Немецкий детектив (сборник) - Манфред Абель

— Неподалеку отсюда. На улице Вивьен. Владельца зовут Лекюр. Гюстав Лекюр. Его там всякий знает.

Она направилась к двери.

— Желаю вам счастья, Фолькер. Всего наилучшего!

— До свидания, мадам. Возможно, на каникулы я приеду в Берлин.

— Возможно, встретимся. — Голос Каролины звучал холодно и безучастно.

Час спустя миссис Диксон сидела за письменным столом своего гостиничного номера и писала письмо:

«Дорогой Ричард!

Провидению угодно, чтобы вы все оке отправились в «Jeu de Paume» в одиночестве. Через час улетает мой самолет. Прошлый вечер был восхитителен, Джеральдина Чаплин — просто чудо. Благодарю вас. Я охотно осталась бы. Но это противоречило бы заповеди вашего святого угодника Грэма, который говорил: «То, чего я хочу, — либо запрещено, либо аморально, либо приводит к беременности». И я добавила бы: либо неразумно. Повремените с возвращением на свое ранчо. У меня такое чувство, что мы скоро вновь свидимся. Кроме того, вам предстоит кое-что сделать: на улице Вивьен есть невзрачная лавчонка, мне с трудом удалось ее обнаружить. Владельца зовут Гюстав Лекюр. Меня интересует все, что связано с ним и его делом. Всё, Ричард. И пишите сами. У ваших парней отвратительный стиль. Вы меня понимаете. Утрите слезы, старый ковбой.

Ваша Каролина».

Глава 3

Апрель распрощался с ясными лунными ночами. Голубовато-зеленое мерцание разливалось над домами и улицами и проникало в темную комнату. Ирэна Бинц любила эти часы. Они располагали к мечтам и любви.

Мужчина, лежавший рядом с ней, спал. Его дыхание было легким и ровным, голова покоилась на ее плече, на губах застыла улыбка.

Молодая женщина села в постели. Когда она спустила голые ноги на пол, ледяной холод обжег подошвы. Ирэна пробежала по комнате и забрала с кресла свое белье.

Она была высокой и стройной. Гладкие темные волосы уложены на макушке в незатейливую прическу, большой лоб свидетельствовал о живости ума и характера. Лицо выражало различные чувства — от искреннего участия до холодной надменности. Неизменными оставались только глаза — бледно-серые и пустые, без тени кротости и доброты.

Ирэна оделась и присела на край постели.

— Морис, — тихо позвала она. Несколько раз нежно поцеловала мужчину в губы, пока тот не проснулся. — Морис, мне пора.

Морис Лёкель зевнул и протер глаза.

— Мучительница, — пробормотал он, — останься. Разве нам было плохо?

— Дивно, но я должна идти.

Мужчина вздохнул и приподнялся в постели.

— Ты какая-то взвинченная. Весь вечер. В чем дело? — Он лениво поискал свою одежду. Задернул гардину и включил свет. — Последние дни ты не в своей тарелке. Думаешь, я этого не замечаю?

Ирэна подсела к зеркалу и накрасила губы.

— Ошибаешься. Но твое равнодушие нервирует меня. Ты же знаешь, что сегодня к Лупинусу придут те двое.

— Ну и что? Оставь их в покое.

— Иногда мне так хочется залепить тебе оплеуху! Все-таки речь идет о медальоне. Здесь дело нечисто. Лупинуса не узнать. В его доме происходят странные вещи, которых я не понимаю. Я же тебе рассказывала, что с недавних пор он какой-то подавленный и растерянный.

— Видимо, у него проблема с деньгами. Ты ему слишком дорого обходишься. — Морис ухмыльнулся.

— Возможно, ты прав. Если он обанкротился, то мне придется начинать все с начала, да и тебе тоже. Мы оба живем на его денежки. Только… я их отрабатываю.

Лицо Лёкеля вытянулось. Он раздраженно пробурчал:

— Лупинусу не грозит разорение, нет. Скорее бордель превратится в женский монастырь.

— Знать бы только, из-за чего затеялась возня вокруг медальона! Сегодня ночью он назначил тем двоим встречу у себя дома. Мне надо быть там, подслушать, в чем дело. — И после небольшой паузы, во время которой она рассеянно наблюдала за тем, как Лёкель натягивает ботинки, добавила: — Самое ужасное то, что Лупинус мне ни о чем не рассказывает. Ты не представляешь, как это меня настораживает. Именно это. Обычно он поверяет мне все, не принимает без меня ни одного решения. Не утаивает никакой мелочи и всегда советуется со мной. Знаешь, как я переживаю?

Лёкель пожал плечами:

— Что тут странного? Два коллекционера захотели приобрести медальон…

— Почему тогда они не обратились прямо к его жене, этой Эрике Гроллер из Берлина? Он же принадлежит ей! Почему они насели на Лупинуса?

— Подумали, что он принадлежит ему. Проще простого. А ловкач Лупинус не стал их разубеждать. Он, как мне кажется, хочет обстряпать дельце без своей обожаемой супруги.

— Нет, нет, Морис. За этим что-то кроется. Ведь Лупинус не находит себе места. Мучается. Я это точно знаю. Те двое доконают его.

Лёкель проводил ее до парадного, и на улице они попрощались. Дальше он ее не провожал. Так было лучше.

Ирэна взяла такси. Шофер удивленно переспросил:

— Точно, девочка, в Пёзельдорф, ты не ошиблась?

Когда это было, чтобы он отвозил кого-то в район западнее Аусенальстера, самый фешенебельный квартал Гамбурга? Те, кто там жил, имели собственные машины. И собственных шоферов. Но Ирэна Бинц повторила адрес. Она забилась в угол и откинулась на спинку сиденья.

Улицы становились все шире и светлее. На асфальте Визендамм тускнели отсветы фонарей. Мимо окон проплыл кусочек городского парка. Полукруг водонапорной башни врезался в небо. Здесь, в районе планетария, она познакомилась с Лупинусом. Два года назад. Он заговорил с ней и пригласил поужинать. В «Сельском домике» они отведали жаркое из серны с красным вином. Затем выпили шампанского и целовались в машине.

Через два дня двадцатилетняя девица открыла счет в банке. Приход и расход были четко оговорены. Ее актив равнялся пятидесяти семи килограммам стройного тела с роскошными бедрами и высокой упругой грудью.

Сделка показалась ей выгодной. Лупинус поведал ей о своей жизни. Врач-гинеколог в Харвестехуде, под пятьдесят, состоятельный. Чутьем она угадала, что у него слабый, неустойчивый характер и его легко будет подчинить себе.

Бинц не упустила счастливый шанс.

Через неделю студентка третьего семестра перебралась из своей комнатенки в мансарде многоквартирного дома на виллу в фешенебельном Альстерпарке. Начала изучать своего любовника, его привычки, его слабости. Особенно слабости. Она выведала причины его странного брака с врачом-окулистом, жившей в Берлине. Выяснила его отношения с сыном, жившим в интернате. И когда они распили бутылочку шампанского по случаю первых шести месяцев их совместной жизни, она знала о нем все, что хотела знать.

Она поняла, что шарм и изысканность ее любовника стоят большего, нежели его постельные доблести. Ее влияние переместилось из спальной в салон. На вечеринках и званых приемах он уже не мог больше обходиться без нее.

Объятия Лупинуса утратили свое обаяние. Он спал с ней, дабы сохранить видимость семейных отношений. Его это устраивало, ее — нет. Она присмотрелась к молодым людям своего круга и выбрала Мориса Лёкеля: двадцать пять лет, репортер из Парижа, привлекательная внешность. В общем, в ее вкусе.

Ирэна не страдала раздвоением души: Лупинус удовлетворял ее материальные потребности, Морис ублажал телесные. Это ее устраивало. Возможно, не всегда с Лёкелем, но всегда с Лупинусом.

Она велела таксисту не останавливаться возле дома. Вышла у ближайшего перекрестка и вернулась назад. В рабочем кабинете Лупинуса горел свет. Она бесшумно открыла парадную дверь и проскользнула в свою комнату. Переодевшись в домашний халат, осторожно прокралась наверх по лестнице. Толстая ковровая дорожка заглушала шаги. За дверью кабинета слышались голоса.

— Не понимаю, в чем здесь проблема! — воскликнул мужчина с сильным иностранным акцентом.

— Невозможно поверить тому, — подхватил другой мужской голос, — чтобы у супруги нельзя было забрать назад свой же подарок. Повод всегда можно найти!

— Я все испробовал, господа. Действительно, все, однако… — Это вступил в разговор Лупинус. Его голос звучал очень тихо. Время от времени раздавался чей-то смех.

Бинц приложила ухо к двери.

— Мы знаем, что обстоятельства складываются не в вашу пользу, дорогой доктор. Ведь речь идет не только о деньгах, в которых вы, похоже, нуждаетесь. Но и… о нашем молчании. Не так ли?

Послышался шум отодвигаемого стула.

— Это шантаж? — возвысил голос Лупинус.

В ответ скрипучий голос монотонно пронудил:

— Шантаж — это неблаговидные действия субъекта или субъектов с целью незаконного обогащения себя или третьих лиц путем противоправного принуждения кого-либо силой или угрозой с ощутимым для него уроном что-либо сделать, терпеть или разгласить, вследствие чего причиняется ущерб имуществу принуждаемого или какого-нибудь другого лица. Параграф черт знает какой, но верно до запятой. И совершенно очевидно, — в голосе мужчины появились задушевные нотки, — что мы не стремимся к обогащению и не причиняем вашему имуществу ущерба. Платим больше, чем того стоит медальон. Вам это хорошо известно.