Проклятые короли: Железный король. Узница Шато-Гайара. Яд и корона - Морис Дрюон

– Наш хлебодар, – произнесла мадам Элиабель извиняющимся и насмешливым тоном, указывая на хромоногого парня, который усердно резал хлеб на толстенные, словно жернова, куски – на них полагалось класть жареное мясо. – Надо вам сказать, мессир Бальони, что его обычное занятие – рубка леса. Поэтому не взыщите…

Гуччо ел и пил с отменным аппетитом. У виночерпия тоже оказалась тяжелая рука, и вино он разливал с таким видом, будто подносил коню ведро воды.

Семейство де Крессе сумело вызвать гостя на разговор, что, впрочем, было не так уж трудно. Он рассказал своим слушателям о буре, застигшей их судно в Ла-Манше, и рассказал так, что хозяева от изумления и страха пороняли куски кабаньего хвоста в соус. Он коснулся всего – последних событий, состояния дорог, тамплиеров, упомянул о лондонском мосте, об Италии, о системе управления Мариньи. По его словам, он был своим человеком у королевы Изабеллы и так подчеркивал секретный характер своей миссии, что слушатели испугались, уж не начнется ли завтра война между двумя державами… «Нет-нет, ничего больше сказать вам не могу, это государственная тайна, и я не вправе ее выдавать». Когда человек хвастает перед слушателями, он сам начинает себе верить, и Гуччо уже искренне верил, что путешествие его удалось на славу, хотя утром думал совершенно противоположное.

Братья де Крессе были славные малые, но уж очень неразвитые, и вряд ли они хоть раз отъезжали от замка дальше чем на десять лье, поэтому они с восхищением и завистью смотрели на этого юношу, который хоть и был моложе их, но успел столько повидать и столького добиться.

Мадам Элиабель, на которой чуть не лопалось нарядное платье и которая от вкусной и обильной пищи вдруг почувствовала тяготы своего вдовства, нежно поглядывала на юного тосканца; ее высокая грудь подымалась резкими толчками, чему она сама немало дивилась, и, вопреки предубеждению против ломбардцев, не могла не восторгаться очаровательным гостем, его кудрявыми волосами, его ослепительно-белыми зубами, его черными глазами, взглядами исподлобья, даже его итальянским присюсюкиванием. Она ловко и незаметно осыпала его комплиментами.

«Бойся лести, – поучал банкир Толомеи своего племянника. – Нет для банкира страшнее опасности, чем лесть. Не может человек устоять, когда про него хорошо говорят, а нам, деловым людям, льстец хуже вора». Но нынче вечером Гуччо забыл благие советы дядюшки и упивался этой хвалой, словно шипучим медом.

По правде говоря, Гуччо старался для Мари де Крессе, для этой молоденькой девушки, которая не сводила с гостя глаз, опушенных длинными золотистыми ресницами. Удивительная у нее была манера слушать, чуть приоткрыв ротик, и, глядя на эти губы, похожие на спелый гранат, Гуччо хотелось говорить еще и еще, а затем впиться в этот гранат поцелуем.

Жители деревенского захолустья склонны всячески приукрашивать нежданных гостей. В глазах Мари Гуччо был чуть ли не иноземным государем, путешествующим инкогнито. Нежданный, нечаянный, мечта невозможная, неотступная, и вдруг она стучится в дверь и глядит на тебя живым взглядом, и есть у нее лицо, плечи, есть человеческое имя.

Такое восхищение горело в глазах Мари де Крессе, румянило ее личико, что Гуччо уже к концу обеда решил: никогда еще не видел он девушки прекраснее и не было желаннее ее в целом мире. Рядом с ней королева Англии представлялась ему холоднее могильного камня… «Если бы эта простушка в соответствующем туалете появилась при дворе, она на целую неделю затмила бы всех прославленных красавиц».

Обед затянулся, и, когда немножко захмелевшие хозяева и гость, ополоснув руки в оловянной лохани, встали из-за стола, день уже клонился к закату.

Мадам Элиабель заявила, что просто безумие пускаться в путь в столь поздний час, и обратилась к Гуччо с покорной просьбой переночевать под их бедным, но гостеприимным кровом.

– Вам постелют здесь, – заключила она, указав на козлы, где могли бы свободно улечься полдюжины человек. – В более счастливые времена здесь спала стража. А теперь спят мои сыновья. Вы разделите с ними ложе.

Хозяйка Крессе простерла свою любезность до того, что самолично удостоверилась, накормили ли конюхи коня гостя, поставили ли его в стойло. Итак, жизнь, которую положено вести рыцарю, искателю приключений, продолжалась, и Гуччо пребывал в полном восторге.

В скором времени мадам Элиабель с дочкой удалились на женскую половину, а Гуччо растянулся на огромном тюфяке в огромной зале бок о бок с братьями де Крессе. Его тут же охватил сон, и он успел только вспомнить губы, похожие на спелый гранат, к которым так сладостно прильнуть поцелуем и впивать, упиваться всей любовью мира.

Глава V. На Нофльской дороге

Гуччо проснулся от нежного прикосновения чьей-то руки к своему плечу. Он чуть было не схватил эту руку, не прижался к ней лицом… Но, открыв глаза, он увидел над собой могучую грудь и улыбающееся лицо мадам Элиабель.

– Сладко ли вам спалось, мессир?

Было уже совсем светло. Чуть смущенный, юноша поспешил заверить хозяйку, что провел под ее кровом самую прекрасную ночь в своей жизни, и, добавил он, сейчас ему хочется поскорее привести себя в порядок.

– Мне просто стыдно, что я перед вами в таком виде, – сказал он.

Мадам Элиабель хлопнула в ладоши, и на пороге появился тот самый колченогий парень, который прислуживал за столом, но сейчас в руке у него был не нож, а топор. Хозяйка приказала ему принести таз с теплой водой и «холсты» – другими словами, полотенца.

– Раньше у нас в замке была мыльня, где мы и мылись, – пояснила она. – Но она развалилась, что и немудрено, ибо построил ее еще прадед моего покойного супруга, а у нас никогда не было свободных средств, чтобы привести помещение в порядок. Теперь там складывают дрова. Ах, до чего же нам, помещикам, трудно живется!

«Сейчас начнет говорить о долге», – подумал Гуччо.

После вчерашних возлияний за обедом у него слегка шумело в голове, и меньше всего при утреннем пробуждении ему хотелось видеть мадам Элиабель. Он осведомился, где Пьер и Жан де Крессе. Оказалось, они уже с зарей уехали на охоту. Затем Гуччо нерешительно спросил о Мари. Мадам Элиабель пояснила, что дочке пришлось отправиться в Нофль за покупками по хозяйству.

– Мне нужно тотчас же уезжать! – воскликнул гость. – Если бы я знал, я мог бы подвезти мадемуазель Мари на своем коне и избавить ее от пешего путешествия.

Но мадам Элиабель не особенно