение назначениями и рекомендациями врача» в качестве психопатологических проявлений созависимости. В то время как такие проявления могут отражать закономерную трансформацию роли родителей хронически больных детей в терапевтическом процессе, описанную, например, M. D. Jerrett (1994) и J. S. Coffey (2006) как «накопление опыта и принятие управления» (taking charge). По мере накопления информации и обучения уходу за собственными хронически больными детьми родители начинают занимать более активную позицию, выступая в качестве экспертов в лечении собственных детей, часто принимая решение о применении или отказе от врачебных предписаний, например, приеме назначаемых лечащим врачом лекарственных препаратов. Фактически в такой ситуации возникает поле для столкновения родительских и врачебных представлений о течении и терапии заболевания ребенка. Такие столкновения могут в значительной степени осложняться, поскольку, обладая собственной уникальной информацией (опытом), как родители, так и специалисты, в зависимости от степени и уровня личностной состоятельности,