Перелет - Андраш Шимонфи

Итак, в Москве оказались три венгерских генерал-полковника. Кроме того, вскоре выяснилось, что Янош Вёрёш ведет свою собственную игру… Мы об этом узнали, когда однажды из Наркомата иностранных дел нам принесли протокол наших переговоров, а из того же пакета выпала дипломатическая записка, составленная Яношем Вёрёшем и переведенная на русский язык.

Ознакомившись с ней, мы установили, что Янош Вёрёш затевает что-то помимо нас. Дело в том, что в этом переведенном на русский язык тексте, попавшем к нам явно не случайно, но направленном без комментариев и сопроводительной бумаги, Янош Вёрёш заверял Молотова в том, что взять на себя руководство всеми вооруженными силами Венгрии, а также установить контакты с советской стороной Хорти поручил именно ему. Ни одного слова правды.

Вот что было написано в этой записке.

Первым с содержанием бумаги познакомился я, так как помогал переводчику переводить записку обратно с русского на венгерский. Я сразу понял, что это такое, и отнес ее Фараго. Тот бросил взгляд на записку, а потом вопросительно посмотрел на меня… Этот взгляд я запомнил на всю жизнь. Только тогда Фараго понял, что Янош Вёрёш с самого начала водил всех нас за нос. Мне ничего не оставалось, как отправиться с этим листком к Беле Миклошу. Он прочитал его и небрежно бросил: «А вы ожидали от него чего-то другого?» Подробнее он этот «документ» комментировать не стал.

И надо же было такому случиться, вечером того же дня к нам привезли Яноша Вёрёша! До этого мы видели его всего один раз. Его держали где-то за городом, на даче, вместе с женой. Но теперь он оказался в «японском салоне». Так собрались три венгерских генерал-полковника.

Скажу только, что атмосфера там была более чем натянутая.

Я тоже присутствовал на встрече трех генерал-полковников. Деваться мне было некуда, у нас была общая гостиная, и вся наша жизнь проходила именно там. Я забился в угол и старательно делал вид, что погрузился в чтение книги, ничего не вижу и не слышу. Это были воспоминания одного французского дипломата. В книге много рассказывалось о протоколе, правилах поведения во время переговоров, за столом и т. п. Я купил ее в бытность свою военным атташе, а узнав, что мне придется вступать в контакт с русскими, взял с собой на фронт… на всякий случай… Все же я больше солдат, чем дипломат, но вдруг мне придется вести переговоры… Именно эти воспоминания я и изучал с большим усердием…

Но уйти совсем мне было просто некуда.

Они долго спорили друг с другом, и вдруг Габор Фараго в типичной для него добродушной манере, обращаясь ко мне, спрашивает:

— Слышь, Кальман! Вот мы никак не можем договориться. Скажи, кто, по-твоему, из нас старший?

Что мне отвечать? Вопрос очень каверзный? Я говорю:

— Как же это я могу решить?

А Фараго:

— Решить ты и вправду не можешь! Просто скажи откровенно, что ты думаешь по этому поводу?!

Ну, что тут поделаешь?! Начинаю медленно говорить, что все они по званию генерал-полковники, но что старший среди них в этом звании — Бела Миклош…

— Справедливо, — заметил Фараго, — продолжай!

Я продолжаю:

— С другой стороны, хотя его высокопревосходительство Бела Миклош и старший в данном звании, но армии сейчас у него нет… Его высокопревосходительство Янош Вёрёш — начальник генерального штаба венгерской армии, но и он в данное время войсками не располагает… Правда, его высокопревосходительство Янош Вёрёш утверждает, что регент лично давал ему указания в отношении армии и переговоров. Но, к сожалению, я их не видел… К тому же без войск эти указания все равно невозможно осуществить…

Генералы молча слушают. Тогда я говорю, обращаясь к Фараго:

— Ваше превосходительство, вы являетесь руководителем делегации, направленной регентом для заключения временного перемирия, но Хорти, уполномочивший вас вести эти переговоры, смещен…

— Увы, и это тоже правда, — произнес Фараго. — Но тем не менее переговоры с русскими все же надо продолжать, кто же из нас троих должен их вести?

— Я считаю, что вы, потому что и прежде вели их. Вы — единственный человек, который имеет хоть какие-то письменные полномочия!

Так закончилась для меня эта мучительная сцена. Не приходится говорить, что мои слова отнюдь не снискали мне симпатии Белы Миклоша. Но ответить иначе я не мог: было видно, что Фараго вовсе не мечтает остаться на коне, а просто пытается не допустить окончательного разрыва между тремя генералами. Это будет возможно лишь в том случае, если они придут к какому-нибудь соглашению между собой, а главное, чтобы переговоры продолжал тот, кто их начинал. То есть Габор Фараго.

Ты спрашиваешь, как я оценивал каждого из них в то время? Что ж… Могу рассказать.

Бела Миклош был очень скрытным, молчаливым, непредсказуемым человеком, но с большим военным опытом и знаниями. Это был высокообразованный человек, хорошо умеющий владеть собой. Что я имею в виду? Скажем, даже во время истории с Яношем Вёрёшем он вел себя сдержанно (не то, что я, невоспитанный человек, который даже не подал Яношу Вёрёшу руки). Бела Миклош был настоящим джентльменом… Вести же переговоры Бела Миклош не мог. Он был бравым гусаром и хотел им оставаться, несмотря на все усиливающийся диабет. Для переговоров, поисков, компромиссов, заседаний он не годился: он был слишком чопорным и церемонным.

Габор Фараго располагал необходимой для генштабиста подготовкой, у него был практический ум зажиточного венгерского крестьянина, человек он был одаренный, бывший военный атташе в Советском Союзе, прекрасно говоривший по-русски, чувствовал себя в Москве как дома, что для нас казалось странным. Когда он надевал меховое пальто, нахлобучивал на голову ушанку, то выглядел как настоящий русский мужик, приехавший в столицу за покупками. Я уверен, никто не принял бы его за иностранца. Надо отдать ему должное: у него совсем отсутствовало тщеславие, я имею в виду, что он заботился в те дни не о своей собственной карьере, а о том, чтобы сдвинуть воз с места. В этом ему помогал профессиональный дипломат Домокош Сент-Иваньи.

Домокош Сент-Иваньи вести переговоры умел. Фараго прислушивался к нему. Посол для особых поручений никогда не забывал о цели переговоров, не стеснялся добиваться поставленной цели окольными путями, умел идти на компромиссы. Словом, это был настоящий дипломат…

Тогда, в Москве, Сент-Иваньи думал, что в сложившейся ситуации в Венгрии можно установить буржуазно-демократический строй, а не социалистический. Он считал: необходимо как можно быстрее создать такое правительство, которое было бы приемлемо для Советского Союза и западных держав… Одно можно сказать, что Сент-Иваньи был более гибким и «готовым к компромиссу» партнером, чем, скажем, Геза Телеки, который, однако, какое-то время был министром, а вот Домокош Сент-Иваньи так никогда министром и не стал.

И наконец, там был Янош Вёрёш. Я о нем уже говорил, что он всячески пытался скрыть свои намерения, но тем очевиднее становилось для нас, что в конечном итоге он стремится к власти, вот какой была его цель. Ты хочешь, чтобы я дал оценку Яношу Вёрёшу. Добавлю только одно: выяснилось, что он вел два дневника. Один из них недавно был опубликован в США. Этот дневник прослеживает события после 15 октября 1944 года, и в нем, как бы это сказать, Янош Вёрёш выступает как сторонник «англо-американского» решения для Венгрии. Но есть и другой дневник Яноша Вёрёша, с которым ты и сейчас можешь познакомиться в Военно-историческом институте, причем в этом дневнике Янош Вёрёш выступает уже как сторонник «русского решения»…

Вскоре меня забрали из «генеральского салона» и вновь отправили в распоряжение штаба 4-го Украинского фронта. Оттуда 31 декабря 1944 года, то есть после сформирования Временного национального правительства, я поступил в распоряжение нового министерства обороны, которое тогда существовало лишь на словах. Хотя министр обороны уже имелся, им был Янош Вё-рёш, который за день до моего прибытия в Дебрецен отправился в Москву в составе делегации Временного правительства подписывать окончательное соглашение о перемирии. А кто же стал его заместителем? Габор Фараго…

Именно он поручил мне приступить к созданию новой венгерской армии на демократической основе.

Так что с твоим отцом я в Москве не встречался, мы увиделись с ним снова в Дебрецене в январе 1945 года, куда он прибыл через две недели после меня.

КОММЕНТАРИИ ОТЦА К ВОСПОМИНАНИЯМ КАЛЬМАНА КЕРИ: — Я далек от мысли ставить под сомнение аналитические способности Кальмана Кери, я на своем месте и в своем звании не мог так глубоко видеть проблемы и их взаимосвязь. Но…

Ведь он же сам рассказывал тебе, что начать переговоры с русскими поручалось ему самому. Когда его командир Бела Миклош решил поехать через линию фронта, именно Кальман Кери обязан был напомнить ему, что в уставе сказано: командующий армией и начальник штаба одновременно не имеют права покидать ее…