Чемпион - Валерий Гуров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И чувствовал как тает грамм за граммом лишний вес. Молодое тело само хотело избавиться от лишних килограммов.
Приятное такое ощущение, подбадривает.
Благодаря удачной локации парка и близости к клубу «Боевые перчатки», вокруг водоёма частенько наматывали круги ребята боксеры из зала. Это сейчас бегать в городе — затея так себе, загазованность и мрак, задолбаешься выковыривать из носа чёрные шмотки пыли. А в 1991 на улице практически не было машин и воздух сохранял свою природную девственность и чистоту. Грех не воспользоваться. Потому Саня ничуть не удивился, когда увидел, что тренер вывел молодых на пробежку.
Та самая группа и тот самый тренер, к которому Пельмень заглядывал в зал.
Колона спортсменов приблизилась со спины, обогнула Саню на повороте. А завидев Пельменя начали в голос ржать — узнали.
— Мухаммада Али! — заорал Глиста, этот паршивец бежал среди первых.
Саня не нашёл ничего лучше, как помахать боксерам рукой. Здоров пацаны. Ага. Вы вот бегаете, а мы вот ходим.
Колону замыкал тренер, который в свои пятьдесят тренировался вместе с ребятами.
При виде Пельменя Пал Саныч улыбнулся. Окинул несостоявшегося ученика взглядом.
— Взялся за себя, пацан?
— Месяц тренер… — бросил Саня убегающему мужику в спину.
Ну а потом боксеры скрылись за поворотом.
Ну а Саня продолжил свою ходьбу.
Через двадцать минут он стоял у входа в больничку. Весь мокрый, но впервые чувствуя легкость после физической нагрузки.
БСМП оказалась самая что ни на есть советская и когда-то была большим советским начинанием — по задумке администрации здесь строился огромный комплекс на несколько зданий.
Правда союз приказал долго жить и комплекс так и не достроили — 5 зданий из 7 зияли жуткими пустыми окнами и голыми конструкциями железобетона. Обгорелого местами. На районе хорошо знали, что сие места давно облюбовали местные торчки и бомжики. Вот они, помимо того, что заброшку активно засирали и засыкали, также активно устраивали там пожары.
Зато самое здание больницы успели достроить — двенадцать этажей, все возможные отделения и сотни сотрудников спецов ещё советской закалки. Ах да, вторым достроенным зданием оказался двухэтажный морг… ходили слухи, что дельцы из БСМП смывали в речушку использованный формалин. И эти слухи, судя по цвету воды в водохранилище, мягко скажем смахивали на правду. Что, впрочем, не мешало купаться на «пляже» местным жителям… бывшему владельцу тела — тоже.
Саня поёжился при этой мысли и зашёл в тамбур.
Скрипнула дверь.
Пахнуло нафталинном. И смесью кучи лекарств.
На «ресепшене», коим оказался небольшой ободранный стол, сидела бабуля в желтоватом халате (белом по умолчании, но не выдержавшем 100500 стирок хозяйственным мылом). Бабулька разложила на столешнице газетёнку, большую кружку с чаем и горку семечек.
Вещал радиоприёмник, установленный рядом с телефоном.
Передавали, что прошли первые всенародные выборы главы государства в России и Борис Ельцин избран Президентом РСФСР.
Охренеть себе новости с утра пораньше.
— Ой-ой-ой… — запричитали бабка. — Алкаша во власть пустили. Теперь страну такую пропьёт.
Саня уже собирался пройти мимо, но бабулька завидела Пельменя, высыпала семечки на газетку, отряхнула руки.
— Куда? Стоять, молодой человек! У нас не проходной двор.
Пельмень остановился, думал ответить. А потом понял — хрен его знает куда. Он то понятия не имеет, где пацанёнок лежит.
— К другану, бабуль, Сёма звать, — сказал Пельмень. — Мелкий такой, тощий. С травмой поступил — под замес попал… Фамилия Тимофеев. Где то в вашей больничке отдыхает.
Бабулька прищурилась — понятное дело че за Сёма не припомнила, поди таких целых 12 этажей молодцев. И каждый второй под замес попал. Время такое началось — неспокойное.
— Сегодня не приемный день. В понедельник приходи.
— Мне бы пройти бабуль, можно же исключения сделать? Договоримся.
— Исключения… — бабуля фыркнула. — Этому исключение сделай, тому. А кто ж будет без исключений жить?
— Я ж хрен его знает, бабуль, — ответил Пельмень. — Много без исключений не наживешь.
— Вон доделались исключений, что алкаш теперь управляет страной. Ему бы вместо красной кнопки рюмку… эх! — она махнула рукой: пропади оно все пропадом. Союз развалили. — Пятьдесят копеек давай.
— Чего? — приподнял бровь Саня.
— Пятьдесят копеек и зайдёшь. Без записи, — бабулька подломала ладонью по журналу, куда видать записывала посетителей в приемные дни. — Ну или приходи в понедельник к своему Тимофееву.
— Ясно, — Саня пожал плечами.
Похлопал по карманам — свезло, что соседка сдачу после похода на базар отсыпала. Там чуть меньше рубля как раз осталось.
Достал горстку мелочи, отсчитал 50 копеек, сунул бабке. Интересные, конечно, у старой суждения — про исключения в смысле. Делать их не надо, а бабки все равно давай. Ну ну.
Бабуля — раз и денюжку себе в карман медицинского халата смела за милу душу.
— Как там твоего сорванца зовут? Напомни.
— Сёма Тимофеев. С сотрясом.
— Понятно, невралгия.
Бабка сняла трубку с телефонного аппарата, поднесла к уху, взглянула на лежащий на столе под стеклом списочек с номерами телефонов отделений. И набрала короткий внутренний номер.
— Аркадий Степаныч!
Говорила бабка с такой важностью, как будто звонила как минимум заведующему, а то и главврачу.
— У тебя лежит некий молодой человек Семён Тимофеев, на днях с сотрясением поступил?
Выслушала, что ей ответят. Положила трубку.
— Идите, молодой человек, вас ждут — двенадцатый этаж, как я и сказала он в невралгии, — с важным видом и чувством собственной значимости сказала она.
Глава 16
«На победу Перестройки
Горби массы собирает.
Между массами и Горби
гордо реет Боря вестник,
черной мельнице подобный.
То в мешке с моста бросаясь,
то стрелой летя на Запад,
он мычит…И массы
слышат радость в смелом рыке Бори.
В этом рыке — жажда власти.
Силу гнева, пламя страсти и уверенность в победе
слышат массы в рыке-мыке Бори…».
Песня о Боре Вестнике.
Пельмень думал подняться по лестнице — че нет то? Калории надо сжигать в большом количестве, а за такой подъем уйдёт сотня калорий как минимум. Но потом смекнул, что Аркадий Степаныч не станет его ждать. Ну и поехал на лифте.
Зашёл в небольшой закуток, где располагались два лифта, оба грузовых. Вызвал.
Оба сразу — какой первым приедет.
Лифты в больничке, что понятно были старого советского образца — с обитыми деревом кабинами. Пожжеными и истертыми кнопками.
Пельмень зашёл в кабину, повернувшись боком, нажал двенадцатый этаж и дверцы затарахтели, закрываясь. Там, в будущем, таких вот лифтов почти не осталось — после тридцатилетнего срока эксплуатации
