Истории, от которых не заснешь ночью - Альфред Хичкок

Она была искренней.

Произнеся короткое "ой!", Кэрол выскользнула из моих объятий и исчезла.

- Я хотел только... - начал было я, поворачиваясь к Саре.

- Да, именно то, что я видела, - сказала она.

Я не помню, чтобы когда-нибудь так ненавидел. Ее отекшее от вина и гнева лицо, ее крашенные прядями в жутком беспорядке волосы, а там, где должны быть выпуклости, она была совершенно плоской, и наоборот. Потеряв последнюю надежду, утратив последние иллюзии, она была не чем иным, как смешной карикатурой на любую стареющую женщину, вдруг обнаружившую, что она обманута.

- Послушай меня... послушай меня хорошенько, - сказала она. - Итак, я вышла замуж за презренного типа. Но уж взялся за гуж, не говори, что не дюж. Меня не тащили связанную по рукам и ногам в мэрию. Только вот что я тебе скажу: если я замечу, что ты еще хоть раз проявишь интерес к Кэрол, я тебя убью, и, будь уверен, я не бросаю слов на ветер. Я тебе другое скажу: ты достаточно пожил дармоедом. Завтра утром найди себе работу, а иначе тебе придется затянуть потуже пояс...

На этом все. Она взяла кувшин и ушла, оставив меня одного в погребе. Я налил себе вина прямо из бочонка, сел и стал анализировать обстановку. Она была такой ядовитой. Я очень сомневался, что нежные слова или даже ласки вернут мне доброе расположение этой чокнутой старухи. Сара разговаривала со мной искрение, я больше не имел над ней власти. Я должен был что-то делать.

Я выпил вино и налил себе снова. В погребе царило спокойствие, очень приятное. Слабый свет лампочек производил впечатление, будто обнаженная белизна стен теряется где-то в туманном далеке. Мной овладело любопытство, и я отправился до самого конца погреба. Я даже представления не имел, что размеры дома столь огромны, что в нем было столько выступов и углов, что пол был выстлан бетоном, а стены были облицованы специальным камнем, имеющим выступы и перегородки. В дополнение к винному погребу был еще подвал для фруктов, одна комната для детских игр, которая так и не пригодилась, прачечная, сушилка, мастерская, кладовки, перегородки которых были из облицовочного камня. У меня было впечатление, что я прохаживаюсь по лабиринту, и я засомневался, что даже Сара знала все возможности погреба. Я никогда не видел, чтобы она ходила дальше прачечной, и только несколько из комнат были в ходу.

Дойдя до конца и пройдя с добрых сорок метров, я оказался под тем, что могло бы быть опорой какого-то внешнего углубления, ниши, служившей для мангала и крытого патио.

Это устройство, видимо, стоило целое состояние Паркеру, так как потолок в этом месте был укреплен мощной железобетонной стеной.

Совершенно очевидно, у господина Паркера было намерение построить здесь какое-то другое помещение, так как вдоль стены лежали аккуратно сложенные плиты из облицовочного камня в достаточном количестве, чтобы построить перегородку и изолировать это глухое место.

Мощная стена, которая бы на полтора метра герметически закрыла это глухое место! Вот что, по крайней мере, заслуживало размышлений. Паркер умер. Ну а если бы было немного и повсюду разбросанных неиспользованных плит? Если бы несколько из них исчезло, никто бы и не заметил, а на такой территории - полутора метрами больше или меньше - никто бы и этого не заметил. Правда, исчезновение Сары - да. Вот это было серьезным препятствием, которое мне нужно было бы преодолеть. Но на какие только подвиги не способен человек ради девяноста пяти тысяч долларов.

И этот подвиг я, Джек Маркхэм, я его совершил. Я совершил преступление почти совершенное. Я убил Сару и завладел всеми ее чеками. Но что самое потрясающее, я не рискую ничем, что связано с полицией.

Если бы только огонек лампы так не мерцал...

Итак, я убил ее, построил стену, за которой она замурована до конца века. У меня ценности. Дом продан. Новый владелец никогда не узнает, что подвал был на полтора метра больше. И пройдут месяцы, прежде чем хватятся Сары.

Уж, конечно, это было все не так-то просто. Первое, что мне надо было сделать - это вернуть ее расположение. Я позаботится о том, чтобы не казаться очень озабоченным, и не оставить никакой зацепки, чтобы кто-нибудь из семьи впоследствии не начал себе задавать всякие вопросы. Поступки всегда красноречивее слов.

И я сделал так, чтобы мои поступки говорили сами за себя. Первое, что я сделал: я перестал пить. Потом я продал свою машину и отдал деньги Саре. Это произошло через несколько дней после той знаменитой ее выходки, и я ей заявил:

- Ну хорошо, согласен, я - презренный тип. Иди, по крайней мере, ты так думаешь. Так вот, может быть, этого хватит на мое проживание?

Приведенная в замешательство, она продемонстрировала свою склонность ко всякого рода подозрениям, но я и не сопротивлялся. Третьим моим подвигом было найти работу. Я мог найти по себе с дюжину мест, но решительно выбрал ту, которая могла бы мне помочь научиться всему, что связано с облицовочным камнем и известковым раствором.

До моего последнего дыхания я буду помнить тот первый вечер, когда я вернулся домой весь в пыли, руки шершавые от цемента. Сара спросила меня, что это за работа, и я ответил ей:

- Изготовляю облицовочные плиты. Я вкалываю как простой рабочий на предприятии, основанном покойным господином Паркером.

Она решила, что я шучу, но это был не тот случай. Поскольку я работал впервые за долгие годы, у меня болело и ныло все тело.

Но эта боль того стоила. Когда она убедилась, что я говорю правду, она мне показалась очень довольной и немного сконфуженной.

Она сказала: "О, Джек..." Хотела еще что-то добавить, потом спохватилась. Но зерно сомнения было заронено. Я знал, о чем она думает: "Может, я неправильно его оценила. Может, я ошиблась. Может, он женился на мне не из-за моих денег. Может, он, в конечном итоге, не такая уж плохая лошадка..."

На следующий день утром на столе стояли цветы, и она встала первой, чтобы приготовить мне кофе. Я испытал в этот момент к ней почти жалость. Ей так безнадежно хотелось ошибиться на мой счет, верить, что я ее взаправду люблю, чтобы все, что нам осталось, стало чем-то прекрасным.

... Работа моя не была сложной. Любой болван был способен делать то, что я делал. Поэтому меньше чем через две недели я стал мастером, а месяц спустя представителем. В конце апреля преемник господина Паркера предложил мне стать компаньоном, умолял даже, повторяя, что никогда он не встречал человека, у которого такие деловые качества. Я ответил ему, что подумаю над его предложением. Никакого намерения отвечать ем, у меня не было, но об этом я рассказал Саре. Если бы вы видели, как она сияла. Она уже представляла меня членом Лайон Клаб (Клуба Львов), а может быть, и торговой палаты. Есть от чего расхохотаться. А у меня в голове было совершение другое.