Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 24. Аркадий Инин - Винокуров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вера тоже свернула на углу к голубому домику почты. Здесь она присела к столу, достала из сумки конверты и несколько фотографий. Среди женских лиц, изображенных на них, было одно совсем юное, однако, к сожалению, не одаренное не то чтобы красотой, но хотя бы миловидностью. Остальные были лица как лица — женщины за тридцать лет.
Еще Вера достала из сумки газету, целый лист которой был заполнен короткими объявлениями. Часть из них были обведены зеленым карандашом, часть — прежде тоже обведенные зеленым — были затем перечеркнуты красным. Разложив газету на столе, Вера стала вкладывать фотографии в конверты и надписывать адреса из объявлений. География ее посланий была обширна: Рига, Минск, Кишинев, Донецк…
Покончив с этим делом, Вера еще заскочила в магазин;ж колбасой и кефиром и вернулась в общежитие. Поужинала наскоро — спешила в кино. Боевой культсектор — та самая «верста коломенская» Галина — организовал культпоход общежития на американскую комедию.
В кино Вера и подруги много смеялись, даже хохотали. Но по дороге домой пришли к единому мнению, что хоть и смешно, конечно, но в целом — пустячок. Ни тебе серьезного рассказа о жизни народа Америки, ни какой-нибудь небывалой истории любви, ни даже, на худой конец, возможности поглядеть, как там нынче люди одеваются: кино было двадцатилетней давности.
Из-за культпохода никаких встреч с женихами и невестами на вечер назначено не было. Так что Вера еще немного потрепалась с соседками по комнате, почитала при свете ночника новый роман из жизни большого комбината, не ткацкого, правда, а швейного. Роман давал такое же представление о нашей жизни, как фильм — об американской. Вера погасила ночник и уснула привычно на правом боку, подложив под щеку обе ладони, как в далеком детстве.
Нового коменданта общежития Виктора Петровича Фролова в этот день Вера ни разу не встретила. И не вспомнила о нем ни разу.
4
А между тем, Фролов после вчерашней встречи с Верой сегодня уже с раннего утра был в кабинете заместителя генерального директора комбината Ильи Ефимовича Беленького. Долговязый Фролов нервно вышагивал из угла в угол по диагонали, а маленький пухленький хозяин кабинета насмешливо следил за ним из-за массивного стола.
— Ну удружил, Илюша, спасибо, удружил! — выкрикивал Фролов. — Спокойное, говоришь, место, тихая работа, милые девушки? Да это же… это гарем какой-то! Чистой воды гарем! Я там себя чувствую… ну просто чувствую…
— Султаном? — с улыбочкой подсказал Илья Ефимович.
— Издеваешься! — вскипел Фролов. — Да я тебя…
Но тут зазвонил телефон. Илья Ефимович схватил трубку, ловко прижал ее к уху плечом, а руки у него оставались свободными, и он ими тоже бурно «разговаривал».
— Беленький! Да… Что?! Я же приказал: на главный корпус! Именно на главный! Что?! При чем тут Чубарев?
Кто здесь замдиректора: Беленький или Чубарев? Кто, я спрашиваю, Чубарев или Беленький?
Замдиректора был он — Беленький. Но и Чубарев тоже. Причем Чубарев именовался первым заместителем генерального директора. В принципе, и права, и обязанности у них были примерно равными, а сферы работы почти не пересекались. Но эта приставочка «первый» у Чубарева псе-таки определяла хоть на вершок, а повыше ступенечку в табели о рангах и не давала ни сна, ни отдыха измученной душе Беленького.
Директором же комбината была Анна Дмитриевна Тихомирова, по прозвищу «генеральша». Генеральша не по мужу, муж-то у нее был тихий школьный учитель, а по собственной силе, характеру и власти, каковой она обладала не только на комбинате, но и вообще в городе. Своим умом, своими руками, ну и еще — тоже не последнее дело — завидной статью сероглазой российской красавицы преодолела эта бывшая сельская девчонка непростой муть от ткацкого станка до директорского кресла. В городе ее знали все. Все и побаивались. Но очень многие любили. За то, что строга, но справедлива. За то, что казнит по крайней необходимости, а милует от широты души. А главное, любили ее на комбинате за то, что свойская, на наших», из простых. Она при случае не станет читать вежливо-нудных нотаций, а рубанет сплеча таким задушевным словечком… Своя, в общем, баба.
Обоих своих заместителей-мужиков эта умнющая «генеральша» твердо держала в узде, одергивая то одного, то другого, давая то одному послабление, то второму, ловко стравливая их при необходимости, но и столь же умело it кульминационный момент разводя по углам ринга. Говоря объективно, ее маневры всегда оказывались на пользу общему делу. И оба замдиректора это понимали. Вот только Беленький, все отлично понимая, не мог смирить спою гордую душу.
— Я сказал! На главный корпус! Все!
Он вырвал рукой трубку, зажатую между ухом и плечом, и шмякнул ее на рычаг аппарата. Но сразу успокоиться, переключиться не смог и продолжил больную тему с Фроловым.
— Нет, Виктор, ты скажи: кто тут замдиректора — и или Чубарев?
— Да ты, Илья, ты, не суетись…
У Фролова была своя больная тема, и он желал продолжить именно ее.
— Так вот, Илюша, как замдиректора, как друга детства и юности, я тебя прошу: найди мне другое место!
— Витенька, солнце мое, — Илья постепенно отходил от неприятного разговора и вновь обретал улыбку. — Ну подумай, милый… Комендант женского общежития — чем плохая должность для молодого пенсионера?
— Илья!!! — зарычал Фролов.
— Хорошо, хорошо, — быстренько пошел на попятный Илья Ефимович, — найдем что-нибудь другое. Раз ты просишь — найдем.
— Когда? — поставил вопрос ребром Фролов.
— Не все сразу, Витенька… Подумаем, поищем, найдем. Ты меня тоже пойми, на тебя ведь не было прогноза. Как говорится, не ждали!
— Я тоже, Илюша, такого не ожидал…
Фролов произнес это с пронзительной тоской. Илья Ефимович внимательно глянул на него. Сказал уже без улыбки, негромко:
— Спокойно. Виктор. Что поделаешь, надо начинать новую жизнь.
— Какую новую? Какую — вот вопрос! На флоте жизнь была ясная, от побудки до отбоя. А тут? Не знаю я, Илюша, понятия не имею, как найти себя… на развалинах прошлой жизни.
— Почему развалины, интересно? — бодрился Илья. — Здесь никакие не развалины, а твоя родина, твои друзья и даже подруги. Вот дома твоего, правда, жаль, уже нет… Но кто думал, что ты вернешься?
Никто. Этого, верно, никто не мог предугадать.
Всем еще с детства было ясно: не жить этому упрямому пацану Витьке среди родных холмов и долин. Говорят, кому
