Путём всея плоти - Сэмюель Батлер

— Откуда ей знать, — воскликнула она, когда Теобальд показал ей письмо, — как много мы думаем о нашем родном малыше! Полагаю, дорогой, Алетея понимала бы в этих вещах лучше, имей она собственных детей.

Самое меньшее, что удовлетворило бы Кристину, — это если бы Алетея написала, что мир не знал ещё родителей, которые могли бы сравниться с нею и Теобальдом. Её вовсе не устраивало, что между тётей и племянником мог теперь возникнуть некий союз: ни она, ни Теобальд не желали, чтобы у Эрнеста были хоть какие-то союзники. Джои и Шарлотта — вот все союзники, какие только могут ему понадобиться. Но что поделаешь, если уж Алетея положила переехать в Рафборо, им её не остановить, и надо принимать это как факт.

Прошло несколько недель, и Алетея положила-таки переехать в Рафборо. Нашёлся подходящий дом, с лужайкой и садом. «По крайней мере, — сказала она себе, — у меня будут свежие яйца и цветы». Она даже подумывала завести корову, но потом от этой мысли отказалась. Она начала заново обставлять весь дом, не взяв из своей квартиры на Гауер-Стрит ни вещички, и к Михайлову дню — ибо дом, когда она в него вселилась, был совершенно пуст — устроилась вполне уютно и почувствовала себя как дома.

Едва ли не первым делом мисс Понтифик пригласила к себе на завтрак дюжину самых умных и воспитанных мальчиков. Со своего места в церкви она могла наблюдать лица старшеклассников и скоро решила для себя, с кем из них стоит сблизиться. Мисс Понтифик, сидя в церкви напротив мальчиков и зорким критическим взглядом сквозь вуаль оценивая их по особым, чисто женским критериям, пришла к более верным заключениям, чем даже сам доктор Скиннер. В одного мальчика она влюбилась по одному тому, как он натягивал перчатки.

Мисс Понтифик, как я уже сказал, через Эрнеста вышла на этих мальчиков, заполучила их к себе на завтрак и сытно накормила. Нет такого мальчика, который отказался бы от сытной еды, особенно из рук добросердечной и к тому же симпатичной женщины. Мальчик в этом отношении — как добродушная собака: кинь ей кость, и она твоя. Алетея воспользовалась всеми мыслимыми уловками, чтобы подружить их с собою, а через это заставить хорошо относиться к Эрнесту. Она узнала, что футбольный клуб испытывает некоторые финансовые трудности, и тут же пожертвовала полсоверена на их устранение. Устоять против неё у мальчиков просто не было шансов — она подстреливала их одного за другим, как токующих глухарей. Но и для неё самой это не прошло бесследно, ибо, как писала она мне, она прямо-таки прикипела душой к полудюжине из них. «Насколько они приятней, — писала она, — и насколько больше знают, чем люди, которые их якобы учат!»

Если не ошибаюсь, в последнее время появилось такое веяние, что именно юные и неиспорченные и есть по-настоящему старые и по-настоящему опытные — в том смысле, что только у них есть живая память, которая руководит ими; «всё очарование юности, — говорят нам, — состоит в её преимуществе над старостью по части жизненного опыта, и если опыт по какой-либо причине подводит или направляется не на то, всё очарование пропадает. Мы говорим, что приходит старость, а надо бы говорить, что уходит зрелость и что мы, молодея, страдаем от недостатка опыта, пытаемся делать то, чего никогда прежде не делали, и у нас получается все хуже и хуже, пока, наконец, мы не погружаемся в окончательное бессилие смерти».

Мисс Понтифик умерла за много лет до того, как был написан этот текст, но она независимо пришла к примерно такому же заключению.

Итак, первым делом она прибрала к рукам мальчиков. С доктором Скиннером дело обстояло ещё проще. Вскорости после того, как мисс Понтифик обосновалась в Рафборо, мистер и миссис Скиннер заглянули к ней на огонёк. Его она задурачила не шутя[141] тем, в частности, что выпросила рукописную копию одной из его малых поэм (ибо доктора Скиннера числили среди наиболее легко читаемых и изысканных наших малых поэтов) при первом же его визите. Не были забыты и другие учителя и жёны учителей. Она просто из кожи лезла, стараясь доставить им удовольствие, что, собственно, делала везде, где бы ни появлялась, а любая женщина, если она лезет из кожи с этой целью, обычно добивается успеха.

Глава XXXIV

Скоро мисс Понтифик обнаружила, что Эрнест не испытывает любви к спорту, но она также поняла, что от него и нельзя ожидать этой любви. Он был прекрасно сложён, но на удивление слаб физически. Впоследствии он развился, но именно впоследствии и запоздало по сравнению со сверстниками, а в описываемое мною время это был просто скелет. Ему нужно было что-то такое, что позволило бы развить руки и грудную клетку без тех избиений, каким он подвергался в спортивных играх. Найти это что-то, да такое, чтобы оно ещё и доставляло ему некоторое удовольствие, стало первой заботой Алетеи. Гребля подошла бы во всех отношениях, но, к сожалению, в Рафборо не было реки.

Надо было придумать занятие, которое он любил бы так, как другие мальчики любят футбол или крикет, и чтобы думал, что желание заняться этим исходит от него самого; найти такое было нелегко, но Алетея скоро сообразила, что может использовать в этих целях его любовь к музыке, и как-то раз, когда он пришёл к ней после уроков, спросила, не хочет ли он, чтобы она купила для него орган. Мальчик, разумеется, ответил «да», и тогда она рассказала ему о его прадеде и о построенных им органах. Ему и в голову не могло прийти, что он и сам может построить орган, но когда из рассказов тётушки он вывел, что в этом нет ничего невозможного, он с лёгкостью, о какой она и помыслить не могла, попался на эту удочку и тут же выразил желание немедленно начать учиться пилить и строгать, чтобы как можно скорее сделать деревянные трубы.

Ничего более подходящего мисс Понтифик и представить себе не могла; к тому же её грела мысль, что он попутно выучится плотничать, ибо она — может быть, неразумно — находила мудрым обычай немцев обучать мальчиков какому-нибудь ремеслу.

В письме ко мне, посвящённом этому предмету, она писала: «Богословие, право, медицина — это всё очень хорошо для тех, у кого есть связи и знакомства, равно как и капитал, в противном случае это телеге пятое колесо. Сколько мы знаем с тобой людей и с талантом, и с работоспособностью, и со здравым смыслом, и с целенаправленностью — словом, со всеми качествами, которые непременно должны привести к успеху, а они, тем не менее, годами сидят и ждут, и надеются, вопреки всяческой надежде, на какое-нибудь дело, а оно так никогда и не появляется. Да и неоткуда ему появиться, разве ты рождён со связями или женишься на связях. У эрнестовых отца с матерью связей нет, а были бы, так они бы ими не воспользовались. Надо полагать, они сделают из него священника, во всяком случае, постараются — я допускаю, что это самое лучшее, что можно для него сделать, ибо на деньги, которые оставил ему дед, он сможет приобрести бенефиций, но кто знает, как это воспримет сам мальчик, когда дойдёт до дела; насколько я его знаю, он, пожалуй, ринется в необжитые просторы Америки, как поступают многие молодые люди в наши дни… ну, короче говоря, он бы хотел построить орган, и вреда от этого быть не может, и чем скорее он начнёт, тем лучше».

Алетея решила, что безопасней всего будет заранее сообщить об этом плане брату и невестке. «Я не думаю, — писала она, — чтобы доктор Скиннер слишком уж благосклонно отнёсся к моему предложению внести строительство органов в учебный курс Рафборо, но я подумаю, что тут можно сделать, ибо я от души желаю иметь орган, построенный собственноручно Эрнестом, и чтобы он мог играть на нём, сколько пожелает, но чтобы он стоял в моём доме, а потом, когда Эрнест заведёт свой собственный, я отдам ему орган в постоянное пользование, хотя сейчас пусть он будет моей собственностью, поскольку я намерена взять на себя все расходы». Последнее она вставила затем, чтобы намекнуть Теобальду и Кристине, что их карман в этом деле не пострадает.

Будь Алетея бедна, как обе мисс Оллеби, читатель может легко угадать, что ответили бы папа и мама Эрнеста на такое предложение; с другой стороны, будь она так бедна, она бы его и не сделала. Им не нравилось, что Эрнест всё больше и больше входит в фавор к своей тётушке; с другой стороны, оно, пожалуй, лучше так, а то вдруг Алетея возьмет да переметнётся к семейству Дж. Понтифика. Единственное, сказал Теобальд, что его смущает, — это опасение, что в будущем мальчик может обзавестись дурными связями, если в нём развивать этот вкус к музыке — вкус, которого Теобальд никогда не одобрял. Он, Теобальд, с прискорбием замечает, что и до сих пор Эрнест проявлял тягу к дурным компаниям и мог свести знакомство с людьми, которые, чего доброго, покусятся на его невинность. От такой мысли Кристина содрогнулась; но, хорошенько проветрив свои сомнения, они почувствовали (а начав «чувствовать», люди неизменно последуют тому образу действий, который считают самым «от мира сего»), — почувствовали, что воспротивиться предложению Алетеи значило бы неправомерно подвергнуть опасности жизненные перспективы мальчика, и они согласились или, скажем так, снизошли.