Кто бы мог подумать? - Аделаида Котовщикова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Домашними тимуровцами быть труднее, чем для чужих. Если посторонним людям ребята помогают, все их хвалят. А дома не замечают, ещё и скажут: «Ты не так сделала».
А раз как-то Ира задумчиво спросила Костю:
— Это плохо, когда двойка?
— Хорошего мало, — ответил Костя.
— Но… это очень-очень ужасно? — настойчиво спросила Ира.
— Не смертельно, — спокойно ответил Костя. — Но лучше бы без двоек.
— Попробую, — серьёзно сказала Ира.
— Что ты попробуешь? — заинтересовались ребята.
— Двойку получить попробую.
Танька засуматошилась:
— Зачем? Зачем тебе двойка?
— Так, — сказала Ира. — Испытаю.
И ведь правда попробовала, вы только подумайте! Вызвала её учительница правило по русскому сказать, а Ира мямлит, запинается.
Тамара Георгиевна удивилась:
— Что с тобой? Никогда ты так не отвечала.
— Двойку мне поставьте, — дрогнувшим голосом попросила Ира.
Весь класс удивился.
Даже не засмеялся никто. И у Тамары Георгиевны глаза широко раскрылись.
— Странное желание, — сказала она. — Но не будет тебе двойки, по лицу вижу, что знаешь. Садись!
Сорвалось у Ирки. Кому другому двойку схватить — чистый пустяк, а ей вот не удалось. Ну, чудачка!
Однако, непонятно почему, Толька почувствовал к Сергеевой нечто сильно смахивающее на уважение. Прежде у него одни дразнилки для неё находились: «Отличница-яичница и сверху посолить». А теперь как-то язык не поворачивался Иру дразнить.
Или вот Мухин. Прежде Тольке на этого толстяка начхать было: драться не умеет, вечно что-то жуёт. Аппендицита у него тогда не оказалось, просто, наверно, объелся обжора, его из больницы часа через три выписали. Но как здорово Серёжка читает вслух — на разные голоса. И не только читает, а и рассказывает.
Случается, они на сборах просто рассказывают, кто что хочет. А Мухин пересказал очень страшное — Алка могла быть довольна, она же страшное любит. Про такого Вия Серёжка рассказал. Эту историю он от двоюродного брата слышал, брат её где-то вычитал.
Костя послушал-послушал и вдруг сказал:
— Это же Гоголя! «Вечера на хуторе близ Диканьки».
— А кто же он всё-таки такой, этот Вий! — испуганно вытаращилась Танька.
— Предводитель чертей! — ответил Мухин.
— Да-а, — протянули ребята с уважением.
— Но чертей на самом деле нет, — сказал Костя. — Это в сказке.
Слава Курков как-то странно посмотрел на Костю. Толька это заметил. Он вообще стал многое замечать. И задумывался, чего прежде с ним не случалось.
А как не задуматься? Папка-то здорово изменился: давно с ним худого не случалось — насчёт выпивки. Серафима сияет. Помогли её уговоры — это само собой. Но не только в Серафиме дело. А приходил к ним Костя. И не раз. Сидят они с папкой друг против друга. Костя, весь красный, как рак варёный, на отца наседает, сердитым шёпотом что-то ему толкует. Папка слушает и то посмеивается, то нахмурится, исподлобья глядит. А о чём говорят, неизвестно. Серафима Тольку непременно выпроваживает: «Дай людям поговорить». Раза два и сама с ним из дому ушла. Поневоле задумаешься, когда столько вокруг такого делается, чего никогда не бывало.
«Просто мальчик»
Костя неторопливо пересекал площадь.
На днях он взял в библиотеке «Вечера на хуторе близ Диканьки». Надо же с Вием-то познакомиться, разузнать, что Мухин приврал, а о чём там и в самом деле написано. А сегодня утром сбегал к Генке Круглову за рассказами о Шерлоке Холмсе. Генка уговаривал его пойти погулять, но Костя отказался: не терпелось нырнуть в чтение. Да и позаниматься не мешает. По истории у него тройка, изрядно хромоногая, того и гляди, в двойку превратится. По остальным предметам четвёрки — сойдёт. Только за сочинения всегда пять.
Воскресный день выдался солнечный. Сосульки под крышами, как бороды стеклянные. Нет-нет и упадёт с кончика то одной, то другой бороды прозрачная капля. Воробьи горланят: весну почуяли.
Небольшая церковь стояла на краю площади. Костя на неё и внимания никогда не обращал.
Кто-то туда ходит, и пускай — ему-то что, ни капли неинтересно.
Двери церкви были распахнуты настежь. Перед церковью прохаживался молодой милиционер. А в распахнутые двери заглядывал снаружи гражданин в меховой шапке. Довольно сильный шум доносился из церковного чёрного зева.
Заглянул в церковь гражданин, отошёл и спросил милиционера:
— Чего это там?
— А так… — равнодушно отозвался милиционер. — Разодрались немножко… молящие.
Слово «молящие» насмешило Костю. Слегка фыркнув, он пошёл было дальше. Но вдруг остановился. Это что такое? Из церковных дверей вышмыгнул этаким мышонком… Слава Курков. Торопливо засеменил прочь с лицом озабоченным, а в руках свёрточек.
В два прыжка Костя догнал Куркова.
— Постой! Ты что в церкви делал?
Слава поднял на него глаза, слегка покраснел, но ответил спокойно:
— Молился.
Удивление Кости было так велико, что с минуту он, молча, разглядывал Славу. Потом спросил:
— Как так молился? Зачем?
— Обыкновенно. Как люди молятся. Ты только ребятам не говори, ещё смеяться станут.
— Тайком, значит, ходишь? Красиво! Но ведь бога нет!
— А ты докажи!
— Чудило! — воскликнул Костя. — Что ж тут доказывать? Космонавты давно выше всяких облаков летают… Нет на небе никакого бога!
— А он, может, невидимый? А сам всё равно всё видит и знает. Бабушка говорит: очень всемогущий.
— Это тебя бабушка в церковь водит?
— Ага! Она осталась службу достаивать, а меня домой услала, мне жарко стало. Вот свечек купили. — Он показал свёрточек.
Костя уставился на свёрток: из бумажной обёртки концы тонких свечек торчат. Голова у Кости шла кругом.
— И часто ты ходишь в церковь?
— Раз в неделю — это уж непременно. А то и чаще.
Костя взял Славу за руку.
— Пошли. Что мы стоим… как два барана? Славка, я тебя уверяю: никакого бога нет!
— А ты откуда знаешь? — Слава покорно шёл рядом, руки своей у Кости не отнимал, но тон у него был непреклонный.
— Да нету, нету! — горячо убеждал Костя. — Был бы, давно появился бы… От ребят таишься, значит? Надуваешь их…
— Я не надуваю, просто не говорю.
— Всё равно нехорошо. И как же ты пионером станешь, если ты… верующий?
Слава погрустнел, вздохнул легонько:
— А пионером мне быть и не придётся, наверно…
— Это ещё почему? Ты же октябрёнок!
— Октябрёнком можно. А пионером… это уж навряд ли.
— Почему?
— Октябрята все. А пионеры… это уж такое… партийное. — И опять попросил: — Ты не говори ребятам, что я… в церкву хожу.
— Не скажу, не бойся! — сердито пообещал Костя. — Но, Славка, я тебе клянусь, что никакого бога нет!
Слава промолчал.
На углу они расстались. Слава пошёл к своему дому, бережно неся свёрточек. Костя постоял, глядя ему вслед…
В квартиру он ворвался сам не свой. К счастью, родители были ещё дома, успел застать. Они собирались куда-то уйти. Мама прихорашивалась в спальне перед зеркалом — в открытую дверь видно. Отец, с газетой в руках, сидел на диване в выходном костюме.
— Папа, папа! — закричал Костя. — Он в церкву ходит, ты подумай!
Отец опустил газету:
— Почему в церкву, а не в церковь?
— А, да не всё ли равно? Он так сказал, ну и я нечаянно…
Мама вышла из спальни:
— Кто ходит в церковь? Что ты так расшумелся?
— Да Славка же Курков! Бабушка его туда таскает. Я ему говорю: бога нет! А он: докажи!
— Один из твоих октябряток в церковь ходит? — сказала мама. — И чего ты так с ума сходишь? Он же ещё маленький, подрастёт — поймёт.
— Мама, ну как ты… — возмутился Костя. — Ведь он даже пионером не надеется стать! А Светка ещё говорила про него: просто мальчик. Ничего себе — «просто мальчик»!
— Не кипятись, сын. Сядь, — сказал папа. — Курков… Курков… Есть у нас на заводе такой фрезеровщик. Где они живут, не знаешь?
— Да тут не далеко, на Продольной улице. Папа, ну что делать? Как Славку убедить? — Сидеть Костя не мог, сновал по комнате.
— Родя, мы же хотели прогуляться. И к Пименовым зайти. Костя, если есть захочешь, нас не дожидайся. Обед на кухне готовый.
Костя с досадой покосился на маму: прогулка, обед — какое это имеет значение, раз обнаружилась такая дикость?!
Папа поднялся с дивана.
— Очень на этого «простого мальчика», — он слегка усмехнулся, — не наседай! Потихоньку, без нажима. Мы ещё с тобой посоветуемся. И знаешь, есть хорошие антирелигиозные книги. Почитаешь, разберёшься и убедишь своего Славку. Пошли, Клавдия.
— Завтра же пойду в библиотеку! — воскликнул Костя. Немного успокоенный, он взялся за учебник истории.