Сыновья - Николай Чергинец

Один из охранников молча кивнул головой, хотя по выражению его лица нельзя было разобрать, понял ли он, чего от него хочет русский.

Николаев, не отходя от порога, выждал немного и решил снова стучать. Только он замахнулся ногой, как дверь распахнулась, и в комнату вошли американец Роберт и какая-то женщина. Ей было под пятьдесят. На довольно чистом русском языке она сказала:

— Здравствуйте, мальчики! С вами, Алексей, — она кокетливо улыбнулась Николаеву, — мы уже знакомы. Поэтому представлюсь вашему другу: меня зовут Людмилой Торн, я тоже русская. Меня попросил господин Роберт быть переводчицей в его беседе с вами. Я с радостью согласилась. Еще бы! Встретить в этом диком уголке соотечественников. Кто откажется от этого? И вот я с вами!

Картинно раскинув руки, дама тряхнула крашеными светлыми волосами.

— Думаю, что поговорить с вами откровенно у меня еще будет возможность, а пока, мальчики, я буду переводить вам слова господина Роберта, а ему — ваши.

Она сделала два шага к продолжавшему лежать Леонову и капризно сказала:

— Что же ты лежишь? К тебе в гости пришла женщина, причем еще не очень старая и, как говорят, симпатичная, а ты молодой, красивый мужчина не соизволишь подняться.

Леонов даже не пошевелился.

Николаев пояснил:

— Он ранен. Ему нужна медицинская помощь, и немедленно! У него необработанные раны на голове, сломаны ребра, он совершенно без сил.

— Ах, бедный мой! — пожалела она Леонова. — Не пойму этих революционеров, зачем нужна такая строгость?

— Не строгость, — хмуро сказал Николаев, — а жестокость, элементарная, звериная жестокость.

Дама пропустила эти слова мимо ушей и продолжала свое:

— Мальчики, если вы будете слушать нас, то вас ожидает иная, счастливая, романтичная жизнь. Свобода, деньги, красивые девушки, путешествия в дальние страны! Что еще надо молодому человеку?!

Она повернулась к американцу и что-то сказала по-английски. Тот ответил очень коротко, а затем обратился к парням, Людмила перевела:

— Я хочу с вами поговорить. Как мне кажется, вы не глупые люди, и я хочу, чтобы вы реалистически посмотрели на ситуацию, в которой оказались. Итак, вы, Николаев, попали в плен в такой момент, что никто из ваших товарищей этого не видел. Для своего командования вы — дезертир. А если к этому добавить, что душманы, как вы называете борцов за веру, уже подбросили в часть, где вы служили, листовку, где говорится, что вы добровольно перешли на сторону врага, то не трудно догадаться, что вас ждет в случае возвращения в Россию.

Американец сделал небольшую паузу и подошел к продолжавшему лежать Леонову.

— При каких обстоятельствах попали вы, Леонов, в руки противника, тоже неизвестно. Даже если бы вас сейчас отпустили, то дома ваш рассказ, что вы были контужены и попали в плен без сознания, выглядел бы, в лучшем случае, сказкой. Поэтому мое предложение короткое и, если вы спокойно, без эмоций обдумаете, то согласитесь, что оно деловое и вполне приемлемо для вас. Я предлагаю вам переехать на жительство в Соединенные Штаты. Не скрою, если вы согласитесь выступить перед журналистами с заявлением о добровольно принятом решении остаться на Западе, то ваши шансы на прекрасную и вполне обеспеченную жизнь неизмеримо возрастут. Подумайте об этом предложении, не торопитесь говорить «нет». Поймите главное: вас отсюда без нашей помощи не отпустят, для пакистанских властей вас не существует, и они всегда ответят на любой запрос так: никаких советских пленных на территории Пакистана не имеется. Речь сейчас идет о выборе, где вам жить. Переехать в Штаты или же гнить в тюрьме, где нет ни нормальной пищи, ни приемлемых условий. А сейчас я ухожу и надеюсь, что вы проявите благоразумие.

Американец и его переводчица направились к дверям.

— Одну минутку, господин Роберт, — окликнул его Николаев. — А как же быть с Леоновым? Пришлите врача или, в крайнем случае, дайте бинт, я сам его перевяжу. Видите, он почти без сознания.

— Хорошо, я позабочусь, — коротко бросил американец.

ПРОВЕРИТЬ СИГНАЛ

После успешной операции в горах, когда батальон Бунцева помог афганским подразделениям армии и царандоя разгромить банду и захватить склады с вооружением и боеприпасами, батальон был отведен на отдых в место своего постоянного расположения.

У Бунцева и его заместителя по политической части майора Щукалина было немало хлопот, в том числе и печальных. Только тот, кто лично никогда не сталкивался с; обязанностью сообщить близким о гибели их сына, не поймет, как это тяжело сделать. Эта страшная весть становится еще тяжелее от того, что сообщать надо о молодом парне, чья жизнь оказалась намного короче, чем у его отца и. матери.

Бунцев писал письмо родителям погибшего Константина Кольцова. Он обязан был сообщить, как погиб их сын, с которым, считая дни и даже часы, они ждали встречи.

Одного взгляда, брошенного майором Шукалиным на стол комбата, было достаточно, чтобы понять, какие трудные минуты переживает подполковник. Майор тихо спросил:

— О Косте Кольцове пишешь?

— Собираюсь, а ручку поднять не могу. Пудовой стала.

— Это понятно. Мне вот только что принесли письмо Кольцова…

— Отца Кости?

— Нет, самого Константина. — Шукалин положил на стол письмо. — Он перед боем его написал, очевидно, собирался позже отправить.

Подполковник развернул небольшой прямоугольный листок, исписанный мелким почерком, начал читать: «Здравствуйте, дорогие родители! Докладываю: до дембеля осталось двадцать три дня. Вот идем на задание, а это значит минус еще несколько дней, которые пролетят как на крыльях, ведь в движении и время быстрее мчится.

Дела у меня идут по-прежнему. Не скрою, служба нелегкая, но характер закаляет. Ребята служат со мной хорошие. Надежные и крепкие друзья! Мне кажется, что подружились мы на всю жизнь.

Вспоминаю часто школу, друзей, наши беседы о магнитофонах, джинсах. Какая это все чепуха, когда по-другому посмотришь на жизнь.

Видите, как стал рассуждать ваш сын. Да, дорогие мама и папа, я стал взрослым, на целых двадцать лет. взрослее того Костика, который уходил в армию. Ну, ничего. Пройдет всего только три недели и два денечка, и я еду домой! Мама, пирог с яблоками готовь. Да не забудь в холодильнике к моему приезду двадцать порций мороженого припасти!

А сейчас заканчиваю. До скорой встречи. До свидания. Письмо отправлю завтра. Целую. Костя».

Бунцев положил письмо на стол. Молча посмотрел на замполита. Тот продолжал стоять.

— Что стоишь, комиссар? Садись. Как считаешь, имеем ли мы право это письмо не отправлять?

— Я думаю, что это письмо мы обязаны отправить. Но только с твоим и моим письмами. У Кости, кроме родителей, остались сестра и брат. Пусть они знают, о чем Костя думал в последние часы своей жизни.

— Ты уже написал им? — спросил комбат.

— Да. Вот оно.

— А я не могу. Не знаю, как начать. Какие слова найти? Как объяснить все это? Сегодня я получил письмо из Гродно, от матери рядового Губарева. Ругает нас с тобой. Обвиняет, что недосмотрели сына, не уберегли.

— Да, случай с Губаревым до сего времени не выходит у меня из головы. Прошло около года, казалось, эмоции должны улечься… Но, знаешь, я чувствовал, чувствую и буду чувствовать свою, личную вину в его гибели. Если он пошел в ту сторону, куда мы запрещали идти, значит, плохо мы воспитывали солдата, не добились от него бесприкословного подчинения. А на войне — это одно из главных условий. Если не возражаешь, я сам напишу ей. Кстати, неделю назад я разговаривал с полковником Зерновым. Он скоро едет в отпуск, будет в Гродно. Зернов принимал участие в той операции и помнит все. Пусть расскажет матери Губарева. Одно дело письма, другое — слова того, кто был рядом…

И командирам вспомнился бой, в котором погиб Николай Губарев.

Взвод, в котором служил Николай Губарев, получил приказ пройти по проходу, который проделали в минном поле саперы, и занять выгодную высоту, чтобы не допустить удара душманов в тыл афганскому подразделению.

Рядовой Губарев слыл во взводе дисциплинированным и смелым солдатом. Но на этот раз он замешкался у палатки, а взвод уже начал движение. И Губарев решил догонять своих напрямик и побежал… по минному полю. Этого никто на КП не видел. Громыхнул взрыв, и первым бросился на помощь к солдату командир роты старший лейтенант Пономаренко. Он поднял на руки солдата, сделал несколько шагов и сам наступил на замаскированную в земле мину. Взрывом оторвало старшему лейтенанту ногу. В горячке мужественный офицер пытался ползти и тащить на себе Губарева…

— Пономаренко был представлен к награде? — нарушил молчание Бунцев.

— Да, я интересовался, он получил орден Красной Звезды.

На столе у комбата зазвонил аппарат закрытой телефонной связи.