Фестиваль для южного города - Чингиз Абдуллаев

– Откуда вы это знаете? – спросил один из присутствующих заместителей министра внутренних дел.

– Их видел турецкий журналист Омар Лятиф, который сейчас находится в этом зале, – заявил Дронго, – и он рассказал мне об этом. Затем я обратил внимание на желание Мовсани не просто увидеться с Питером Зегером, а провести с ним беседу один на один. И это учитывая то обстоятельство, что в полдень, когда мы поехали на встречу с министром культуры, нашелся фанатик, который выстрелил в Мовсани из обреза. И тогда я спросил себя: кто есть господин Мовсани? Либо он выдающийся человек, которому не страшны никакие угрозы, либо встреча с Питером Зегером настолько важна, что ради нее можно пренебречь вопросами безопасности. Через несколько часов после покушения. А ведь Зегер был ночью с иранцем. Самое поразительное, что встречу с азербайджанским журналистом Мир-Шаином господин Мовсани проводил в присутствии охранника.

– Напрасно он был так уверен в себе. От Мир-Шаина нужно защищаться с помощью трех охранников, – сказал кто-то из чиновников, и все весело рассмеялись.

– Я продолжаю, – сказал Дронго, – еще один интересный факт. Когда Зегер появился в номере Мовсани, он даже не спросил про нас, ведь там нас было трое. Я и двое англичан. Господа Хитченс и Слейтер. Он был абсолютно уверен, что Мовсани выпроводит нас и будет беседовать с ним один на один.

– Мне не понятна ваша позиция, господин Дронго, – строго произнес Мовсани. – К чему вы клоните?

– Сейчас поясню. Итак, они встретились и Мовсани согласился дать интервью. Но на следующий день Зегер снова позвонил Мовсани, и тот был явно расстроен. Это видела Сада Анвар, которая была с ними целый день. Хитченс тоже обратил внимание на поведение своего подопечного, и тот попытался объяснить ему, почему он так волнуется. Не знаю, что именно говорил Мовсани. Но когда они поехали на обед, он, зная тонкости азербайджанской кухни, все время подливал айран своему телохранителю. Явно не привыкший к подобным нагрузкам, Хитченс заперся в своей ванной комнате, простите меня за такие подробности. На это и был расчет Мовсани.

Интересно, что ночью во время банкета я пытался побеседовать с Питером Зегером, но профессиональный журналист, для которого любое интервью, любой разговор могут стать темой для статьи или интервью, наотрез отказался со мной говорить.

Вечером, после приезда, Питер Зегер по договоренности с Мовсани вошел в номер Хитченса. Тот был в ванной комнате и ничего не слышал. Они прошли в номер Мовсани, где между ними, возможно, произошла ссора или размолвка. В какой-то момент нервы Мовсани не выдержали и он, подняв тяжелый торшер, опустил его на голову своего собеседника. Хотя я полагаю, что убийство готовилось заранее.

– Что за чушь? – крикнул Мовсани. – О чем вы говорите?

– Успокойтесь и слушайте дальше. Мовсани нанес удар и вышел через номер Хитченса, закрыв дверь с его стороны. Его собственная дверь оставалась открытой, ведь он думал вернуться уже вместе со мной, чтобы я мог обеспечить ему абсолютное алиби. Но он не рассчитывал на то, что там появятся еще двое свидетелей. Сада Анвар и Омар Лятиф. Мовсани спустился вниз и встретился со мной в баре. Он все время смотрел на часы, рассчитывая, когда лучше подняться.

В это время в его номер вошла Сада Анвар, которую пропустили охранники. Она прошла в ванную и увидела тело убитого. Женщина поняла, что убийство было совершено совсем недавно. Кровь была еще красной. Она забрала свою заколку и ушла, не закрыв дверей. Сразу следом за ней появился Омар Лятиф. В отличие от Сады он не стал входить в спальную комнату. Подождав немного в гостиной и постучавшись в запертую дверь, разделявшую номера, он ушел, но на этот раз закрыл за собой дверь. Когда мы поднялись, раздались якобы крики Питера. У меня, конечно, не идеальный музыкальный слух, но мне показалось, что это кричал не Питер. Очевидно, наш режиссер решил использовать какую-то аппаратуру, спрятанную в своем номере, чтобы обеспечить себя абсолютным алиби. Возможно даже, что таким хитроумным способом он хотел подставить Хитченса. Ведь, услышав крики, Хитченс должен был вбежать в комнату, где произошло убийство, а сразу за ним могли войти и мы. Поэтому он и оставил открытой дверь. Но Омар Лятиф ее закрыл. Я помню, как мы подбежали к дверям и Мовсани дернул ее, уверенный, что она должна быть открыта. Все пошло немного не по плану. Хитченс задержался в ванной больше, чем следовало бы, а дверь оказалась закрытой.

Когда мы подходили в дверям, Мовсани сунул руки в карманы. Я думаю, что там был пульт, с помощью которого он включал свою аппаратуру. Дверь была закрыта, и я видел, как он удивился. Что было потом, вы уже знаете. Мовсани оказался единственным человеком вне подозрений. Но я ведь эксперт по преступности и могу засвидетельствовать, что, когда мы вбежали в спальню, на полу находился убитый человек, кровь которого уже высохла и превратилась в темную корочку. Так не бывает, когда человека убивают несколько секунд назад. Это была ошибка Мовсани.

– Но зачем? Зачем господину Мовсани убивать этого журналиста? – не выдержал Слейтер. – У вас опять какие-то дикие теории, господин Дронго.

– Это не теории. Я полагаю, что Питер Зегер сумел точно выяснить, что режиссер Хусейн Мовсани является вымышленной фигурой в кинематографическом мире. Конечно, он снимал свои фильмы и даже получал премии в номинациях за картины, снятые в молодые годы. Но все это давно прошло. Чтобы привлечь к себе внимание, ему нужен был статус обреченного изгнанника, а здесь ему очень помог один из высших священнослужителей Ирана, который оказался личным врагом их семьи. В ответ на фильм он объявил свою фетву и назначил награду в два миллиона долларов. Но в иранском руководстве отлично сознавали, что второй приговор творческому деятелю, да еще с подобной наградой, окончательно подорвет все шансы Ирана считаться цивилизованным государством. Отменить фетву, вынесенную Салману Рушди, они не могли, ведь ее вынес сам основатель государства Аятолла Хомейни. А вот отменить фетву в отношении Хусейна Мовсани они могли, что и сделали, заодно отменив и награду за его голову. Именно этим объясняется такая смелость нашего друга, решившего приехать на фестиваль в южный город. И его решение – остаться здесь, несмотря на два выстрела из обреза Рагима Велиева, который наверняка не связан ни с какими спецслужбами, а действовал только в силу своего темного подсознания. Мовсани давно готов был к сотрудничеству со своей бывшей родиной и требовал полной отмены всех возможных санкций против него.

– Это неправда! – закричал Мовсани.

– Это правда, – произнес женский голос. Все повернулись в ту сторону, откуда он раздался. На пороге стояла Сада Анвар. Она стерла косметику и как будто сразу постарела на несколько лет. Увидев ее, Мовсани замер, не решаясь больше ничего сказать.

– У вас нет доказательств, – рассудительно сказал кто-то из высоких чиновников. – Все это ваши измышления, которые не являются доказательствами.

– Вы не имеете права обвинять нашего гражданина, базируясь только на показаниях вот этой особы, – показал в сторону Сады Анвар поднявшийся с места Слейтер. – Я думаю, госпожа Анвар, что наши издания еще рассмотрят вопрос о сотрудничестве с вами. Если вы можете безосновательно обвинять нашего гражданина в совершении тяжкого преступления, то должны будете ответить за это в английском суде. Помните об этом.

– У меня есть доказательство, – сказал Дронго, доставая диктофон. – Дело в том, что Зегер, пришедший на интервью с Мовсани, должен был выключить свой диктофон, так как никакого интервью, собственно, и не было. Ведь они говорили совсем о другом. Но Зегер записал этот разговор на второй диктофон, и теперь все могут его услышать.

Он достал записывающее устройство и включил его. Зазвучал голос Питера Зегера:

– А теперь, господин Мовсани, мы побеседуем об интересующих нас вопросах. Если разрешите, я начну с главного...

– Хватит, – закричал Мовсани, вскакивая со своего места, – никто не давал вам права надо мной издеваться! Да, это я его убил. Он все пытался вытащить из меня все эти подробности отмененной фетвы. Ему рассказали об этом, и он собирался обо всем напечатать. Это я его убил. И убью каждого, кто попытается меня обвинять. Хватит надо мной издеваться.

Дронго заметил, как переглянулись Слейтер и Хитченс.

– Господин прокурор, – обратился Дронго к присутствующему в зале заместителю прокурора республики, – насколько я знаю, у господина Мовсани нет дипломатического паспорта. У него паспорт гражданина Великобритании. И на этом основании вы можете его временно задержать, а затем после решения суда предъявить ему обвинение в убийстве немецкого гражданина Питера Зегера.

– Мы потребуем депортации нашего гражданина на родину! – сразу крикнул Слейтер. – Он может отбывать наказание и в нашей стране, согласно договоренностям между нашими странами.