Бесы: Роман-предупреждение - Людмила Сараскина

«У, идиотка, — проскрежетал минуту!»

Николай Всеволодович… —

Что ты сказала, несчастная, «Проклятый психолог! — обо

какие сны тебе снятся! — во рвал он вдруг в бешенстве и,

зопил он и изо всей силы от не оглядываясь, вышел из

толкнул ее от себя, так что она кельи» (11, 30).

даже больно ударилась плеча

ми и головой о диван. Он бро

сился бежать…» Не совпадает лишь главное: Тихон жалеет — Марья Тимофеевна проклинает; Тихон к смирению призывает («Всю 1 После ночного разговора с Хромоножкой Ставрогин откровенно поку пает Федьку Каторжного, как бы санкционируя убийство жены; после общения со Старцем Ставрогин объявляет о своем браке, провоцируя тем самым Лизу на безрассудный приезд к нему.

гордость свою и беса вашего посрамите» — 11, 29), Марья Тимофеевна за смирение презирает («тебя Шатушка… по щекам отхлестал»); Тихон Ставрогина в монастырь по сылает — Марья Тимофеевна о монастыре и слышать не хочет; Тихон прочит Ставрогину подвиг веры — Марье Тимо феевне грезится князь гордый и своевольный. Рискнем ска зать — оба осуждают Ставрогина за измену, но Тихон — за измену Богу, Хромоножка — за измену бесу 1. Смысл разочарования Марьи Тимофеевны еще больше про ясняется, если рассмотреть его в ряду признаний тех, с кем общается в романе Ставрогин. По сути дела все они так или иначе развенчивают своего кумира. Здесь лейтмотив романа «Бесы» — «не тот», «не то» — звучит наиболее явственно. «Вы не сильный человек», — заключает Кириллов. «Это ли подвиг Николая Ставрогина!» — негодует Шатов. «Дрянной, блудливый, изломанный барчонок», — злится Петруша. «Все всегда мелко и вяло», — признается сам Николай Всеволо дович. «Бедный, погибший юноша» (11, 30), — сокрушается Тихон. Так что в своих разочарованиях Марья Тимофеевна нисколько не оригинальна и не одинока, — напротив, она подчеркнуто солидарна с бывшими приверженцами Ставроги на. Другое дело, как каждый из них относится к открытию, что Ставрогин — не великий человек. Заметим, что, несмотря на разочарование, Шатов и Кириллов не отрекаются от него: «Добудьте бога трудом», «Целуйте землю, облейте сле зами, просите прощение», «Я не могу вас вырвать из моего сердца» (Шатов); «Вспомните, что вы значили в моей жизни, Ставрогин» (Кириллов). Не может смириться с ускользаю щим от него «Иваном-Царевичем» и Верховенский: «Пой мите же, что ваш счет теперь слишком велик, и не могу же я от вас отказаться! Нет на земле иного, как вы!» Прого няет Ставрогина и отрекается от него одна Марья Тимо феевна — но по мотивам, которые вызывают странные ассоци ации. «Вы ужасный аристократ… Вы предводитель, вы солнце, а я ваш червяк… Вы мой идол!» — это признание Верхо венского вполне могла бы (на своем языке) произнести Хромоножка. Сравним: «аристократ» — «князь»; «предводи тель» — «ясный сокол»; «солнце» — «там, за горами живет и летает, на солнце взирает»; «он вдруг поцеловал у него руку» — «мне можно… стать перед вами на колени?». Аналогия налицо: Ставрогин, опровергающий представления 1 Ср. одну из черновых записей о Ставрогине: «Иногда молчаливо любо пытен и язвителен, как Мефистофель. Спрашивает как власть имеющий, и везде как власть имеющий» (11, 175).

своих поклонников, заклеймен как самозванец — не за то, что, будучи слабым, сказался сильным, а за то, что не захо тел быть идолом. Больше того. И Петр Верховенский, и Марья Тимофеевна охотно бы остались в прежнем оболь щении, поддержи их в этом Ставрогин: «Охоты нет, так я и знал… «Так вы сами, сами, так-таки Врете вы… не верю!» прямо в лицо, признаетесь,

(Верховенский) что вы не князь!»

(Лебядкина) Здесь обнаруживается и еще одно удивительное совпаде ние: оказывается, и Верховенский, и Лебядкина — авторы своих фантазий: «Я вас с заграницы выдумал, «Не может того быть, чтобы выдумал, на вас же глядя». сокол филином стал. Не таков

(Верховенский) мой князь».

(Лебядкина) И когда самообман не может более длиться и идол раз венчан, оба они одинаково остро ощущают полный крах: «Без вас я нуль. Без вас я «Поздно мне третью жизнь на муха, идея в склянке, Ко чинать». лумб без Америки». (Лебядкина)

(Верховенский) Таким образом, идолопоклонство Верховенского и Лебяд- киной — одного сорта; недаром Марья Тимофеевна из-за своего кумира потеряла разум, а Верховенский в наиболее патетические моменты близок к помешательству. Судьба мстит Николаю Ставрогину в лице проклинающих его за измену адептов, им же совращенных и вовлеченных в порочный круг гордыни и зла, мстит пустотой и тьмой небытия, поглощающего всех, кто был с ним связан. Причем мстит в тот момент, когда уже созрело решение (пусть даже слабое, вялое) — уйти от зла, изменить «своему демону», отказаться от роли Лжецаревича. Но Марья Тимофеевна как раз и клянет его за измену тому полуневольному самозванству, от которого он с запоздалым раскаянием тщится избавиться, уже двигаясь навстречу собственной гибели. И если ничего не может изменить в своей жизни Ставро гин, то тем более обречены те, кто находится в поле его влияния. Совершенно понятно, например, почему Марье Тимо феевне с ее умоисступлением невозможно в монастырь возвращаться: «Эка невидаль мне ваш монастырь! — резон-

но ополчается она на Ставрогина. — Да и зачем я в него пойду, с чем теперь войду? Теперь уж одна-одине шенька! Поздно мне третью жизнь начинать» 1. Чувства одиночества, богосставленности, сопротивления еще неведо мому все сильнее овладевают Марьей Тимофеевной, и теперь не на молитвы она уповает, а все больше верит снам и гада ниям, что близкую гибель ей пророчат. Смутное сознание обреченности, тупика, когда терять больше нечего, придает ей смелость и дерзость. Да и что бояться Ставрогина, сла бого, битого по лицу «купчишку», когда она «самого князя жена!». Тут-то и появляется знаменитый аллегорический нож, привидевшийся Хромоножке во сне и перенесенный в явь. Нож не впервые мерещится Марье Тимофеевне. «Не скажу, не скажу, хоть зарежь меня, не скажу… жги меня, не скажу», — твердит она о своей тайне Шатову. И это видение действительно было единственным, в котором Марья Тимофеевна, на свое несчастье, не обманулась, — она погибла и от ножа, и от огня, воочию столкнувшись с убийцей. Зловещий образ рисует Достоевский, последний раз являя читателю Хромоножку: «Она тотчас же вскочила за ним, хро мая и прискакивая, вдогонку, и уже с крыльца, удерживаемая изо всех сил перепугавшимся Лебядкиным, успела ему еще прокричать, с визгом и с хохотом, вослед в темноту…» Так, может быть, все-таки не случайно из большого (тридцать пять строк) стихотворения Пушкина «Бесы» Достоевский взял всего восемь строк, из которых последняя: «Ведьму ль замуж выдают?»… Напомним к тому же, что замужество Марьи Тимофеевны, или, иначе, брак Ставрогина с Хромо ножкой, — центральная романная интрига, вокруг которой и разворачивается мистерия «Бесов». Знаменательно, что сценой проклятия сюжет с Марьей Лебядкиной как бы исчерпал себя; все остальное совершает ся «за кадром», и лишь несколько упоминаний о ней, в том числе и о ее ужасной смерти, завершают романное сущест вование Хромоножки. Остается лишь добавить, что мотив насильственной смерти Хромоножки сопровождал весь путь создания образа — десятки раз повторяет Достоевский в «Записных тетрадях» факт убийства Хромоножки, ни единож ды не усомнившись в таком, а не в каком-нибудь другом 1 Надо полагать, что первая жизнь — до Ставрогина, вторая — в браке с ним, «князем» и «ясным соколом», а третья — уже без мечты о князе. Любо пытно, что Лиза о своей жизни рассуждает в тех же терминах: «одна жизнь прошла, началась другая, потом другая прошла — началась третья, и все без конца. Все концы, точно как ножницами, обрезывает».

финале. Судьба Марьи Тимофеевны была предопределена и обрекала ее на неотвратимую гибель.

«ЧЕЛОВЕК ПАДАЕТ И ВОССТАЕТ» Вяч. Иванов, размышляя о Хромоножке, восхищался иде альной жизнью «этой женской души, отразившей в себе, как в зеркале, душу великой Матери Сырой Земли» 1 — душу народа русского. Однако не видеть другую часть этой души — не идеальную, а больную, отравленную бесами, — значит искажать весь замысел Достоевского и всю глубинную пер спективу его романа. Роман «Бесы» поведал о смертельной и страшной болез ни, охватившей не только один какой-нибудь слой русского общества, но всерьез затронувший и народ в лице самых разных его представителей (будь то юродивые Лебядкина и Семен Яковлевич или разбойник Федька Каторжный, шпигу- линские рабочие или «русские мальчики», эркели, толпа, растерзавшая Лизу, или гости на балу гувернанток). Никто в этой ситуации не застрахован от беды, никому нельзя га рантировать безопасность и здоровье. Люди социальных низов в произведениях Достоевского — самый тонкий и самый точный художественный индикатор процессов, происходящих в обществе, ибо они как бы кон центрируют и добродетели и пороки своего времени, дух своей эпохи. Вчерашнее платье барыни сегодня носит гор ничная, а манеры барина утрированно копирует лакей. Как Захар Обломова не менее своего господина заражен обломовщиной, Савельич Гринева — духом крепостного зако на, так и Смердяков перенимает у Ивана Карамазова идею вседозволенности и берет ее в соисполнители злодейства. «Расчетливый бес» Федька Каторжный явно вдохновляется и «необыкновенной способностью» к преступлению своих господ, и их рефлексиями, грабя церкви и убивая со словом божьим на устах. Спившийся и сбившийся с круга брат Марьи Тимофеевны Игнат Лебядкин может существовать, только состоя в свите «хозяев жизни», лакейски им подра жая и услужая, продавая себя и паразитируя на сестре. Люди, «наказанные богом» (ведь именно так называет Хрони кер Хромоножку), находясь в оппозиции к обществу, вместе с тем плоть от плоти этого общества и в равной степени открыты и народной правде, и царящему в мире злу; они же первые и неизбежные жертвы зла. 1 Иванов Вяч. Экскурс. Основной миф в романе «Бесы», с. 59.