История Русской Церкви. Том 1. История христианства в России до равноапостольного князя Владимира - Митрополит Макарий

Как могли послы беседовать с Владимиром и понимать друг друга? С берегов Волги могли прийти послами природные славяне, как известно находившиеся в составе болгарского народа, или и коренные болгаре, но довольно знакомые с языком славянским от непрестанных сношений со своими сообитателями славянами; евреи хазарские, производившие целые века торговлю в Киеве, могли и сами несколько изучить язык наш, могли иметь и переводчиков; римский миссионер, еще до того проповедовавший в России, наверно, понимал сколько-нибудь язык народа, которому проповедовал, или уже, без сомнения, запасся переводчиком; наконец, философ греческий, всего скорее, мог быть из болгар или других племен славянских, обитавших в Греции: найти такого проповедника грекам было легко, а послать – требовало благоразумие и желание себе успеха. И этот успех, действительно увенчавший проповедь философа, не зависел ли частик) и от того, что благовестник, владея в совершенстве славянским языком, весьма ясно напечатлел в уме и сердце великого князя истины христианства?

Вторая часть повествования Нестерова об обращении Владимира изображает совещания его со своими боярами и старцами по случаю приходивших к нему миссионеров, отправление русских послов для испытания предложенных вер на месте и ответы этих послов по возвращении.

«В следующем (987) году, – говорит летописец, – Владимир созвал своих бояр и градских старцев и сказал им: „Ко мне приходили проповедники разных вер: болгаре, немцы, евреи и греки, – каждый предлагал мне свой закон как лучший из всех и порицал другие; что вы на это присудите?“. „Князь, – отвечали тогда бояре и старцы, – ты знаешь, что никто своего не хулит, а, естественно, хвалит; если хочешь разузнать дело получше – у тебя есть мужи, пошли их испытать предложенные тебе веры на месте“. Приятною показалась такая речь князю и всем людям; немедленно избраны были десять разумнейших мужей, которые сперва отправились к волжским болгарам, потом к немецким католикам, наконец пришли в Царьград. Здесь император, узнавши о цели их прихода, повелел показать им все величие греческого богослужения; их привели в великолепный Софийский храм, где сам патриарх со всею торжественностию совершал литургию. Величественное, никогда не виданное зрелище совершенно поразило их сердце и чувства. Они не могли отдать себе отчета, что видели и слышали, но только изумлялись и благоговели. Когда возвратились они в отечество, Владимир снова созвал бояр и старцев и велел послам рассказать все виденное. Крайне невыгодно отозвались они о богослужении болгарском; не одобрили и богослужения немцев, заметивши, что в храмах немецких служб много, а красоты никакой. «Но когда пришли мы к грекам, – продолжали послы, – нас ввели туда, где служат они Богу своему, и мы не знаем: на небе ли мы находились или на земле, потому что на земле нет такого вида и красоты, и мы не в состоянии их описать; знаем только, что там с людьми обитает Бог и что богослужение греческое лучше всех других. Забыть этой красоты мы не можем, ибо всякий человек, вкусив сладкого, отвращается от горького; так и мы не имамы зде быти, не хочем оставаться в древней языческой вере». Выслушав слова послов, бояре и старцы, со своей стороны, заметили великому князю: «Если бы нехорош был закон греческий, то не приняла бы его бабка твоя Ольга, мудрейшая из всех человеков». Тогда Владимир спросил: «Где приимем крещение?» – «Где ти любо», – отвечали бояре...».

Еще рассказ – и опять совершенно вероятный во всех своих подробностях! Приступая к такому великому делу, каково перемена религии в целом государстве, Владимир собирает бояр и старцев, или народное вече, и требует их совета – так поступали всегда князья древней Руси в особенно важных случаях; так поступили совершенно в подобном же случае еще Аскольд и Дир, когда прибыл к ним из Греции первый епископ с евангельскою проповедию. Недаром и в саге Олава, короля норвежского, воспитанного при дворе Владимира Великого, сохранилась память о совещаниях нашего князя с боярами и народом касательно принятия христианства, хотя многое другое, относящееся к этому событию, искажено в ней почти совершенно. Бояре и старцы присоветовали князю послать десять разумнейших мужей для испытания предложенных ему вер на месте – совет самый благоразумный и необходимый! Предки наши в то время еще не в состоянии были судить о достоинстве разных вер по их учению и отвлеченным догматам, а приходившие к нам послы более этого и не могли сообщить им каждый о своем законе. Что же оставалось делать? Одно – пойти и посмотреть собственными очами все эти религии в их внешнем проявлении и одежде, в их святилищах, празднествах и богослужении, расспросить о знаменовании их священных обрядов и таким образом хотя сколько-нибудь понять внутреннее достоинство самых вероисповеданий, так и сделано. Достойно замечания, что когда бояре и старцы созваны были для рассуждения о вере, то ни один из них не стал восхвалять или защищать пред Владимиром древнюю веру отцов, ни один не выразил даже намека, что нет нужды искать веры какой-либо иной, лучшей. Не свидетельствует ли это, что предки наши язычники начинали уже в то время довольно ясно видеть недостатки своей отеческой религии и потому мало были к ней привержены? Избранные послы для испытания вер на месте ходили к болгарам, потом к немцам, наконец к грекам и, возвратившись, отдали полное предпочтение вере греческой. Предание об этом путешествии послов русских для испытания вер, кроме наших отечественных летописей, сохранилось еще в одной древней греческой рукописи с такими же точно подробностями, хотя несколько искаженными и преувеличенными. А физическая возможность сего путешествия, для которого назначает летописец около года, не должна подлежать сомнению: сношения киевлян с греками и болгарами были свободны и нетрудны, а к немцам послы ходили, конечно, ближайшим [путем] – почти года для всего этого, кажется, достаточно. Никто, разумеется, не усомнится в том, что богослужение греческое, совершенное в лучшем из константинопольских храмов самим патриархом, могло сильнее подействовать на послов русских, нежели богослужение магометан и богослужение немецких католиков в каком-нибудь простом, обыкновенном храме, совершенное одним священнослужителем. Бояре и старцы, едва выслушали из уст послов похвалу вере греческой, начали и сами хвалить ее и убеждать Владимира к принятию ее примером Ольги – и опять ни слова о древней вере отцов и о других верах, не должно ли отсюда заключить, что в числе этих бояр и старцев были некоторые христиане, тайно исповедовавшие уже веру греческую, а другие, по крайней мере, имели к ней предрасположенность?

Наконец, третья часть повествования Нестерова об обращении Владимира описывает поход его на Херсон, самое крещение его в этом городе, бракосочетание с греческою царевною Анною и возвращение в Киев.

«В следующем (988) году, – повествует летописец, – Владимир собрал войско и предпринял поход на Херсон. Долго не мог он взять укрепленного города, несмотря на все свои усилия. Напрасно угрожал херсонцам держать их в осаде целые три лета, если они не сдадутся, – осажденные не соглашались. Наконец, некто муж корсунянин по имени Анастас пустил из города в стан русский стрелу с надписью: «За вами к востоку находятся колодези, откуда херсонцы получают воду чрез трубы; перекопайте водопроводы». Услышав о сем, Владимир воззрел на небо и воскликнул: «Если это сбудется, я непременно крещусь». И действительно, указанное средство оказалось совершенно успешным. Владимир овладел Херсоном и, вступивши в него с дружиною, послал сказать греческим императорам Василию и Константину: «Ваш славный город я взял; так поступлю я и с вашею столицею, если не отдадите за меня сестры своей, еще незамужней, которая, как слышно, есть у вас». Императоры, со своей стороны, потребовали от него, чтобы он крестился, соглашаясь только под этим условием исполнить его желание. «Скажите царям своим, – отвечал Владимир послам греческим, – что я крещуся, что я еще прежде испытал закон ваш чрез нарочитых своих мужей и полюбил вашу веру и ваше богослужение». Возрадовались императоры и начали умолять сестру свою Анну отправиться к русскому князю. Она не соглашалась и говорила: «Лучше бы умереть мне, нежели идти в плен сей». Но братья представляли ей, что таким образом она сделается виновницею обращения ко Христу целого народа русского и спасет отечество свое Грецию от страшного оружия руссов. И отправилась горестная царевна, сопутствуемая многими сановниками и пресвитерами, на корабле в Херсон, где встретили ее обрадованные жители со всеми знаками почестей и усердия. Тем временем, по устроению Божию, Владимир заболел очами, так что ничего не мог видеть, и сильно тому сокрушался. «Если хочешь исцелиться от своей болезни, – велела сказать ему Анна, – крестись скорее – иначе не получишь исцеления». Владимир согласился. Тогда Корсунский первосвятитель с прибывшими из Царьграда пресвитерами, огласив великого князя, совершил над ним святое таинство, и в ту минуту, как только возложил на крещаемого руку, Владимир мгновенно прозрел и воскликнул, выходя из святой купели: «Вот теперь-то впервые узрел я Бога истинного!». Многие из дружины, видя совершившееся чудо, тут же последовали примеру своего князя. Крещение происходило в церкви святого Василия, стоявшей посреди Херсона на городской площади. Крестивший Владимира архипастырь преподал ему подробнейший Символ веры, как образ здравых словес, которого бы постоянно держался князь, чтобы не быть увлеченным ложными мнениями еретиков и отщепенцев. Вскоре затем последовало и бракосочетание Владимира с греческою царевною. В память всего этого он создал в Херсоне церковь и, возвративши завоеванный город царям греческим как вено за руку сестры их Анны, отправился в свою столицу.