Собрание сочинений в шести томах. т.6 - Юз Алешковский

Я мгновенно сообразил, что мне грозит чудовищная опасность… это же новые бандиты… если клюнуть на дядюшкину наживку, сначала они тебя, толмача, так употребят, с твоей же помощью потроша забугровых кидал-фирмачей, что завладеешь ты, идиот, слишком опасной информацией… а если их Интерпол захомутает с нашими ментами, считай все – пиздец, ты – или Владимир Ильич без Мавзолея, или самый важный свидетель… ведь знаешь столько, что просто никакого больше не имеешь права хранить при себе опасную информашку в живом виде… плевать станет дядюшке на племянника, он, идиотина, из-за тебя на кол не сядет – сам повязан теми, кто над ним… такие люди не то что просто в бетон зароют, а еще и почки, и весь половой комплект, и сердце боданут за бугор со всеми остальными печенками-селезенками… вон – остро нуждающиеся в них покупатели в очереди стоят у наших пограничных столбов… надо спасаться…

Я молчал, приняв твердое решение и вылупив с понтом остекленевшие глаза на стену… начал восьмерить, то есть косить, как, бывало, косил в ментовке и в школе… потом застонал, заскрипел зубами, рухнул на пол, бился в корчах, выгибаясь мостиком, слюну во рту незаметно превращая во взбитую пену… закатил глаза, как на медкомиссии в военкомате, когда, перетрухнув армейского садизма дедовщины, страну родную кидал на весь свой пожизненный и посмертный интернациональный долг… жутковато выл, мычал, хрипел, пена на губах, закусил язык, глаза под потолок выкатил – ну фактически натуральный князь Мышкин, а не какой-то там рязанский бимбамбула… дядюшка переполошился, физия у него побагровела – как бы, думаю, самого его не хватил кондратий… он начал орать на прикандехавший персонал:

«Большую ложку, Юсупкины, падлы-блядь, тараньте… вы же пара тупых сикопрыг, у вас, сукоедин, всего две извилины, но и то не в репах, а известно где… ложку эту в хавальнике держать надо, иначе он себе язык отштефкает… на ноги садись, руки на хуй разводи в стороны… лепилу нашего сюда, я сказал – срочна-а-а, блядь, чтоб как в кандибобере, понимаете, одна нога тут, другая там!»

Сам я лежал, дергаясь и прерывисто дыша… попы у сестер Юсупкиных были гораздо мягче мускулистых бычьих «тендеров» дядюшкиных подельников… а со стены, с огромного постера, кокетничала Мерилин Монро, под юбчонку которой эротично поддувал слишком уж любопытный подземный ветерок, на месте которого мечтали побывать все «дрочилдрены» нашего класса… все равно, думаю, прелестная Г.П. гораздо царственней, гораздо женственней бедной этой киноидолицы, безбожно трахнутой братанами из Кеннедиева клана… чувство обожания Г.П. так меня успокоило, что я слегка вырубился… вдруг слышу:

«Ему как бы полегчало, гляди, Пал Палыч, оклемывается, не бьется уже, как хер гулявый на адской сковородке… может, это и к лучшему, поскольку с такой падучей мы просто заебемся дым глотать… беды с этим твоим языковедом огребем на свою жопу столько, что наживем кучу геморроя… извини, но психолог во мне вот что толкует: подобный додик не выдержит участия в рабочем процессе… на что уж я не чужой в моргах человек, но и то блевать иногда тянет… и вообще пора бы нам перейти к нормальным методам, например, к комфортной долговой яме мест на пять… откармливать будем до отвала, чтоб не худели зажиревшие гниды… проведем соответствующую через блядей продажных типа в Госдуме поправку к кодексу, а?»

«Ты прав, Кулема, – отвечает дядюшка, – полегчало моему козлу… отменим тему – не наш он человек… вот, покончив с первоначаловым, отступим к цивилизации методов, тогда пристроим его у нас же, по павлику, тьфу, блядь, по паблику релейшн… Вован, змей ты мой родной, слышишь?.. в кого ты такой заморыш уродился?.. хочешь – в Швейцарию направлю на халяву, там высокогорные будут у тебя лепилы, упакованные гномики, котлы на витринах по двести тонн за штуку и прочий туберкулез, само собой, соски на лыжах… идет она перед тобой, полусогнувшись, палки держит в варежках, локотками двигает, как паровоз, попку выпятила, виляет ею, понимаешь, так, что шнифты у тебя на лоб лезут, – плевать на швейцарские законы насчет лыжного изнасилования… прям палки бросай в сторону и кидайся на нее, как леопард на антилопу гну в «Очевидном-невероятном»… ну как, слетаешь в Альпы?»

Я что-то тихо прошепелявил вправду случайно прикушенным языком… все, прикидываю, к лучшему… было время болтать – пришла пора покочумать и подумать о дальнейшей жизни… пару часов повалялся я на кожаном диване, не отвечал ни на один из вопросов дядюшки, чай глотал с лимоном… не переставал думать о Г.П., страсть к которой вспыхнула с такой силой, что если б не мысль о разоблачении, то сорвался бы с дивана и помчался прямо к ней, к милой женщине своей… Дядюшка отвез меня домой на каком-то шикарном внедорожнике с синим фонарем и правительственной квакалкой; за бабки, говорит, на омоновском броневике теперь можно прокатиться; он был рад, что оклемался племянничек, и всю дорогу балаболил; обещал пристроить к центровому турбизнесу, начал крышевать который вместе с эмвэдэвским генералом.

Я тихим голосом заметил, что вот поправлюсь, посоветуюсь с профессором Авербах, которая психиатр, она мозги просвечивает без рентгена, тогда и вернемся к деловому базару.

«Нет, Вован, хули возвращаться?.. не для тебя это дело, не для тебя… не чужой же ты мне, в конце-то концов, племяш… пока что вот – кладу тебе в «скулу» прессину баксов на лечение и, ясное дело, на бациллу… прибарахлись по высшему классу, а тогда уж кукарекай, как человек, звучащий гордо, не то что какой-нибудь пухлогубый нигерийский аферистишка с фарами навыкат… тут заодно и на кабаки с подстольными сосками тебе хватит… если кто, не дай Святой Пантелеймон, наехать вздумает, звони только мне… мало не покажется тому наезднику – кровью захаркает, я его, паскуду, враз в Николая Островского превращу, потом сожгу в котельной Вторчерметсырья… привет мамане передай с папаней, скажи, что ты для нашего труда рылом не вышел – оно у тебя такое шевровое, что никак не лезет в наш кирзовый ряд».

33

Можно сказать, удалось мне тогда выбраться чуть ли не из гроба, удалось… избежал черт знает чего, иначе замочили бы… даже не услышал бы напоследок сказанных дядюшкиных слов: «Виноват, племяш, на моей ты теперь дурной совести до обвиниловки на Страшном суде… таково уж падлючье существование белковых наших тел, что прости за халатность и недосмотр родственных связей… ты у нас типа тот же Владимир Ильич, который много знал и рано помер, – такой вот, блядь, объявляется веселый цирковой номер».

Закосил я тогда, между прочим, под эпилептика так вдумчиво, что слишком уж вжился в ту спасительную для меня роль… с неделю потом пошатывало, как после всамделишной падучей… разбитость нервишек, да и всего тела тоже, была невероятной, словно выбило из-под оснований жизни все опоры, все-таки удерживавшие меня в границах взбаламученного отечества… случай с дядюшкой был последней точкой… все, решаю, валю без оглядки, хуже не будет, надеюсь, на мой-то век хватит там свободы и демократии.

К слову говоря, в те дни Кевин, без всякого вызова общественному мнению народа ходивший по улицам в обнимку с Котей, спросил меня однажды:

«Почему это просвещенные русские интеллигенты, освободившиеся от тирании, свысока поплевывают на явно благородные цели политкорректности?.. ведь папаш ваших и мамаш уничтожали, гноили в тюрьмах, унижали, оскорбляли, ни в хер не ставили как личностей, завели черт знает в какие тупики истории, а поплевывающим интеллигентам, возможно, и тебе с Котей – плевать тем не менее на нашу родившуюся в муках демократию – почему, хотел бы я знать?.. почему рожденная нашей свободой нравственная идея достижения всеобщего равенства, лежащая в основании политкорректности, так отвращает и пугает бывших каторжников и рабов?.. ведь от ее торжества – два шага до братства».

Я снова завел Кевина с Котей в тот же грузинский кабачок, и там мы славно поболтали.

«Однажды, – отвечаю большому либералу Кевину, – в разговоре с умным, бывалым и очень дальновидным человеком я выступал, так сказать, в роли защитника этой передовой вашей идеи… вот что сказал он, и, забегая вперед, я не мог с ним не согласиться».

«Возможно, – говорит, – я ошибаюсь, но политкорректность – это один из симптомов энтропии нынешней общественно-политической жизни либерально-демократического Запада, так сказать, начавшего гнить с головы… Черчилль был прав, сказав, что, как бы то ни было, общественно-политической системы лучше, чем демократия, не было и нет… и никогда, осмелюсь добавить, не будет, пока в корне не преобразуются все до единого основания и параметры условий нынешнего существования человечества… то есть, пока не произойдет, как теперь говорят, смены его парадигм… иными словами, пока Человек разумный не «сменит кожу», не обновит нутро – не обретет для начала новый психобиологический вид… на мой взгляд, это дело не десятилетий, а долгих веков, возможно, тысячелетий, разумеется, если вскоре не перегрызем друг другу глотки… да, человек, постепенно преображаясь, вымахал в гения научно-технологической мысли и творческих свершений… увы, предположить, каким он станет через три тысячи лет, – если опять-таки сам себя не уничтожит или не будет призван Небесами к порядку, – невозможно… я хочу сказать, что попытки вытравить волевым путем следствия, оставив неискорененными причины расизма, социальной, религиозной, межнациональной, сословной и половой вражды, короче говоря, неравенства – вредны и напрасны… лично я ратую за просвещение, но не за оголтелый террор теоретиков утопий, явно провоцирующий своей кабинетной угодливостью не добросердечность отношения к различиям, не солидарность, не взаимоуважение, а обостряющееся противостояние рас, религий и полов… поэтому считаю нахрапистые формы борьбы со всеми въевшимися в людские гены позорнейшими язвами и мифами неравенства, политкорректно говоря, весьма недальновидными… я против экстремистских попыток радикально быстрого разрешения ряда трагических проблем общественного бытия, которыми постоянно занимается человек, давно уж преображаемый самим собой, религией и культурой… вот, собственно, и все… а энтузиастам революционизаторства, сочиняющим различные «Что делать?», «Майн кампф», «Красную, – если не крысную, – книжечку» – дурацкий «Конец истории» не в счет – и мечтающим о гармоничной жизни общества, достигнутой сериями казенных прививок «политкорректина», лучше бы, на мой взгляд, вглядеться в исторический опыт эволюции нравственности Человека разумного… заодно и осознать, в какой тупик завели его идеалы капитализма, фашизма, коммунизма и прочих «измов»… возможно, это поможет понять, что лозунговая мечта о равенстве и братстве, не основанная ни на горьких опытах истории, ни на культурно-политической реальности современности, ни на въевшихся в наши гены качествах человекозверя, ни на жестоких условиях природного существования вообще, – никогда не станет действенным средством преображения Человека… слишком долго пребывать в таком виде, в котором пребываем несколько тысячелетий, по-моему, невозможно – это чувствуется повсеместно… однако я абсолютно убежден, что Человек непременно выйдет органически политкорректным существом из всех будущих катаклизмов, переделок, перелицовок и перестроек… правда, я надеюсь, что он, преображенный Гомо сапиенс, останется подлинным джентльменом, привыкшим рассказывать обожающим юмор евреям, англичанам, шотландцам, украинцам, болгарам, русским и прочим культурным людям «неполиткорректные», на взгляд теоретиков равенства, прекрасные анекдоты… словом, подавляющее большинство людей сделаются истинными аристократами духа, бытовых манер, миролюбия и милосердия… напоследок процитирую вам, Володя, Конрада Лоренца, великого ученого, глубокого знатока поведения животных и философа, озабоченного вывертами психики Человека разумного… в отличие от нынешних недоумков либеральной демократии и, скажем, прекраснодушного доктора Спока, напрочь изуродовавшего психологию многих родителей и их потомков, он не забывал, что в Человеке – в нас с вами – еще живы гены и способности разума творить зло, унаследованные нами от человекозверя…