Драконова Академия. Книга 1 (СИ) - Индиви Марина

Меня втолкнули в портал, пожалуй, еще более стремительно, чем в первый раз. Я едва успела перевести дух и увидеть тающие очертания площади, когда уже громыхнула дверь.

Оставив меня наедине с учебниками и мыслью о том, что мне нужно идти к Альгору.

Сцепив дрожащие руки, одна из которых по-прежнему горела, я приблизилась к окну. Магистрериум отсюда видно не было, но я его очень хорошо представляла. Как на ладони. И коридоры, и кабинет, и пристальный взгляд, серебрящихся расплавленным металлом, и эти нити тьмы, как паутина вплетающиеся в его глаза и, кажется, в мое сердце. Холодная звериная ярость, ударившая в меня с такой силой, что стало нечем дышать.

Ярость, выдергивающая в воспоминания, швыряющая в них, как в штормовую волну, выбивающая остатки воздуха из груди, обжигающая колючими брызгами чувственной памяти.

Прикосновение покалывающей кожу прохлады – темное, звериное, яростное.

Глубинное.

Его руки, повторяющие эту странную ласку по моему телу: остро, пламенно, жестко.

Скольжение пальцев. Бесстыдные откровенные касания. Щелчок застежки белья. Тонкой, дрожащей нитью протянувшееся вдоль позвоночника напряжение.

В прошлый раз он предложил мне раздеться.

Что предложит теперь?

Я поймала себя на том, что грызу ногти (хотя избавилась от этой привычки лет в шесть), оставила руки в покое и принялась кусать губы. Спустя какое-то время они снова горели, и мне пришлось оставить в покое и их.

Глубокое дыхание, как учила инструктор на йоге, тоже не особо помогло, потому что не получалось.

Я по-прежнему не знаю, что с Соней. Я по-прежнему не знаю, нужна ли ей помощь, и как мне ей помочь, если я здесь, в этом мире, а она – там пострадала от молнии. Я по-прежнему не знаю, как мне отсюда выбраться. Но…

Но с межмировыми перемещениями мне больше не поможет никто. Если это запрещенная информация, мне нужен тот, кто с легкостью нарушает правила. Кто может просто так залезть в мою голову и транслировать оттуда ответы военным.

Почему?

Зачем?

Я не знала, какие мысли мне кажутся более дикими – те, что приходили минуту назад, ощущениями, пульсацией, прокатывающейся по телу от кончиков пальцев ног до корней волос.

Или те, в которые я погружена сейчас.

Те, в которых я думаю, как помочь Соне и вернуться домой… те, в которых я не хочу возвращаться в кабинет Валентайна Альгора даже несмотря на то, что мне действительно нужна его помощь. Не столько мне, сколько Соне. Разве она колебалась бы, если бы помощь была нужна мне?

– Мам, пап… мне вас так не хватает, – прошептала, зажмурившись. – Если бы вы только знали, сколько раз я думала, как поступили бы вы. Какой бы дали совет… но сейчас мне просто ничего не приходит в голову. Я…

– Ты не одна, Ленор.

От неожиданности подпрыгнула, сморгнув так и не выступившие слезы. Непонятно с какой радости, у меня над браслетом возникла Эвиль, хотя я ее не трогала. Я к ней вообще не притрагивалась!

– Спасибо, – буркнула я, намереваясь отключить внезапно заглючивший проводник-голограмму. – Но я имела в виду немного другое…

– Сейчас с тобой говорит не виритта, – перебили меня. Настолько бесцеремонно, что я широко распахнула глаза. – Ты, должно быть удивлена, но так и должно быть. Перед тем, как в последний раз выйти из нашего дома, я записала эту программу. Она должна была активироваться после твоей восемнадцатой зимы, когда тебе больше всего будет нужна поддержка. Я заложила определенные биоритмы в магический контур и, если ты сейчас меня слушаешь, значит, такое произошло. Еще это значит, что сейчас ты одна, и что нам с отцом так и не удалось доказать свою невиновность.

Глава 23

Пока я моргала на голограмму, она успела добавить:

– Вместе с моим посланием сработает cubrire silencial, дочка, поэтому можешь не волноваться, нас никто не услышит. Я не знаю, что сейчас у тебя случилось, и, к сожалению, не смогу помочь именно по этому поводу, но я надеюсь, что мои слова помогут тебе воспрять духом и гордиться своими родителями, как, я уверена, мы можем гордиться тобой. Это сообщение я записываю в те минуты, когда мы вот-вот покинем наш дом. Драконов дал мне несколько минут, и эти несколько минут я хочу посвятить тому, чтобы рассказать, как все было. Хотя до конца объяснить всего не могу даже я. Подарок, который мы с твоим отцом выбирали для Керуана, лежал в моей сумочке. Я могу поклясться всем, что мне дорого, что в нем не было ни капли темной магии, а тем более такой темной магии, которая почти досуха выпила его силы. С наибольшей вероятностью, коробочку подменили во время праздничного фуршета, когда мы с отцом отлучались со своих мест, но кто это сделал и когда, мне сказать сложно. Не исключено и то, что подарок уже был «заражен», когда мы его покупали в «Туасон ле Фре», но это было сделать гораздо сложнее – заранее все просчитать, да по большому счету это и неважно.

Голограмма дрогнула, и я впервые увидела, как исказилось ее всегда спокойное доброжелательное лицо. Привычная маска сползла, уступая место страху, отчаянию, чему-то еще… и это было настолько неожиданно, что я просто смотрела на нее, не в силах выдавить из себя хотя бы слово. С другой стороны, мои слова в любом случае были лишены всякого смысла: судя по тому, что я видела, передо мной была магическая «запись», которую мать Ленор сделала за пару минут до сцены из моего сна.

– Важно только то, что я хочу сказать. Мы никогда не предавали корону, доченька. Мы сделаем все, чтобы это исправить… чтобы доказать свою невиновность, но… – ее голос дрогнул, – если нам это не удалось, а судя по тому, что ты это слушаешь, нам это не удалось, значит, тебе через многое пришлось пройти. Тебе и твоему брату. Я даже не представляю, как могло быть вам тяжело, и это не единственное, за что я хочу попросить прощения. Я хочу попросить прощения за то, что мы допустили это и за то, что оставили тебя одну. Макс… он всегда был более самостоятельным и независимым, как все мальчишки.

Эвиль глубоко вздохнула, пытаясь справиться со слезами, но уже в следующий момент улыбнулась:

– А ты с детства была ранимой и очень хрупкой. Слишком замкнутой временами. Мне безумно жаль, что я не увижу, какой ты стала прекрасной девушкой. Мне безумно жаль, что ты будешь расти с клеймом дочери заговорщиков. Поверь, если бы я могла все исправить, я бы сделала это, но я не могу. Поэтому просто хочу, чтобы ты знала – ты не дочь заговорщиков. Ты дочь любящих тебя родителей, и я, и твой отец… мы всегда будем рядом, даже когда нас нет. Прости нас, доченька, и знай, что мы тебя очень-очень любим, и что все обязательно будет хорошо. Потому что под твоей видимой хрупкостью скрывается сила, которая…

Голограмма снова дрогнула.

– Да, сейчас иду. Еще минуту… Нет!

Запись прервалась.

Какое-то время я стояла, оглушенная свалившимися на меня новостями. В мыслях все еще звучал голос Эвиль Ларо, а в воспоминаниях на него наслаивался другой. Тети Оли.

– Мне очень жаль, Леночка, но они не вернутся.

– Как не вернутся? Почему?

– Понимаешь… на трассе произошла авария…

Я слушала ее и не понимала все равно. Ну и что, что авария? При чем тут мои мама и папа? Они же обещали вернуться! Они обещали мне!

Я обхватила себя руками, потому что по коже прошел мороз, а слезы… ну, наверное я все их выплакала в те дни, когда будучи ребенком, пыталась осознать, что больше не увижу маму и папу. Я их действительно не увидела больше, потому что автомобиль взорвался, и единственное, что я видела спустя несколько дней – это землю под моими ногами. Тетя Оля не позволила мне поехать на кладбище в день похорон, сказала, что для ребенка – это слишком страшные впечатления, но самым страшным для меня было осознать, что мне дали с утренним чаем снотворное, чтобы я не увидела ничего, а потом, когда я проснулась, все уже было кончено, и наш дом, наша уютная квартирка, была полна чужих людей. Знакомых тети Оли, каких-то дальних родственников, маминых и папиных коллег, но их – больше не было.