Справедливость. Как поступать правильно? - Майкл Сэндел

Некоторые люди могут возразить, сказав, что технически правдивое, но вводящее в заблуждение заявление, подобно лжи, нельзя универсализировать, не впадая в противоречие. Но рассмотрим различие: если каждый, столкнувшись с убийцей или с постыдным сексуальным скандалом, будет лгать, тогда никто не будет верить подобным заявлениям, и они не будут «работать». Но этого нельзя сказать о правде, вводящей в заблуждение. Если каждый оказавшийся в опасной или затруднительной ситуации, прибегнет к тщательно продуманным уклончивым ответам, люди необязательно перестанут верить таким ответам. Вместо этого люди могут научиться слушать так, как слушают юристы, и анализировать заявления, внимательно прислушиваясь к буквальному смыслу сказанного. Именно это и произошло, когда СМИ и общественность ознакомились с тщательно сформулированными опровержениями Клинтона.

Суть утверждения Канта не в том, что состояние дел, при котором люди анализируют опровержения политиков, выискивая их буквальный смысл, чем-то лучше состояния, при котором вообще никто не верит политикам. Это было бы доводом от последствий. Тезис Канта, скорее, состоит в том, что вводящие в заблуждение заявления, являющиеся тем не менее правдивыми, не принуждают и не манипулируют слушателями так, как это происходит в случае, когда людям откровенно лгут. Всегда существует возможность, что внимательный слушатель сможет разобраться.

Итак, есть причина прийти к выводу, что, согласно нравственной теории Канта, правдивые, но вводящие в заблуждение заявления, сделанные убийце, стоящему на пороге вашего дома, прусским цензорам или специальному следователю, морально допустимы в том смысле, в каком откровенная ложь недопустима. Утверждение Канта, что неправильно лгать пришедшему к вам в дом убийце, возможно, нельзя защитить. Но различие между откровенной ложью и вводящей в заблуждение правдой помогает проиллюстрировать нравственную теорию Канта. И это проявляет удивительное сходство, существующее между Биллом Клинтоном и моралистом-аскетом из Кёнигсберга.

Кант и справедливость

В отличие от Аристотеля, Бентама и Милля, Кант не создал крупного труда по политической теории, ограничившись несколькими эссе. И все же трактовка морали и свободы, возникающая из его этических работ, составляет мощные политические выводы. Хотя Кант не разрабатывал эти выводы в подробностях, политическая теория, которой он отдавал предпочтение, отвергает утилитаризм в пользу теории справедливости, основанной на общественном договоре. Но этот общественный договор необычный.

Что делает его необычным? Для Канта общественный договор, определяющий наши права, в реальности никогда не происходит. Он гипотетический — это «идея разума». Позвольте пояснить.

Во-первых, Кант отвергает утилитаризм — не только как основу морали, но и как основу закона. Справедливая конституция, как ее понимает Кант, направлена на гармонизацию свободы каждого индивидуума со свободой всех прочих. Она не имеет ничего общего с максимизацией пользы, которая «ни в коем случае не должна вмешиваться» в определение основных прав. Поскольку у людей разные взгляды на эмпирическое счастье как на цель и на то, в чем оно заключается, тогда польза — или величайшее благо максимального числа людей — не может быть основой справедливости и прав. Почему не может? Потому что основание прав на пользе потребовало бы, чтобы общество утвердило или одобрило одну концепцию счастья, отдав ей предпочтение перед всеми другими концепциями счастья. Основание конституции на одной конкретной концепции счастья (такой, как счастье большинства) наложило бы на некоторых людей ценности других людей; такое основание не уважает права каждого человека преследовать свою цель. Кант писал: «Ни один не может принудить меня быть счастливым так, как он хочет (так, как он представляет себе благополучие других людей); каждый вправе искать свое счастье на том пути, который ему самому представляется хорошим, если только он этим не наносит ущерба свободе стремиться к подобной цели — свободе, совместимой по некоторому возможному общему закону со свободой всех...».201

Вторая отличительная черта политической теории Канта — то, что эта теория выводит справедливость и права из общественного договора, но общественного договора с удивительной особенностью. До Канта мыслители, выдвигавшие идею общественного договора (в том числе и Локк), утверждали, что законное правительство возникает из общественного договора между мужчинами и женщинами, которые в тот или другой момент совместно определяют принципы, которые будут регулировать их коллективную жизнь. Кант понимает контраст иначе. Хотя законное правительство должно быть основано на первоначальном договоре, этот договор «нет нужды предположить как факт, (более того, как таковой, он вообще невозможен)». Кант утверждает, что первоначальный договор «всего лишь идея разума».202

Зачем выводить справедливую конституцию из воображаемого, а не реального договора? Одна из причин — практическая: исторически зачастую трудно доказать, что в древней истории народов существовал подобный договор. Вторая причина — философская: нравственные принципы нельзя вывести из одних эмпирических фактов. Точно так же как нравственный закон не может зиждиться на интересах или желаниях индивидуумов, принципы справедливости не могут быть основаны на интересах или желаниях сообщества. Одного факта, что когда-то в прошлом группа людей согласилась с конституцией, недостаточен для того, чтобы сделать конституцию справедливой.

Какой воображаемый общественный договор мог бы избежать этой проблемы? Кант называет такой договор просто «идеей разума, которая, однако, имеет несомненную (практическую) реальность в том смысле, что договор налагает на каждого законодателя обязанность издавать свои законы таким образом, чтобы они могли исходить от объединенной воли народа, и что на каждого подданного, поскольку он желает быть гражданином, следует смотреть так, как если бы он наряду с другими дал свое согласие на эти законы». Кант приходит к выводу, что этот воображаемый акт коллективного согласия «и есть тест на правильность каждого общественного закона».203

Кант не говорил, на что походил бы этот воображаемый договор и какие принципы справедливости он может породить. Спустя почти 200 лет после смерти Иммануила Канта на эти вопросы попытается ответить американский политический философ Джон Роулз.

Глава 6

Джон Роулз.

Аргументы в пользу равенства

Договорные принципы справедливости

Большинство американцев никогда не подписывали общественный договор. В сущности, единственные американцы, которые действительно дали согласие соблюдать конституцию США (помимо государственных служащих), это натурализовавшиеся граждане — иммигранты, дающие присягу, которая является условием получения ими гражданства. От всех остальных никогда не требовали (и даже не просили) согласия с конституцией. Так почему мы должны подчиняться закону? И как можно говорить о том, что наше правление основано на согласии управляемых?

Джон Локк говорит, что мы дали молчаливое согласие. Любой, кто пользуется выгодами, которые предоставляет государство, хотя бы путешествующий по дорогам, неявным образом, молчаливо соглашается с законом и обязан ему повиноваться.204 Но молчаливое согласие — бледная копия подлинного согласия. Понять, каким образом проезд через город подобен ратификации конституции, трудно.

Иммануил Кант обращается к гипотетическому согласию. Закон справедлив, если он согласован народом в целом. Но и это — озадачивающая альтернатива реальному общественному договору. Каким образом гипотетическое соглашение может выполнить нравственное дело реального соглашения?

Джон Роулз (1991-2002), американский политический философ, предлагает проясняющий суть дела ответ на этот вопрос. В книге Theory of Justice («Теория справедливости», 1971) Роулз утверждает, что правильный способ размышления о справедливости — это постановка вопроса о том, с какими принципами мы согласились бы, пребывая в первоначальном состоянии равенства.205

Роулз рассуждает следующим образом. Предположим, мы, каковы мы ни есть, собрались, чтобы избрать принципы, которые будут управлять нашей коллективной жизнью, то есть для написания общественного договора. Какие принципы изберем? Вероятно, мы обнаружим, что прийти к согласию трудно. Разным людям будут нравиться разные принципы, отражающие их разные интересы, моральные и религиозные убеждения и социальное положение. Некоторые люди богаты, другие — бедны; одни могущественны и имеют хорошие связи, а другие не так могущественны и имеют связи похуже. Некоторые люди — члены расовых, этнических или религиозных меньшинств, а другие входят в большие сообщества. Можно согласиться на компромисс. Но даже компромисс будет, вероятно, отражать превосходство, которое при переговорах одни имеют над другими. Нет причин полагать, что достигнутый таким образом общественный договор будет справедливым компромиссным соглашением.