Пятёрка отважных. Лань — река лесная - Александр Осипенко

— Так уж и гарнизон! Тридцать задрипанных полицаев да пять беззубых немцев!

— А разведчиков всего семеро было!

— Ну и что, что семеро? Обдурили полицаев — и всё…

Валерка, злой и нахмуренный, спустился к воде, раз-другой окунулся и стал одеваться. Друзья уже дожидались его на тропинке.

До самой пущи никто не проронил ни слова. Алик и Лёня шагали впереди, Валерка — за ними. Настроение его было вконец испорчено. Неудача на ферме, бегство от Метеора, а теперь вот Алик… Почему он, Валерка, не умеет так рассказывать? Разве он меньше Алика знает? Нет ведь. А тот всегда выскочит первым. Все только его и слушают…

Невесёлые мысли развеял боровик. Молодой, толстоногий, он словно нарочно высунул из травы свою рыжую голову как раз в тот момент, когда его мог заметить один Валерка. Счастливый Гуз бросил победный взгляд на друзей, которые в свою очередь не без зависти смотрели на его находку, и стал шнырять от берёзы к берёзе, уже ни о чём, кроме грибов, не думая.

Человек в белом осматривается

Едва ребята вышли со двора, как человек в белом встрепенулся. Он бросил недокуренную папиросу в корытце с водой, из которого пили утята, легко вскочил на ноги и выглянул на улицу.

Вокруг — ни души. И тихо-тихо. Деревня словно вымерла.

Тишина и безлюдье деревенской улицы, как видно, обрадовали человека. Он закрыл за собой калитку, перешёл улицу, узкой тропинкой вышел на крутой берег реки и остановился.

Вид, открывшийся перед ним, был по-своему очень красив. Слева, за светло-синей лентой Тихой Лани, возвышались поросшие низким кустарником холмы. Длинной цепью они тянулись на запад, то набирая высоту, то постепенно снижаясь, и казалось: это море, застывшее по чьей-то злой воле, — вздыбленные волны так и остались навсегда недвижимыми…

Справа — как окинуть глазом — распростиралась, может быть, на тысячи гектаров жёлто-серая равнина. Только кое-где на ней синели плодовые сады да маяками стояли вдоль большака старые берёзы.

Сразу за рекой рос одинокий дуб, а немного поодаль зеленела небольшая берёзовая роща.

Человек долго осматривал и поля, и молодую рощу, и дуб. Казалось, он ощупывал глазами каждый предмет, каждый метр земли, но по лицу его никто не понял бы: нравится ему всё это или нет? Лицо было непроницаемо спокойно. И только когда человек оглянулся и увидел деревню — добрую сотню новых, солнечно-жёлтых домов, красочно вырисовывавшихся на ярко-зелёном фоне недалёкой пущи, — только тогда лицо его оживилось, на нём промелькнуло что-то вроде удивления.

— Смотри-ка ты! — пробормотал он. — Если б своими глазами не увидел, — ни за что не поверил бы…

Он достал папиросу, закурил, минуту постоял в раздумье и зашагал назад. Тень удивления всё ещё лежала на его лице. Она исчезла, только когда он вошёл во двор и увидел под навесом того, кого дожидался.

Старый рыбак развешивал на жёлтой, отполированной руками жерди перемёты и улыбался своим мыслям. Дед Рыгор был в приподнятом настроении: третий день подряд он возвращался с богатым уловом. Но больше всего радовала деда неожиданная победа над известным рыболовом-«теоретиком» Николаем Николаевичем Казановичем — учёным, который уже третий год приезжал на лето в здешние места порыбачить и отдохнуть.

Заметив у калитки незнакомого, дед вопросительно посмотрел на него.

— Если не ошибаюсь, Егор Петрович Войтёнок? — протянул руку человек в белом. — Очень приятно. Давайте присядем. Мне нужно с вами поговорить…

Показалось или нет?

Первая находка была и последней. Боровики больше не попадались, хотя ребята старательно искали их под каждой берёзой и ёлкой. Даже сюда, в глубь пущи, где всегда бывает сыровато и мрачно, дошло знойное дыхание безводного лета. Только Лёне повезло. Он набрёл на большую семью лисичек и нарезал чуть не полкорзинки.

Чтобы не возвращаться домой с пустыми руками, Валерка предложил пойти к Чёрному озеру и там, на южном берегу, набрать голубики. Ягода, правда, не ахти, но, как говорят, на безрыбье и рак — рыба, всё не пустые будут корзинки.

Чёрное озеро находилось в пуще, недалеко от того места, где Тихая Лань делала крутой поворот и вместо того, чтобы пробираться дальше на запад, текла назад, на восток. Новичок в пуще легко мог подумать, что это совсем другая река.

Возвращалась с полпути Тихая Лань вовсе не по своей охоте. В этом месте дорогу ей преграждала Цепь небольших холмов, прозванных в народе Князевой грядой. Холмы заросли густым еловым лесом и были почти неприметны для глаза. По ту сторону Князевой гряды и лежало Чёрное озеро.

Это был красивый и необычный водоём. Берега с трёх сторон — с востока, запада и севера — высокие, крутые. Седые ели, сухие жгуты-корневища да огромные валуны свисали над чёрной бездной. И только южный берег был низкий, немного заболоченный. Здесь росли карликовые берёзки, багульник и тьма-тьмущая голубики.

Рассказывали, что когда-то на месте Чёрного озера стоял громадный дворец и жил в нём горбатый князь. Он люто издевался над крепостными крестьянами, и вот в ночь, когда князь праздновал свою свадьбу, дворец вдруг провалился, а на его месте возникло Чёрное озеро.

Так это произошло или иначе, но небольшое лесное озерцо с крутыми берегами было страшно глубокое и совсем чёрное. Говорят, кто-то пробовал измерять его глубину, связал четверо вожжей, да так и не достал дна даже у самого берега.

Вода в озере была очень холодна, и, может быть, поэтому здесь никогда не купались, не ловили рыбу и даже не знали, есть ли она в озере.

Во время войны на берегу Чёрного озера и дальше — по всей Князевой гряде — размещался партизанский лагерь целой бригады. Лучшего места, пожалуй, не нашлось бы во всей Хотемлянской пуще. Озеро, болота и река со своим двойным руслом делали это место почти неприступным. А тот неширокий сухой участок, что лежал с востока, так густо зарос лещиной, дикой яблоней, ежевикой да молодым дубняком, что каждый шаг дороги пришлось бы там прокладывать топором.

Ещё и сейчас на Князевой гряде немало землянок. А того больше — глубоких воронок. Дед Рыгор говорил, что появились они весной сорок четвёртого года, во время последней блокады, когда фашисты бомбили лагерь с воздуха. Он даже обещал рассказать, как спаслись тогда окружённые партизаны, да что-то помалкивает. Должно быть, призабыл: известно, старый человек.

Перевалило уже за полдень, когда ребята вышли на берег Чёрного озера. Голубики здесь было столько, что даже Алик, который не умел и не любил собирать ягоды, наполнил свою корзинку за полчаса, а Валерка, так тот уже собирал в шапку, досадуя в душе, что не догадался взять корзину побольше.

От жары и острого запаха багульника у Лёни и Алика разболелись головы, и они дружно уверяли Валерку, что завтра обязательно снова придут сюда, а сейчас лучше посидеть где-нибудь у воды, отдохнуть в тенёчке перед обратной дорогой.

Гуз нехотя согласился, и спустя минут десять все трое стояли на высоком восточном берегу, с любопытством и затаённым страхом заглядывая в чёрную бездну. Раздеться бы теперь да бултыхнуться в воду, но… Чёрное озеро! Никто ещё не отваживался здесь искупаться!

Друзья присели над обрывом, в тени развесистой ели. Долго молчали, думая каждый о своём.

— Ой! — вдруг испуганно вскрикнул Валерка и схватил Алика за плечо.

— Что? Что такое? — в один голос спросили Алик и Лёнька.

— В-вон… вон он, горбун! — прошептал Гуз, отшатываясь и прижимаясь к друзьям. Его трясло как в лихорадке.

— Какой горбун? Где? — недоумевал Лёня.

— В… в воде. В воду смотрите… Вон, на камне сидит… У того берега…

Алик и Лёня глянули в ту сторону, куда показывал Валерка, и окаменели: глубоко под водой, как бы на самом дне озера, на камне, в самом деле сидел горбун. Он был без рубахи. Косматая чёрная голова его свисала на грудь, отвратительный горб колебался и вздрагивал.

Горбун, должно быть, дремал. Но вот он встрепенулся, резко поднял голову, повёл вокруг страшными глазами и… тотчас исчез, даже не потревожив воды.

Скованные ужасом, все трое какую-то минуту сидели неподвижно, боясь не то что шевельнуться, а даже дохнуть. Потом, словно подхваченные вихрем, сорвались с места и бросились вниз, в лещинник. Они бежали, не разбирая дороги, сквозь кусты ежевики, в кровь обдирая ноги и руки. И только очутившись на широкой поляне, поросшей редкими берёзками, остановились все разом. За поляной поблёскивала на солнце Тихая Лань.

Ребята ещё раз огляделись, посмотрели друг на Дружку и… как по команде опустили глаза. На каком-то кусте Валерка оставил почти полрукава рубахи, Лёня был без корзины, Алик — в одном сандалии.

Первым заговорил Гуз. Он запахнул на груди рубаху, с брезгливостью поморщился: