Жизнеописание Льва - Наталия Андреевна Репина

Обхожу церкви вокруг дома Льва. В одной нахожу батюшку, отца Леонида, к которому Лев часто ходил. Отец Леонид мне нравится — он немолод, у него карие глаза и теплая быстрая речь. Но он не знает ничего определенного насчет Льва. Свою теорию про юродство мне неловко ему озвучить — вроде как я лезу не в свою область.

Дежурная, когда я в очередной раз вызывала полицию, проговорилась, что в той квартире делают ремонт.

Я поднялась туда рано утром, захватив блокнот и ручку, и стала звонить, не снимая руки со звонка. Мне открыла мать. Она выглядела заспанной, из квартиры пахло несвежим. Я сказала, что подам на них в суд. «Вы уж извините», — сказала она, и губы ее скривились в плаксивую скобку. Я попыталась узнать фамилию неандертальца, но она ее не знала или не хотела мне сказать.

Еще раз еду в Газетный. Петр больше не хочет со мной общаться. Он открывает, но разговаривает через щель; на лестничной клетке очень темно; серая щетина на лице Петра давно превратилась в небольшую бородку. Я все спрашиваю и спрашиваю обо Льве, а Петр молча смотрит на меня.

В эти дни я получала много советов, зачастую очень наивных. Например, советовали беруши. Или релакс-музыку. Снотворное. Как будто за два месяца я сама об этом не догадалась. Я ходила к другим соседям в надежде найти союзников, но оказалось, что никого, кроме меня, этот шум не беспокоил. В «Фейсбуке» на мой отчаянный пост я получила много шуток и веселых идей вроде пригласить трубача позаниматься в моей квартире.

Наверное, надо было действовать более решительно: купить профессиональный шумомер, подать в суд, в конце концов, пригласить телевидение. Но воля моя к этому времени была полностью парализована. На работе я постоянно думала о том, как приду домой и не смогу спать. Впрочем, я уже и не пыталась заснуть, потому что все время прислушивалась к звукам сверху, даже когда было тихо. Уровень шума я не могла оценить объективно: любой звук казался слишком громким. У меня испортились отношения с близкими и друзьями, которым надоело меня жалеть. Я постоянно плакала. О нормальной работе не могло быть и речи.

Мите я говорить ничего не стала, но он прочел мой пост в «Фейсбуке» и поставил грустный «лайк».

Неожиданно мне начинают звонить по объявлению. В основном рассказывают одно и то же: что видели Льва, который в грязной одежде собирал на станции и по дорогам мусор. Кто-то видел, как он таскал этот мусор в пункты раздельного сбора отходов.

Среди звонивших оказывается и тот самый «дядя Костя». Он говорит, что знает Льва с детства, и приглашает меня в гости. Судя по голосу, он сильно пьян, и мне не хочется к нему ехать. Я прошу Женю поехать со мной, хотя не уверена, что у меня нет другого выхода, кроме как позвать именно его. Я просто хочу еще раз его увидеть.

По дороге я пытаюсь пожаловаться на соседей, но он, как и раньше, не слушает меня, а рассуждает об особенностях подвига юродства. Я все хочу добиться у него, почему все-таки Лев пустил к себе жить Петра, но не могу найти паузу. Хочется плакать, но я просто перестаю слушать и смотрю в его глаза — когда-то голубые, теперь водянистые.

Константин встречает нас на станции, он трезв. Долго идем в дальний конец поселка. Недавно выпал снег, но тут же растаял. Мы сходим с асфальтовой дорожки на раскисшую черную землю.

Видно, что дача Константина была когда-то очень приличной. Я сажусь отдыхать на кухне — мне стало тяжело ходить на большие расстояния. Константин ставит угощение, конечно, с выпивкой. Наверное, ему скучно без Льва, и он рад людям.

Они разговаривают и разговаривают с Женей. Я жалею, что выпила, — теперь мне очень хочется спать. Незаметно ухожу в комнату и засыпаю там на диване. Сквозь сон слышу гул голосов и странные звуки, как будто кто-то то ли воет, то ли тянет одну протяжную ноту. В комнате пахнет советским одеколоном — я чувствую это тоже сквозь сон. Я уже не могу спать по-настоящему.

Константин и Женя смеются, стоя надо мной. «Ты, мать, совсем не умеешь пить», — говорит Женя. Я опять пытаюсь объяснить ему про соседей, но он уже не слушает.

Константин говорит, что последний раз видел Льва примерно неделю назад. Лев зашел к нему в гости, несколько минут посидел молча на кухне и ушел. Константину он показался очень грустным.

В темноте мы возвращаемся на станцию. Константин не идет нас провожать, остается пить. Женя что-то говорит. Недалеко от станции мы видим драку; это бомжи, и в одном из дерущихся я узнаю Льва. Двое бьют его, он не сопротивляется. «Эй, эй!» — кричу я, но мне только кажется, что кричу, я едва слышна. «Мать, не лезь», — говорит Женя вполголоса. «Лев, Лев», — тихо говорю я, чтобы сэкономить силы, и пробую бежать. Лев падает на землю. «Э, алё!» — кричит наконец Женя. Двое несколько раз пинают упавшего Льва, а потом валяющиеся рядом мешки, которые отзываются стеклянным и жестяным звуком. Женя бежит, двое скрываются между деревьями. «Лева!» — кричит Женя. Лев поднимается, смотрит на нас и, хромая, убегает по дороге. «Лев! Это мы! — тихо кричу я. — Леееев!» Мой крик похож на выдох.

Во мне поселилась ярость. Когда я думала о соседях, у меня начинали трястись руки, стучало сердце, сбивалось дыхание. Я десятки раз представляла себе, как прихожу в их квартиру и разбиваю гантелей уродливый низкий лоб неандертальца, как бью его, поверженного на пол, ногами. Мне не становилось легче от этого чувства, скорее наоборот. Ненависть не находила выхода. Однажды в пять утра я позвонила в службу психологической помощи. Со мной разговаривал молодой человек по имени Егор. Я поделилась с ним своими мечтами о мести. Он воспринял их как намерение и стал отговаривать меня это делать. Егор посоветовал мне бить подушки или даже найти такую услугу, где за деньги можно крушить списанные вещи. Меня тронуло его искреннее, как мне показалось, участие, но я знала, что физические действия мне ничего не дадут.

Я жду Петра у подъезда — когда-то он должен выходить на улицу. Выпал снег, но тепло, он наверняка растает. Легкий пар