Театр тающих теней. Конец эпохи - Елена Ивановна Афанасьева

Николай даже не отпирается.

– Чтобы за соучастие и сокрытие не пойти! Как пойдешь сейчас ты, если сию минуту не возьмешь девочек и не пойдешь на корабль. И не замолчишь о своем Савве раз и навсегда!

– Я никуда не пойду. – Решение возникает мгновенно. Дороги на корабль вместе с тем, кто убил Савву и Антипку, для нее нет. – И никуда с тобой не поеду.

Николай смотрит, будто не понимает, что она, всегда кроткая и тихая Анна, способна на эту железную решимость. И этот жесткий тон. И эту ненависть, что звучит в каждом ее слове.

– Я должна похоронить их.

– Их уже рыбы обглодать успели! Не узнать!

– Я должна предать их земле.

– Ты плохо слышать стала! Хоронить расстрелянного врага тебе никто не даст! Поплывешь за ним, стрелять будут! Саму за соучастие посадят!

– Волк тоже расстрелянный враг?

– Волк ваш гнался за авто до самой Балаклавы. В глотку бы мне вцепился, если бы я не выстрелил. Права была моя мама – сплошная дурость в доме волк!

Анна вырывает свою руку из руки Николая.

– Волк в доме – сплошное счастье! Одно большое сплошное счастье. – И чувствует силу, которая каждую минуту нарастает в ней. Будто убитый Антипка свою силу ей отдает. – Твоя власть может мне запретить хоронить убитого волка?

– Еще минута, и ты опоздаешь на корабль! И никто обратно в имение тебя с дочками не повезет – авто едет в Севастополь.

Анна молчит. Запахивает расстегнутое пальто. Идет в сторону авто.

– Будешь тащить своего волка на себе!

– Значит, буду…

Сторожевой корабль гудит, торопит. Разъяренный Николай вышвыривает из авто их поклажу. Резко за руку вытаскивает из машины перепуганную Олюшку, достает почти раздетую, едва прикрытую пуховой шалью Иришку, сует на руки Оле. Достает свой саквояж. Оборачивается к ней.

– Идете?

Анна молчит.

– Никодим! Авто должно немедленно вернуться в штаб флота! Выполнять!

– Есть выполнять… – едва слышно повторяет Никодим. Неловко пожимает плечами. Садится за руль. И авто трогается к выезду из порта.

Николай четким строевым шагом идет к сторожевому судну. Поднимается по трапу. Заходит на борт. Оборачивается, чтобы увидеть, как, скинув свое пальто, под прицелами береговой охраны, Анна заходит в ледяную ноябрьскую воду. И плывет. Среди трупов.

Сторожевой корабль, издав гудок, отходит от причала.

Анна доплывает до волчонка. Оборачивается на пристань. Береговая охрана держит ее на прицеле. Делает несколько гребков в сторону Саввы и слышит выстрелы. Стреляют поверх головы, предупредительными. Пока. Но могут и в нее выстрелить. До Саввы ей плыть нельзя. Выстрелят. И, захватив одной рукой черное тело, другой гребет обратно к берегу.

Чужие

Анна. Крым. 1920 год

Мокрое платье. Мокрое белье. Мокрые чулки. Мокрые волосы на холодном ноябрьском ветру. Накинутое Олюшкой на плечи пальто не помогает.

И страшная мысль: вдруг Николай прав? Вместо того чтобы спасать дочек, она кинулась в воду за трупом волка! Дочек в безопасное место не увезла. И если теперь, перемерзнув в ледяной воде, заболеет сама, то что будет с дочками? Что станет с девочками, одна из которых больна, а другая и свое пальтецо скинула, чтобы согреть мать. Так и стоят они обе почти раздетые на этом пронизывающем ветру.

Положила мокрый труп Антипки на землю. Отжала выбившиеся и намокшие волосы, вытерла о подол сухого пальто руки. Принялась укутывать Иришку. И успокаивать дрожащую от страха Олюшку.

– Сейчас обсохнем, и станем собираться домой.

Где обсохнем? На чем домой добираться? Не знает.

Знает одно: оставить в воде трупы Саввы и Антипа и уплыть с человеком, который их застрелил, она не могла. Не могла. И всё. Савву похоронить ей не дадут. Пулеметы вдоль пристани и солдаты с винтовками – пока плыла, не сводили с нее прицела. Спасибо, не выстрелили. И не арестовали. Пока.

Похоронить Савву невозможно. Даже не дали ближе к нему подплыть, руку на труп положить. Только коснулась волка, хотела подплыть к Савве, раздался окрик:

– Назад! Стрелять буду.

Пришлось повернуть.

Выстрелил бы этот совсем юный мальчишка, быть может, ровесник Саввы, она не знает. Но знает, что в мире, где Николай Константиниди расстрелял Савву, того Савву, с которым он столько раз сидел за одним столом, играл в шарады, спорил и пел, в мире, где друг семьи, которого она три месяца считала своей главной защитой и опорой, расстрелял мальчика, только потому, что другие могли подумать, что он, офицер добровольческой армии, покрывает врага, в мире, где любящий в детстве всех живых существ Николенька убил и кинувшегося на защиту Саввы волчонка Антипку, в этом мире может случиться всё. И почему бы в этом мире совсем молоденькому солдатику в незнакомую ему дамочку, плывущую за телом расстрелянного врага, не выстрелить? Или в ее дочек?

Мир перевернулся.

Полгода назад ей казалось: еще немного, придут свои, выгонят красных извергов и всё будет как всегда.

Извергов выгнали. И сами извергами стали. С диктатурой. Расстрелом Марфуши. И Саввы. И волка. Ждать больше нечего. Нет красных. Но и своих теперь нет. Нигде нет своих.

Сторожевой корабль, на котором они должны были плыть обратно в свою хорошую жизнь, скрылся из вида. Да и есть ли она, прежняя хорошая жизнь? Есть ли она теперь хоть где-то?

Застывают на холодном ветру на этой балаклавской пристани – она мокрая, Ирочка больная, Олюшка перепуганная насмерть, и труп волка. Тоже мокрый. Ей одной не дотащить выброшенные из авто два их саквояжа и мертвого Антипа Второго. Олюшке не донести Иринку. Застынут насмерть. Переждать, обсохнуть негде. Военный порт для них не место. Не пустит их в здание никто. И уехать обратно в имение никто не поможет. Анна не знает, что теперь делать. Только знает, что сделала всё правильно – уплыть с Николаем они не могли. Но толку-то от этого знания. Когда нужно немедленно убираться с территории военного порта. И некому им помочь.

Бредут к выходу с пристани. За ними закрываются ворота. И всё. Пустая дорога и ветер.

Пешком до верхней дороги им не дойти. И даже на дороге, дойди они каким-то чудом до нее, вряд ли найдется возчик или шофер, готовый довезти их до имения.

И оставаться здесь за воротами – только злить охранников и сторожевых на вышках, не ровен час, могут выстрелить.

Кажется, всё совершенно безнадежно и выхода нет.

Но…

В быстро опускающихся сумерках из-за поворота вдруг появляется реквизированное