Год под знаком гориллы - Джордж Шаллер

Младший с важным видом шагает по упавшему дереву

Молодой, единственный в этой группе самец с черной спиной, которого я назвал Младший, появился из-за кустов и, откусывая и жуя сочные листья ежевики, подошел к стволу моего дерева футов на десять. Он стоял на четвереньках и глядел на меня слегка приоткрыв рот. В течение многих часов, проведенных мною с четвертой группой, я так и не смог до конца разгадать Младшего. Ему, вероятно, еще не было восьми лет, размером он был с самку, хотя тело его уже приняло угловатые, мускулистые формы, свойственные самцу. На его лице было выражение безрассудства и проказливости, которых не могла скрыть даже присущая ему сдержанность. И в то же время было видно, что Младший оценивающе приглядывается ко мне, не будучи уверенным, можно ли мне полностью доверять. Из всех горилл, видимо, только он один получал удовольствие от моего соседства. В течение последующего месяца редкий день проходил без того, чтобы Младший не отделялся от своей группы с целью посидеть рядом со мной. Он спокойно наблюдал за каждым моим движением или засыпал, повернувшись ко мне спиной. В тот день, судя по втянутым и плотно сжатым губам, Младший был еще в нерешительности. Человек, нервничая, тоже покусывает губы. По временам он широко размахивался, ударял ладонью о землю и лукаво поглядывал на меня, явно в надежде, что этот лихой жест меня испугает. Другие члены группы спокойно отдыхали. Каждые пятнадцать или двадцать минут один из самцов пробуждался, вскакивал, ревел раз-другой и снова погружался в сон.

Теперь я совсем перестал бояться горилл. В их поступках ни разу не проявилась ни свирепость, ни явный гнев. Самцы с серебристыми спинами были, разумеется, несколько раздражены, некоторые из животных вели себя возбужденно, но любопытство по отношению ко мне все превозмогало, Затем они быстро освоились с моим присутствием. Пока я сохранял неподвижность, гориллы чувствовали себя настолько в безопасности, что продолжали свое обычное времяпрепровождение, и бывало даже беспечно дремали рядом с деревом, на котором я сидел. В самом начале наблюдений я заметил, что гориллы, как правило, обладают удивительно спокойным характером и возбуждаются они не так-то легко. Они производят впечатление сдержанных, замкнутых в себе созданий. Выражение их лиц обычно спокойно, даже в тех ситуациях, которые, с моей точки зрения, могли бы их встревожить. Все переживания отражаются у них в глазах — мягких, темно-карих. Эти глаза как бы говорят, передавая все мысли, раскрывая постоянно изменяющиеся эмоции, которые никак иначе не отражаются на выражении их лиц. В их глазах я читал колебание, беспокойство, любопытство, отвагу или раздражение. Иной раз, когда я встречался с гориллой лицом к лицу, выражение ее глаз более чем что-либо говорило о чувствах животного, помогая мне решить, как лучше поступить в данном случае.

С утра ненадолго проглянуло солнце, а потом облака, насыщенные дождем, опустились почти до верхушек деревьев. Целые пять часов я сидел на ветке, как на насесте, и продрог до костей. Пальцы у меня так закоченели, что я с трудом мог делать записи. Пошел сильный дождь, который скоро превратился в град. Гориллы сидели сгорбившись, предоставив градинам величиной с вишню барабанить по их спинам. Они выглядели совершенно несчастными. Вода стекала с их надбровья, а длинные волосы на руках совершенно намокли и слиплись. Я сидел скорчившись у самого ствола дерева, почти прижимаясь к нему лицом. От коры пахло грибным запахом лишайников и заплесневелого мха. Я не мог уйти, не потревожив обезьян. Приходилось ждать, пока они сами не удалятся.

Когда град прекратился и сменился моросящим дождем, гориллы разбрелись в разные стороны на кормежку. Внезапно из-за кустов раздалось странное стаккато, звук, который я до сих пор не слышал, ряд громких, отрывистых О-О-О; первый звук О был подчеркнутый, с ударением и отделен от последующих отчетливой паузой. Звук повторялся вновь и вновь, а через две или три минуты я понял, что было его причиной. Ди Джи спаривался с самкой.

Наконец гориллы удалились и я, одеревеневший и озябший после шести часов, проведенных на ветке, смог слезть с дерева. Несмотря на ненастную погоду, я был в восторге от превосходно проведенного дня.

В течение последующих дней эта группа горилл прошла через несколько глубоких ущелий, параллельных склонам горы Микено, в направлении Кабары. Обезьяны привыкли к моему присутствию: самки почти совсем не реагировали на него, а Большой Папаша, увидев меня, только слегка ворчал, выражая этим свое недовольство. Даже горластый Рваный Нос как-то притих. Младший, казалось, просто ждал моего появления. Обычно за ним следовал подросток лет четырех, повторявший каждое его движение. Вероятно, этот подросток был самец, хотя в природных условиях пол молодых горилл определить с полной уверенностью невозможно. Это был забавный парнишка с тугим, как барабан, животом, длинными, всклокоченными волосами на макушке и с озорным выражением морды, сулящим всякие проказы.

Темная пирамидальная вершина горы Микено и деревья, украшенные фестонами лишайников, придавали пейзажу какой-то фантастический вид

Однажды утром сторож заповедника Н'секенабо сопровождал меня в поисках группы. Заметив животных ярдах в пятидесяти впереди нас, я жестом показал ему спрятаться за деревом, а сам вспрыгнул на низкую ветвь. Как обычно, Младший неторопливо приблизился и в двадцати футах от меня влез на ствол упавшего дерева. Затем он двинулся по стволу странными, резкими, подскакивающими шагами. Тело у него было напряжено, локти вывернуты наружу, отчего руки его казались искривленными. Он горделиво выступал мелкими шажками, явно стараясь казаться большим и мощным. Я забавлялся, глядя на его проделки, и совсем забыл о стороже, а когда посмотрел вниз, то увидел, что Н'секенабо стоит подо мной, обеими руками сжимая мачете. Капли пота выступили у него на лбу, а губы стали серыми от страха. Я был восхищен его мужеством, тем, что Н'секенабо не покинул меня, несмотря на присутствие животного, которого он так боялся. Младший удалился с небрежным видом, оглянувшись через плечо, прежде чем поспешить за своей уходящей группой.

В некоторых случаях Младший, а иногда какая-нибудь другая горилла, подойдя футов на шестьдесят или еще ближе, трясли головой. Это был странный жест, казалось, означавший «я не имею враждебных намерений». Чтобы узнать, как поступят обезьяны, если повторить их жест, я дождался момента, когда Младший был в тридцати футах от меня и смотрел на меня очень внимательно, пока я перематывал пленку в аппарате. Когда я начал трясти головой, он медленно отвернулся, думая, вероятно, что его пристальный взгляд я принял за выражение угрозы. Когда же я в свою очередь уставился на него, он потряс головой. Мы проделывали это минут десять. Один раз, тряся головой, Младший расслабил мускулы нижней челюсти и зубы его застучали друг о друга.