Японские писатели – предтечи Новейшего времени - Нацумэ Сосэки

В принципе, совершенно естественно, что, когда присутствующие быстро поднимаются, им приходится удерживать равновесие, однако я был не единственный, кто заметил такую телесную скованность лишь у одного человека.

С того момента прошло не более десяти секунд; подумав, что состояние не проходит, я был готов уже обратиться к сидевшему рядом г-ну N, чтобы тот поддержал сэнсэя, однако он уже вернулся на своё место и сидел там в прежней позе. Затем он сказал, что случилось нечто чудесное, и стало не до угощения.

Сэнсэй рассказал следующее.

«Сейчас, когда я поднялся, мне вдруг показалось, что я ощущаю сильный аромат прилива, а затем перестал что-либо понимать.

Придя в себя, я обнаружил, что нахожусь на поверхности моря, освещённой лунным светом, и меня несёт что-то вроде драконьих колец.

Некий шум на морской поверхности не походил на звуки плывущего корабля; также, это не были и люди, собравшиеся, чтобы спасать судно, терпящее бедствие. Совершенно очевидно, этот шум производили существа, людьми не являющиеся.

Я заметил группу пехотных офицеров, чья униформа на груди была перемазана кровью. К ним меня и понесло по морской глади. Я двигался легко и свободно, как если бы шагал по тёмно-синему длинношёрстому ковру.

Остановившись перед ними, я отвесил поклон и осведомился: ‘С кем из достопочтенных духов мы имели честь общаться недавно?’

Все они были импозантными молодыми духами, их лица сливались в одно; наконец у кого-то в лунном свете проступило подобие улыбки, и он рассмеялся.

‘Не задавай таких вопросов. Любой из нас подойдёт. Наша воля едина’.

Такой ответ мне показался несколько недостаточным, однако тут другой дух указал пальцем на небо и громко сказал: ‘А вот и наши младшие духи пожаловали’. Я взглянул на небо, потом — по сторонам, однако на бескрайних водных просторах в лунном свете не было ничего похожего на его описание.

‘А что за существа — ваши младшие духи?’ — спросил я тогда.

‘Это духи, которых предали после нас. Духи, преданные во вторую очередь’, — прозвучал от кого-то печальный ответ.

Я вгляделся, и, действительно, на расстоянии одного-двух дзё[118] от нас смутно просматривалась группа духов, наполовину растворившаяся в лунном свете. На них на всех была лётная форма, сбоку — японские мечи, а повязанные белые шарфы испачканы на груди кровью.

Я почувствовал, что один из них оборачивается к нам, но тут внезапно открыл глаза.

— Сколько же времени прошло, покуда я не сел на своё место?»

Я сказал, что, кажется, около десяти секунд; Кимура-сэнсэй был очень удивлён, услыхав это.

«Похоже, этой ночью духи никак не желают нас покидать. Для меня это — долг, поэтому я продолжу, покуда в груди осталось дыхание, однако для вас, господа, такой случай выпадает лишь раз в тысячу лет, поэтому советую вам оставить мысли о возвращении домой», — сказал он, на что все присутствующие стали говорить, что не имеют ни малейших возражений. Глаза у всех сияли, все устраивались поудобнее, ожидая следующего проявления духов. В это время Кавасаки-кун уже прекратил рыдать; оставаясь лежать на татами, он вдруг заснул, издавая негромкий храп. Один из присутствовавших предложил принести ему ночное стёганое кимоно, чтобы он не простудился, однако тот резко приказал оставить его так, как он лежит.

Сэнсэй необычно суровым взглядом посмотрел на спавшего, затем взял каменную флейту и снова заиграл на ней. Флейта безрезультатно издавала звуки где-то на протяжении пяти минут, а Кавасаки-кун не просыпался. Я хорошо знал, сколь истощил он свои силы, как много усилий приложил, и поэтому не мог ему не сочувствовать; ведь входившие в него духи не делали снисхождения и подобно каменным сказал наваливались на его хрупкое тело.

Наконец Кавасаки-кун, казалось, проснулся, потянулся всем телом и попросил стакан воды. Один из присутствовавших, получив молчаливый кивок от Кимура-сэнсэя, принёс ему полный стакан. Всё это время сэнсэй продолжал извлекать из флейты звуки.

Принесённая на глазах у всех вода полностью отстоялась и выглядела таинственно. Казалось, Кавасаки-кун выпил её одним глотком, однако в стакане осталось две трети содержимого. Он попробовал допить её вторым глотком, но вода попала в трахею, и он зашёлся сильным кашлем, забрызгав рукав своей белой одежды.

Кто-то хотел помочь ему вытереться, однако Кимура-сэнсэй резким жестом заставил его оставаться на месте; лицо Кавасаки-куна, до того момента как бы пребывавшего во сне, явно отличалось от тех духов, что говорили через него ранее, однако стало таким же импозантным, угловатым и мужественным.

6

«Вы — те, кого я встретил на поверхности океана?», — спросил сэнсэй, оставив флейту.

«Да. Когда стало ясно, что мы терпим поражение в войне, то в последнем порыве божественного ветра Симпу[119] мы преподнесли свои жизни стране императоров», — был звучный ответ. Я вспомнил о духах с повязанными запачканными кровью шарфами и в лётной форме и понял, что теперь перед нами предстали духи воинов-героев особых ударных отрядов.

«Отчего вы считаете себя преданными?», — бесстрашно спросил сэнсэй.

«Лучше будет, если вы рассудите сами, выслушав нашу историю.

Мы обнаружили перемещавшийся отряд противника в одной из бухт Филиппинского архипелага, и сборная эскадрилья, которой я командовал, в полном составе — 5 летающих бомб и 4 самолёта прикрытия — врезалась в него, в результате чего были потоплены один авианосец и один крейсер.

У каждого из нас был свой курс, проложенный на карте. Ради этого утра смерти, ради солнца славной смерти в бою перед скакуном Его Величества, мы полгода проходили усиленную специальную тренировку. И всё это время смерть стояла у нас перед глазами.

Мы жили в совсем иное время, чем божества — наши старшие братья. Признаки поражения Японии просматривались вполне конкретно; гибель страны наших предков была уже неизбежна. Гигантский солнечный шар медленно опускался в пучину; невидимое глазу наипрекраснейшее, наилучшее божество, великое строение духа, в котором собрались души всего народа, — этот кипарис терял своё благоухание, стены рушились, но он пытался вернуться на землю, подававшуюся у него под ногами. (?) Это был громадный и чистый дворец, наследованный нами от предков; лицо, проживавшее там, не могло быть однозначно отнесено ни к людям, ни к богам; набравшийся мужества и вошедший туда человек мог сразу же попасть к божеству, — такое это было место.

Разумеется, собственными глазами мы того дворца не видели. Тем более — не ощущали, что эти тела проживают там. Однако, мы