Новый Мир ( № 9 2008) - Новый Мир Новый Мир

“Вы пишете, что Солженицын взял на себя миссию, задал себе урок, вериги и пр. Я знаю, он считает, что не он взял, а на него Бог возложил. Я же ничего на себя не взял, и на меня никто ничего не возложил. У меня судьба особенная, а не миссия. Мною двигали обстоятельства, а не долг. Сначала моя судьба была работать на объекте и делать эту проклятую бомбу. Потом моя судьба — бороться за права. Это обстоятельства так меня поворачивали... Он говорил: „Я на время лютый”. А я его транжирю как попало, потому что у меня нет миссии... Ужасная у него фраза, что пусть его сына убьет — он будет продолжать свое дело. Это ужасно. Я никогда бы ни о ком не мог так сказать. Ужасен призыв жить не по лжи. Для меня главное, чтобы люди были живы... Вот Джемилеву дают прописку в Ташкенте, а он рвется в Крым. Значит, опять тюрьма, голодовка и смерть. Я уговариваю Твердохлебова уехать, они ведь его не прописывают даже в Петушках. Он не хочет... Вы совершенно не правы насчет отъездов. Пусть люди едут. Культура явление более сложное, она пересекается”.

Такова была суть самой длинной речи А. Д., которую я слышала.

Должна признаться, что речь А. Д. меня удивила. Ведь он знает, что за него, из-за того, что он выполняет свою миссию, гибнут люди. Гибнут ходоки. (В окно из поезда.) Идут в тюрьмы и ссылки друзья (Твердохлебов, Ковалев и мн. др.). Он никого не зовет прямо, не зовет “жить не по лжи”, и он не заявляет: “убейте моих внуков, я не умолкну”. Но я помню позапрошлое лето, когда Мотя [внук А. Д.] корчился в судорогах у него на руках, его еле спасли, и все кругом, и А. Д., были уверены, что Моте ГБ сделало укол, чтоб он умер или был искалечен. А. Д. терзался, но не молчал ,-— какая же разница в этом смысле между ним и А. И.? Никакой. Ведь А. Д. уже знает, что он “неприкасаем”, а все кругом — весьма, но продолжает... А. И. проповедует мысли, быть может, и ложные, но он на них настаивает, он за них в изгнание попал (а перед этим здесь терпел муки); у него есть мысль, религия, идея — он проповедник — пророк — художник — подвижник — гений, обуреваемый мыслями. Какая мысль у А. Д. (кроме будущего устройства планеты Земля и других планет, то есть некие мечтания о “космических садах и огородах”) — я уловить не могу. Люся произнесла весьма остроумно: “Мы только и делаем, что разлагаем демократическое движение изнутри. Мы всех отговариваем”. Это правда: А. Д. милосердно отговаривает, а потом милосерднейше пытается спасти. Но ведь бедствия и бедные люди в стране зависят ни от чьей ни от проповеди, люди пробуждаются сами, и нам следует не только беречь их, оберегать, отговаривать, защищать, но и духовно питать. За духовной пищей они идут и к

А. Д., а не только за защитой. И очень жаль, что ему нечего сказать им.

24 июля, день, Переделкино. Прочла 124 № “Вестника”... Очень интересный. Вообще, конечно, из потусторонних журналов это лучший — если пропускать Бердяева, Леонтьева, святых и пр., то все же остается нечто ценное. В этом № — Николай II Солженицына. Многие говорят: скучно. А мне никогда Солженицын не бывает скучен. Скучен царь — амеба,

одноклеточное. Написано все как внутренний монолог одноклеточного

существа. Впервые мы читаем о 9 января, об императрице — с той стороны, из беспомощной души амебы... Ненависть к образованным, кажущаяся любовь к народу. Назревание Распутина: амеба ждет народного гласа, человека из народа. Но проза (как всегда у него в беллетристике) не безупречна. Он не знает языка того времени; пишет “исключительно”; или

“У России свои проблемы” (совсем уж “Голос Америки”); “получилось”!; и мн. др. Напишу ему это.

И замечательно подобраны в этом № материалы о Гинзбурге и о двух фондах, которые слились — Солженицынский для политзаключенных и

их семей и Е. Г. Б<оннэр> — для детей. Я рада, что в печати нет между

Е. Г. Б. и А. И. розни (после “Теленка”). Очень хорошее письмо А. Д. об Алике, доброе.

...А заболела я из-за Льва. Я не видела его месяца 11/ sub 2 /sub , он раза 2 звонил, все было мирно и счастливо. Вчера вдруг позвонил и пришел. Оказывается,-— я этого не знала, — наша гэбэшная мразь, исследуя материал, который им дала m-me Решетовская, сочинила книгу “Спираль измен Солженицына”; он предавал бендеровцев, доносил на кого-то в лагере — потому, мол, и спасся, и мн. др. на том же уровне. Книжечку выпустило издательство “Прогресс”. Ну вот, и там ссылочки на Копелева и Гнедина. Отлично! О, того, что им там приписано, они не говорили. Нет, нет, я верю. Но мерзости, которые говорил об А. И. Лев, я слыхала не один раз; и Сарра и Люша предупреждали его, что докатятся его сплетни до подлых ушей-— так и вышло.

Вообще же мы оба очень старались не потерять друг друга — посмеивались, пошучивали, заговаривали о другом — но я его потеряла давно, а теперь потеряю окончательно. И не только из-за А. И., а из-за того, что он не литератор и решительно ничего ни в чем не понимает. Вообще он мне не по остаткам моих сил.

Он не понимает, что Ал. Ис. вернул мне Митину могилу. Что я вообще восприимчива к художеству, а не к политике. Что в мыслях А. И. о Западе много верного. Что он имеет право на православие — хотя я православия, религии и церкви не люблю.

Еще думаю: Копелев постоянно укоряет меня в фанатизме и недостатке “плюрализма”. Может быть. Но ведь меня-то фанатизм не доводил до злодейств: до раскулачивания, до писания доносов. Это его биография, не моя . Меня фанатизм довел до хранения “Реквиема”, до “Записок об А. А.”, до устройства музея в доме К. И., до “Памяти моего отца”, до — крова Солженицыну, до защиты “Архипелага”. У меня фанатизм любви к литературе и отстранения от пошлости. Отстранюсь. Я ненавижу Синявского, а

он с ним сотрудничает. Но я же не говорю, что Синявского надо убить или выгнать из Сорбонны. Я только отказалась работать в “Континенте”, когда “Континент” защищал книгу о Пушкине...115 Мой фанатизм не кровавый.

А вот копелевский... Он при мне (и чужих людях!) кричал об Ал. Ис.:

“Я хочу, чтоб он сдох...” Теперь отрицает. “Я сказал: я мог бы его застрелить...” Что ж! Я застрелить Синявского не хотела бы .

Пусть живет — но без меня.

Пусть все они живут — без меня.

Вот мой фанатизм. Сон; работа; деревья; работа; деревья; “Евгений Онегин” и Блок.

И, если надо, Орлов116.

И благодарность создателю “Архипелага”.

21 августа, воскрес., Москва, утро. Я не вижу вокруг ни одной плодотворной идеи. “Терпимость, — говорит Над. Як. <Мандельштам>.— Без терпимости ничего невозможно”. Это так, да ведь терпимость-то должна быть к идеям, к мыслям, а их нет. В 60-е годы (56 — 65?) общество было окрыленное, потому Самиздат, потому Солженицын. Существовал общественный пафос — пафос разоблачения сталинских зверств, проповедь человечности. Работали одновременно сначала два, потом три гения, обещавшие нам великое будущее (все трое — память о злодействах, плач, воля к человечности) — Пастернак, Ахматова и, наконец, Солженицын. Создавался “Архипелаг”. Откапывались старые клады.

И что сейчас? И где все это?

И долговечен ли был сон?

Увы, как северное лето,

Был мимолетным гостем он!117

Пастернак и Ахматова в могиле, Солженицын в разлуке. Пафос общества угас. Совершается доброе дело — великое доброе дело: А. Д. помогает политзаключенным и говорит о них миру. Но в прежние годы он был мыслителем, а сейчас мысли нет, т. е. и у него — нет.

— Конвергенция, — ответил мне на это Евг. Ал. [Гнедин].

Тут я сказала, что поздно и пора домой... Конвергенция чего с чем?

Нашего бюрократизма с их хищничеством? Лесючевского с Профферами?118

Конечно, Запад я знаю очень поверхностно — по радиопередачам, по газетам — это уровень низкий. И там, наверное, на поверхности — Юрии Жуковы119. А в глубине и интеллигенция существует. Но отсюда ее решительно не видать. Русские же, оказавшись на Западе, либо превращаются в сплошной срам, либо спиваются, либо сходят с ума (и спиваются?), как Толя120... Один и остался там в полном своем величии — Ал. Ис. Я не знаю, верна ли его мысль, но он мыслит . И притом не “плюралистически”, а избирательно. Ведь главная его мысль — нравственность, а в нравственности какая же плюралистичность?

21 августа, воскрес., Москва, утро. Надежда Марковна [Гнедина] обуяна, разумеется, ненавистью к Солженицыну, но по хорошему своему воспитанию со мною старается не спорить и на эту тему молчать. Я нарочно прочла: