Дождь: Рассказы китайских писателей 20 – 30-х годов - Мао Дунь

Войдя в комнату, Пэн бесцеремонно опустился на белоснежное покрывало софы и стряхнул пыль со своего старого поношенного халата. Некоторое время он молчал. Я сидел за столом и читал. Поднял голову, взглянул на него и опять уткнулся в книгу. И все же меня не покидала мысль, что на моей чистой софе сидит Пэн в старом халате.

— Ты не знаешь, Чжэн, сколько сейчас в Китае рабов? — спросил он вдруг своим обычным глухим голосом.

— Несколько миллионов, — ляпнул я, не задумываясь. Я не знал, верна ли эта цифра, но на днях слышал ее от одного приятеля. Меня этот вопрос никогда не интересовал.

— Несколько миллионов? Нет, десятки миллионов! — В его голосе зазвучала горечь. — Если понимать слово «рабство» шире, то, пожалуй, больше половины китайского народа — рабы.

«Как бы то ни было, сам я не раб, — подумал я с удовлетворением и взглянул на Пэна. — Почему он такой грустный?»

— А у тебя есть рабы? — спросил он вдруг без обиняков.

Я подумал: «Если он презирает меня за то, что у меня нет рабов, он ошибается — ведь у меня их шестнадцать». На губах моих заиграла самодовольная улыбка, и я гордо ответил:

— Разумеется, есть. Целых шестнадцать!

Он холодно усмехнулся. Брошенный на меня взгляд не выражал ни уважения, ни восхищения, одно лишь презрение. Он выказал пренебрежение к человеку, владеющему шестнадцатью рабами. Мыслимо ли это? Я глазам своим не верил, не понимал — почему? Я стал над этим размышлять. Внезапно меня осенило: возможно, он ведет себя так странно из зависти, ибо, судя по его достаткам, у него, конечно, нет рабов. И тогда я спросил его с участием:

— У вас в семье, наверное, не было рабов?

Он снова посмотрел на меня. На этот раз его взгляд был преисполнен гордости.

— Мои предки сами были рабами! — сказал он с достоинством. Он произнес это без малейшего стыда, словно говорил о своих заслугах.

Я пришел в еще большее изумление:

— Не может быть! Зачем ты скромничаешь? Ведь мы с тобой друзья.

— К чему мне скромничать, — удивился он, будто я произнес что-то необычное.

— Но ведь ты ясно сказал, что твои предки были рабами, — пояснил я.

— Мои предки в самом деле были рабами.

— Однако ты учишься в университете… — Я все еще отказывался верить его словам.

— Ты хочешь сказать, что потомки рабов не должны учиться в университете? — спросил он вызывающе. — Так ведь и твои предки вряд ли были свободными.

Я подскочил, схватившись руками за голову, словно меня ударили плетью. Мне было нанесено смертельное оскорбление. Я подошел к Пэну и бросил на него гневный взгляд:

— Ты думаешь, у меня предки такие же, как у тебя? Нет. Тысячу раз нет! Говорю тебе: у моего отца шестнадцать рабов, у деда было восемь, у прадеда — четыре. У моих древних предков тоже были рабы.

Откровенно говоря, я точно ничего не знал. Возможно, прадед мой был мелким торговцем и не имел рабов; может быть, сам он был дальним потомком раба. Но в мечтах своих я постоянно видел его сановником, владеющим прекрасным дворцом, наложницами и сотнями рабов.

Иногда я говорил:

— Мой прапрадед был сановником!

И вдруг Пэн осмелился так оскорбить меня, заявить, будто я — потомок раба. Ни разу в жизни я не терпел подобной обиды. И не потерплю! Я отомщу! Я бросил на Пэна взор, полный негодования. Наши взгляды скрестились, и вдруг, к удивлению своему, я почувствовал, как под его холодным ненавидящим взглядом постепенно улетучилось мое возбуждение. Ко мне вернулось спокойствие. Я подумал, что нужно быть с ним повежливее: ведь он спас меня. И я вернулся на свое место.

— Да, я верю тебе, — голос его был тверд. — такие, как ты, безусловно являются выходцами из рабовладельческой семьи, а такие, как я, — нет. Именно поэтому я горжусь собой. — В его словах звучала явная насмешка.

Я был уверен, что он ослеплен завистью, и рассмеялся. На его лице появилось выражение гнева. Он взмахнул рукой так, словно хотел, чтобы я исчез с его глаз.

— Ты смеешься? Да, я горжусь своим происхождением, чувства рабов близки мне… Но тебе не понять этого. Что можешь знать ты, предающийся сладостным снам под теплым одеялом в роскошном доме?… Как страстно желал бы я, чтобы раскрылись глаза у таких людей, как ты… Да, я потомок рабов! И не собираюсь скрывать этого. Могу во всеуслышание заявить, что я потомок рабов. Мои родители были рабами, мой дед был рабом, и мой прадед был рабом. Вряд ли в роду у нас найдется человек, который не был бы рабом.

Я подумал: он явно не в себе, и лучше всего под каким-нибудь предлогом выпроводить его, чтобы не натворил беды. Но тут он снова заговорил:

— Да, у тебя шестнадцать рабов. Ты доволен, весел, горд. Но известно ли тебе, как живут твои рабы? Знаешь ли ты вообще историю жизни хоть одного, да, хотя бы одного раба?… Нет, ты не можешь знать! Ладно, я расскажу тебе…

Мой дед был очень преданным рабом. Я не встречал людей более преданных, чем он. Чуть не полвека, не покладая рук, трудился он на своего господина. Сын раба, он с самого детства был рабом. Я помню его только седым. Тогда мы жили в лачуге около господского дома — отец, мать, дед и я. Однако мать редко спала в нашей каморке: она должна была прислуживать наверху госпоже и ее дочери. Я часто слышал, как господин и его сын ругали моего деда, а он, красный, с опущенной головой, непрерывно повторял: «Да, слушаюсь…» — и работал еще усерднее. Зимой, когда ветер сотрясал крышу нашей жалкой лачуги и холод проникал во все щели — я, отец и дед от холода не могли заснуть под ветхим одеялом на