В поисках своего дома - Андрей Ветер

Ветром и брызгами встретила одинокую индейскую фигуру улица Лэсли-Таун, залитая лужами. Скулили собаки за заборами. Город попрятал жителей во чреве домов. Под копытами лошадки громко чавкало. Стекла домов слезились, и вода лениво струилась по облупившимся оконным рамам.

Перед большим домом, где жил Билли Шкипер, промокший всадник остановился. Никто не побеспокоил его на пустынной улице. Никто не заметил.

— Вот, Бак, ещё один поворот судьбы, — произнёс индеец и сбросил с себя мокрое одеяло. Вода мелко набросилась на замшевую рубаху. Бак снял с себя колчан, спрыгнул на землю. Привязав пони, он взял в руку ружьё, обёрнутое старым покрывалом, и поднялся по знакомым ступеням. Дверь пропустила его в дом, и он пошёл по коридору, оставляя за собой мокрые следы на деревянном полу.

По лестнице послышались торопливые лёгкие шаги. Женские каблучки стучали по направлению к вошедшему.

— Я иду…

Голос прозвучал уже совсем близко, и Бак остановился. С вниманием смотрел он на ступеньки, ожидая появления сверху оборки юбки. Женская фигура появилась быстро и легко и застыла, увидев перед собой индейца, с которого текла на пол вода. В густой синеве её глаз появился страх, когда дикарь шагнул к ней.

— Джесс…

Женщина вздрогнула, прижала ладони к груди. Индеец остановился в двух шагах. На него упал свет. Знакомые черты проявились в полумраке коридора. Она слабо вскрикнула.

— Бак!

Он шагнул вперёд и протянул свободную руку. Зашуршала одежда, донеслось дыхание, и он превратился в живого, близкого человека. Длинные волосы мокро прикоснулись к женской коже. Джессика всхлипнула и прижалась к нему. Бак ощутил, как воздух наполнился странной, давно забытой нежностью, такой тонкой и желанной.

— Билли! — позвала срывающимся голосом Джессика. На её зов появилась коренастая фигура Шкипера, удивлённо смотрело его широкоскулое лицо.

А поздно вечером оживление охватило каждый уголок дома. За столом собрались также Эрик Уил с тётушкой Эммой Пруденс, гладко выбритый цирюльник, которого вызвали в дом, чтобы расправиться с шевелюрой Бака, но не отпустили и заставили принять участие в общей суете, и ещё пара незнакомых Эллисону особ мужского пола, о которых Билли успел шепнуть Баку на ухо, что они отличные ребята. Шкипер шумел и не переставал ронять на пол посуду, отбрасывая носком башмака осколки. Его громкую беспредельную радость невозможно было унять. Он постоянно подбегал к Эллисону, на коленях которого сидела светловолосая дочурка, и, хлопая его по плечу, спрашивал девочку:

— Лола, ты любишь папу?

Этот же вопрос не переставали выкрикивать то и дело взбудораженные гости. Они словно немного опасались Эллисона и будто спешили заострить всё внимание на дочке. Бак кривил лицо в лёгкой растерянной улыбке и прижимал девочку к себе. Она обнимала его, но время от времени испуганно дёргалась, и её пухлые пальчики начинали сжиматься нервно в кулачки.

— Не бойся, не слушай их, — гладил её по голове Эллисон. — Что вы все так горлопаните?

Временами Билли хватал руку Эллисона и начинал трясти её от избытка чувств.

— Я рад, старина, так рад, чёрт меня возьми… Клянусь, я надеялся на лучшее, но всё-таки не ждал тебя! — Шкипер размахивал руками и пускался десятый раз за вечер рассказывать историю о путешествии на пароходе по Миссури, которое разлучило его с Баком. Миссис Пруденс толкала Эрика в плечо и восклицала, что эта история сведёт её с ума. Но по глазам старушки было видно, что повествование доставляло ей удовольствие, потому что давало возможность пустить слезу.

Иногда распахивалось окно, и дождь врывался в комнату. Мокрый воздух рассыпался по собравшимся, охлаждая порозовевшие от спиртного лица. Вздрагивал свет лампы, начинала недовольно гудеть печка.

Время от времени цирюльник поднимал бокал дрожащей рукой и бормотал невнятно Баку, что ему безумно жаль остриженных индейских кос, что волосы были просто замечательны, что он мог бы сделать замечательную причёску из них, будь Эллисон женщиной.

Иногда поднималась с места Джессика и подходила к мужу, чтобы погладить его по голове тонкими пальцами, от прикосновения которых по коже мужчины пробегала волнующая дрожь.

— Я хочу поговорить, Бак, — шептала она. Он притягивал её к себе и заставлял её пить вино из своего бокала. Она притворно фыркала, смеялась, целовала его в шею. Шкипер радостно хлопал в ладоши, глядя на вновь соединившихся супругов, а Эрик Уил смущённо опускал глаза, и его щёки розовели.

Глубокой ночью гости покинули шумный дом Шкипера и под зонтами побежали каждый к себе через мокрую улицу.

Наступила пронзительная тишина. Тёмная ночь, лишённая малейших проблесков света, высосала, казалось, из комнаты все предметы и формы. Осталось дыхание. Осталось прикосновение рук, похожее на неуверенное ощупывание слепым существом незнакомого пространства.

— Ты чем-то смущён? — услышал Бак голос жены возле самого уха.

— Нет, но я совершенно не помню, что надо делать с твоим платьем.

Она засмеялась и отодвинулась. Одежда с шёлковым шелестом слетела на пол. Джессика потянула Бака к себе, и они утонули в перине.

Ночью Эллисон увидел сон, где он вновь попал во вчерашний день. Опять он въехал на мокрую улицу Лэсли-Таун и остановил коня перед домом Шкипера. Вспыхивала молния, на мгновения превращая город в белые коробки, и при очередной яркой вспышке Бак вдруг разглядел, что это вовсе не дома, а огромные гробы. Он толкнул дверь перед собой и шагнул внутрь. Перед ним возникли люди с ружьями в руках. Они пронзительно закричали на него и выстрелили в Бака несколько раз подряд…

Звон стаканов, истеричные голоса и лишённое слуха пианино вызывали в Эллисоне безграничную тоску, но деть себя он никуда не мог. Возвращение в мир родной крови за два дня превратило его в измученного человека. Ощущение охватившей его страшной болезни нахлынуло с коварной быстротой. Шквал необъяснимой суеты обрушился на его мозг, привыкший к тишине и размеренности. Бессмысленность городского существования сдавливала ему голову. Нет, конечно, люди вокруг него жили вовсе не бесцельно, наоборот, они все куда-то стремились, рвались, бежали. Перед каждым человеком висело невидимое полотно с нарисованным планом будущего, которое завораживало сознание и тянуло к себе, будто клещами. Воздух был пропитан нескончаемой лавиной слов о каких-то важных делах. Бак варился в мешанине замыслов цивилизованного мира, как в котле. Он задыхался. Люди вынашивали планы и воплощали их в жизнь. Люди взращивали большие и малые идеи, громоздили одну на другую и превращали их в склады, магазины, ранчо, стада длиннорогого скота… Принять такую жизнь Бак Эллисон, воин племени Лакота, боец клана Плохих Лиц, не мог. Жизнь города торопилась, наступала ему на ноги, толкала без причины в спину, выкапывала ямы и надстраивала балконы над головой. Люди отмечали шумными попойками удачно провёрнутые сделки и точно так же напивались до беспамятства, когда их постигала неудача. Жажда деятельности бурлила в них. Но именно такая жажда лишала Эллисона сил. Он не мог заставить себя идти куда-то для того, чтобы совершить нечто конкретное и задуманное заранее. В его предыдущей жизни всё совершалось само по себе, он лишь принимал участие в происходивших событиях, вливался в них, как река в море. Но он никогда не насиловал жизнь. Никогда не ездил он по равнине в поисках какого-то определённого зверя, он стрелял ту дичь, которая была перед ним.