Смоленское направление - 4 - Алексей Борисов

- Британцы. Разделяй и властвуй. Я тоже кое-что знаю по истории. По правде, я их ненавижу даже больше чем большевиков.

Петер и Пауль поговорили о коварстве бриттов. Вспомнили о семьях, Дистергефт рассказал о сестре, врач о детях и жене. После говорили о религии и вскоре, бутылка показала дно, а часы извещали о начале десятого.

- Ладно, за нашей беседой и кальвадос успел закончиться. Племянница сейчас принесёт постельное бельё. Здесь, на диване, устроит?

- Конечно, только один вопрос, где уборная?

- В ванной комнате, там, за ширмой.

Ночью, Пауль проснулся от острого желания облегчиться. Проходя возле комнаты с прооперированными, из чистого врачебного любопытства он заглянул туда. У двери, возле двух кроватей стоял стол с мерцающей керосиновой лампой и на нём, положа голову на руку, спала племянница Дистергефта. Из томика Шиллера торчала закладка. Стараясь не разбудить задремавшую на дежурстве Дайву, он уже собирался идти спать, как услышал русскую речь из уст раненого. Человек с перебинтованной грудью бредил, называл женское имя и просил молоко. Пауль испугался. Когда он спрашивал про татуировку, то рассказал только об одной. Сизые буквы на фалангах пальцев, которые он не смог прочитать (перевёрнутое "N", "Р", "А"), тогда только смутили его, а теперь, предположение, что он оперировал русского - подтвердились. Сначала он хотел предупредить Дистергефта, но вспомнив, как тот ратовал за дружбу между русскими и германцами, понял, Петер в курсе.

Рано утром, после скромного завтрака, Петер Клаусович ещё раз напомнил о врачебной этике и попросил Пауля придерживаться версии, рассказанной ещё в госпитале, после чего уселся в сани, а я старательно укрыл его одеялом. Лошадь резво взяла темп. Вскоре мы проехали Еловцы и как только на горизонте показались Хиславичи, я громко сообщил об этом пассажирам. Остановившись возле госпиталя, врач влез из саней, взял свой саквояж, позвал стоявшего у беседки солдата, приказал захватить увесистый мешок с подарками и шустро, даже не попрощавшись с Дистергефтом, направился к двери, которая резко распахнулась перед его носом. Навстречу ему вышли два человека, несущие железный шкаф со стеклянными стенками и, пытаясь совладеть с тяжестью, едва не уронили его. За грузчиками, из распахнутой настежь двери появился Шмидт с ворохом папок, поздоровался с Паулем, заметив Дистергефта, кивнул ему, передал стопку с историями болезней санитару, и пошёл к саням.

- Приветствую, герр профессор. Как мой протеже, справился?

- Думаю, да, - ответил Дистергефт, наблюдая, как Пауль зайдёт в здание.

- А нас перебрасывают дальше на восток. Под Вязьму, - Шмидт достал из кармана маленькую жестянку с леденцами, открыл крышку и протянул Петеру, - угощайтесь. Представляете, вчера ночью, местный мальчишка пытался поджечь комендатуру. Где-то достал бутылку с керосином, облил стену и если бы не отсыревшие спички, то видит бог, спалил бы.

Бухх! Флигель госпиталя, где располагалась ординаторская, окутался дымом. Окна вылетели вместе с рамами, узкая створка полуторной двери повисла на одной петле, санитар с папками отлетел в снег, сбил с ног несущих шкаф, а те, выпустив груз из рук, завалили его на лежащие рядом ящики. Грохот дополнился звуками разбивающегося стекла, стонами и руганью. В попытке повалить Петера, защитив тем самым от возможных осколков, Шмидт неловко взмахнул рукой и задел краем жестянки с леденцами лоб Клаусовича, оставляя тоненькую кровавую бороздку. Одновременно с этим, лошадь дёрнулась в сторону, потащив за собой сани, вследствие чего Петер и Шмидт упали прямо на них. Спустя минуту, ординаторскую охватило огнём. Взрывом опрокинуло буржуйку, и первым, кто оказался внутри, пришлось выбегать обратно. Кроме снега и пожарного щита с песком ничего под руками не оказалось. Тем не менее, основное бревенчатое здание удалось спасти. Останки Пауля и зашедшего с ним солдата с мешком вынесли во двор. Голову Петера перевязали, хотя было достаточно и пластыря, Шмидт несколько раз извинялся за свою неуклюжесть, а Дистергефт словно не замечал этого, изображая контузию, благодарил своего спасителя. Через некоторое время появился заместитель коменданта Майс. Немцы не на шутку всполошились, выставили посты, фактически окружив здание госпиталя и стали осматривать местность вокруг. Нашли какие-то следы, ведущие к пустующему дому у реки, несколько окурков да бутылку из-под шнапса и больше ничего. В разговоре с лейтенантом медицинской службы, Майс обмолвился: "Второй случай за сегодня", после чего посмотрев в нашу сторону, брезгливо отвернулся.

- Жук учёный, небось, представит всё таким образом, что получил боевое ранение, да ещё чёрную метку затребует, - продолжал разговор Майс.

- Значком "За ранение" некомбатантов не награждают, - возразил лейтенант медицинской службы.

- Да какой он гражданский, а, вы же здесь всего неделю. Остерегайтесь этого типа, связи у него о-го-го, в самом Берлине. Мой шеф уже обжёгся.

- Спасибо за предупреждение, только меня это уже не касается, - лейтенант усмехнулся, - к вечеру мы будем в Вязьме. Так что, счастливо оставаться в этом гадюшнике.

Медик козырнул Майсу и отправился к стоящему грузовику, на который только что загрузили койки. Покрытый эпоксидной эмалью белого цвета шкаф, гордость местной больницы, так и остался лежать на снегу. До него, как и до меня с Дистергефтом, никому не было дела.

- В комендатуру! - громко крикнул мне Петер Клаусович.

Я хлестнул лошадку, караульный спешно отошёл в сторону, освобождая дорогу. У Ржецкого мы задержались минут на двадцать. Петер Клаусович известил власти, что собирается проводить раскопки западнее Прилепово, в связи с чем хотел бы привлечь на работы детей, снег расчищать. Евгений Владимирович тут же состряпал документ и отправился визировать бумагу к Долерману. К сожалению, комендант отказал. Выпускать кого-либо из гетто, было категорически запрещено, а организовать прилеповских ребятишек можно было и без комендантского благословления. Там же, Ржецкий рассказал, что с утра в доме, где поселились немцы, взорвалась граната. По случайности никто не пострадал, но теперь, близко к окнам лучше не подходить - стреляют сразу. В подтверждение его слов мы услышали винтовочный выстрел и полный отчаянья женский крик. Лицо Ржецкого передёрнулось. Мы выглянули на улицу. Возле доски с объявлениями стоял немец с винтовкой в руках, выцеливая кого-то на другом конце улицы.

- Эрнст, - окрикнул солдата Ржецкий, - спички есть?

Немец обернулся на окрик, вновь перевёл взгляд обратно на улицу и щёлкнул флажком предохранителя, что-то буркнув в ответ. Больше нам в Хиславичах делать было нечего. Усевшись в сани, мы поехали. Полдороги Дистергефт молчал, а затем разговорился:

- Как вы узнали, что Пауль был нацистом?

- Я слушал ваш с ним разговор. Удивлены?

- Да. Хотя, нет. Вчера я заметил надпись на электрическом приборе. Он рассчитан на очень странное напряжение, а ваши лампы? Я читал о Тесле и его опытах, но был уверен, что половина из написанного - миф. Видимо, ошибался. У вас нет проводки, а лампочки горят. Так что я не удивлён, что вы можете слушать то, что происходит в комнате двумя этажами выше.

- Проводка есть, просто она спрятана, а не на виду в скрученном виде на изоляторах, как вы привыкли. А что касается Пауля - первого мая тридцать седьмого он вступил в НСДАП, а в феврале прошлого года, в национал-социалистический союз врачей. Кстати, он написал донос на Шмидта, да и не только на него. И ещё, этот мерзавец очень любил детей. Он собирался провести ряд операций над советскими ребятишками, дабы проанализировать порог боли детского организма. Я сфотографировал несколько листков из его записной книжки. Если интересно, можете ознакомиться на досуге. А вы до последнего момента были готовы поручиться за него. В тихом болоте, Петер Клаусович, сами знаете что.

На следующий день произошло неприятное событие: Мошевое сожгли, а назначенного местным сходом старосту повесили. Как рассказал Савелий Силантьевич: приехавшие из Княжного чешские фашисты, согнали немногочисленных жителей к Владимирской церкви, построенной ещё до Наполеона, и обвинили в пособничестве партизанам. После чего методично подпаливали каждый дом, спрашивая у сельчан: хотят ли они, что-нибудь сообщить властям? Тем и рассказать особо было нечего. Стояли старики с бабами и смотрели, как через речку горят их дома. Но и это было не всё. Вступившегося за прихожан батюшку избили, церковь обыскали и нашли двух беглых военнопленных. Красноармейцев собирались казнить в полдень, когда из Починок прибудет какое-то немецкое начальство, выдав их за пойманных партизан. Сам же Савелий со своим отрядом местной самообороны, согласно предписанию должен был обеспечить безопасность мероприятия, патрулируя по дороге на Мокрядино, так как в Барсуках кто-то бросил гранату в окошко комендатуры. Видно три диверсии за один день сильно озаботили оккупантов, раз стали привлекать иррегулярные формирования. Выяснив, что чехи разместились в поповском доме, я принял решение идти вызволять красноармейцев. Небольшим отрядом в пять человек, пока остальные готовили взлётную площадку, мы двинулись к Мошевой.