На острие танкового клина. Воспоминания офицера вермахта 1939–1945 - Ханс Люк

– Друг вы мой, так я же и командую в клинике. – Я, должно быть, побледнел, потому что он продолжал: – Все в порядке. Сегодня вам открою я, а завтра посмотрим, может быть, сумею раздобыть для вас отдельный ключ.

Остался позади июль. Я полным ходом шел на поправку. Предполагалось, что к концу августа или к началу сентября меня можно будет признать полностью годным к службе.

Все это время, экипированный тростью, заменившей швабру, я навещал друзей. К моему крайнему удивлению, курортный оркестр и сейчас ежедневно играл в парке. Мир – никакой войны! Вот если бы только не сводки с Восточного фронта да не сообщения о воздушных налетах на наши города. Я старался извлечь максимальную пользу из вынужденного досуга и гнал прочь все неприятное так, как делают всюду и всегда фронтовики.

Тем временем по радио сообщили, что Роммель углубился на территорию Египта и остановился около Эль-Аламейна, примерно в 100 километрах к западу от Александрии. Из телефонных разговоров с людьми из лагеря переформирования под Берлином и из того, о чем рассказывали возвращавшиеся из Африки офицеры, я сделал вывод, что главной причиной остановки стало фиаско снабженцев. Я представлял себе, как бесится Роммель, не встречая должного понимания в ставке фюрера и не находя должной помощи у итальянцев.

В тот период жизни в Киссингене я часто бывал в казармах, где встречался со многими ранеными, служившими в бывшем моем 37-м разведывательном батальоне, который сражался на Восточном фронте. Большинство из его солдат и офицеров погибло, а семьи их и друзья остались в Киссингене. Боевые действия зимы 1941/42 г. и арьергардные бои измотали людей. Никто уже больше не верил в быстрый финал. Мне откровенно завидовали из-за того, что я попал в Северную Африку. Многие простые солдаты просили меня передавать привет Роммелю.

Даже бургомистр и многие функционеры, все до одного состоявшие в партии Гитлера, смотрели теперь на вещи под иным углом. Наступило отрезвление, и они задавались вопросом, не было ли вторжение в Россию ошибкой. Слушать пропагандистские тирады, которыми каждый вечер разражался Геббельс, становилось совершенно невыносимо. Все речи вились вокруг «недочеловеков», «лебенсраум», столь необходимого для Германии, и «веры в нашего любимого фюрера». Никто не решался открыто выражать недовольство – слишком уж разветвленной была сеть осведомителей и слишком опасно было откровенничать на людях.

В начале сентября 1942 г. меня признали «ограниченно годным к строевой службе в военное время». На неделю я отправился погостить у матери, а потом поехал в лагерь переформирования под Берлином. Там я повстречался со многими офицерами и унтер-офицерами, которые получили очень серьезные ранения и теперь задействовались как инструкторы. В гараже я обнаружил свой верный «Мерседес», отремонтированный и чистенький, точно новый. Несколько раз я съездил на нем в Берлин повидаться с приятелями.

Берлин особенно страдал от воздушных налетов и от нехватки продовольствия. Лица берлинцев, обычно таких веселых и отзывчивых, потемнели. Они всегда были реалистами и потому не питали иллюзий.

Ничто больше не удерживало меня в Германии. Я хотел вернуться в свою часть. И вот в середине сентября управление кадров наконец выдало мне все необходимые для отъезда документы. Первым делом мне надлежало появиться в Немецком бюро связи в Риме, а затем через Сицилию лететь в Тобрук.

Соответственно, я отправился в Рим через Альпы, а оттуда прямиком на Сицилию. На сей раз путешествовать пришлось на громадной летающей лодке «Блом-унд-Фосс», которые задействовались для доставки материальной части. И вновь мы шли низко над водой – военно-воздушная база британцев, остров Мальта, находилась неподалеку. Было просто замечательно взлетать с воды и садиться на воду, поднимая за собой тучи брызг. С воздуха я заметил Тобрук и его порт, за обладание которыми так горячо соревновались воюющие стороны; многие объекты пострадали. Затем мы снизились и приводнились около потопленного британского сухогруза.

Очень скоро я стоял на пирсе и дышал привычным мне горячим воздухом пустыни. В сентябре днем было даже жарче, чем в то время, когда меня ранило. Машина доставила меня с моим алюминиевым чемоданом в штаб-квартиру Роммеля, расположенную в пустыне неподалеку от Мерса-Матруха.

– Мы славно повоевали тут в последнее время, господин майор, хотя порой и тяжело приходилось, – сообщил мне водитель. – Теперь на фронте под Эль-Аламейном затишье. Интересно, кто первым ударит на сей раз?

Я и понятия не имел, где мой батальон. Одно ясно – где-то далеко в пустыне.

И вот я предстал перед Роммелем, доложил ему о том, что готов вернуться в строй, поздравил с присвоением ему звания фельдмаршала и с несколькими успешными операциями.

– Рад вновь видеть вас тут, – сказал мне Роммель. – Капитан Эверт отлично потрудился как ваш заместитель, батальон прекрасно действовал под его началом. За что я представил его к Рыцарскому кресту. К сожалению, и он подцепил одну из этих коварных тропических болезней. Ждет вашего прибытия, чтобы уехать домой. Мне тоже придется подлечиться. Вы как раз вовремя, успели перед моим отъездом. Вернусь как только смогу. Всего самого наилучшего, Гаузе введет вас в курс дела.

С этим я отправился получать инструкции к генералу Гаузе (начальнику штаба).

– Хорошо, что вы вернулись, Люк. Мы уже начинали беспокоиться, что не увидим вас.

Гаузе тоже казался замученным и высохшим. Ему доставалось особенно тяжело, приходилось принимать решения, пока Роммель «командовал с фронта» и порой сутками находился вне досягаемости. Гаузе быстро обрисовал картину, особенно коснулся того, что касалось продвижения в глубь Египта, которое застопорилось у Эль-Аламейна – в 100 километрах от Александрии – из-за нехватки топлива и другого снабжения. Он рассказал мне о том, как досаждают Роммелю стиль руководства войной Главного командования Вермахта – читай Гитлера – и вялые усилия итальянцев в обеспечении доставки военных материалов.

– Фельдмаршал поразил меня своим видом, он явно разочарован и подавлен, – признался я. – В чем тут дело? Виновато ухудшение здоровья? Или же сыграла роль неудача в наступлении на Каир в конце августа? Мне в Германии не довелось узнать подробностей этой операции.

– И то и другое, – отозвался Гаузе. – Состояние его здоровья действительно внушает опасения. Роммелю необходимы отдых и покой. Но вы же знаете, какой он. Он не бросит наш ТВД, особенно в столь решительный момент, который уже приближается. Ну и плюс к этому он страшно разочарован полным провалом наступления в конце августа.