Крушение России. 1917 - Вячеслав Алексеевич Никонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вслед за Великобританией войну рейху объявили английские доминионы — Австралия, Новая Зеландия, Канада, Южно-Африканский союз. На стороне Антанты выступят Бельгия, Сербия, Япония, Италия, Румыния, Португалия, Египет, Китай, Греция, южноамериканские республики и, наконец, США; а к Германии и Австро-Венгрии присоединятся Турция и Болгария, создав Четверной союз. В историю человечества впервые пришла мировая война.
Начало войны дало поразительный прилив патриотических чувств и националистических настроений во всех странах-участницах, включая Россию. Реакцию на выступление императора в Николаевском зале описывала Анна Вырубова. «Ответом было оглушительное «ура»; стоны восторга и любви; военные окружили толпой Государя, махали фуражками, кричали так, что казалось, стены и окна дрожат… Их Величества медленно продвигались обратно, и толпа, невзирая на придворный этикет, кинулась к ним; дамы и военные целовали им руки, плечи, платье государыни. Она взглянула на меня, и я увидела, что у нее глаза полны слез. Когда они вошли в Малахитовую Гостиную, великие князья побежали звать Государя показаться на балконе. Все море народа на Дворцовой площади, как один человек, опустилось перед ним на колени»[323]. Может, любимая фрейлина императрицы преувеличивала? Не похоже. Вот что писал такой борец с режимом, как эсер-трудовик Александр Керенский: «Когда Петербург узнал о войне, свершилось чудо. Баррикады исчезли, забастовки прекратились, рабочие — вчерашние революционеры — шли толпами принимать участие в грандиозных манифестациях перед союзными посольствами. На той самой площади перед Зимним дворцом, где произошла трагедия 9 января 1905 года, несметные толпы простого народа устраивали овации стоявшему на балконе государю и пели «Боже, царя храни»»[324]. Тысячи мужчин шли записываться в добровольцы. Молодые женщины осаждали краткосрочные курсы сестер милосердия, знать жертвовала свои дворцы под госпиталя.
Всплеск антигерманских настроений моментально привел к погромам, в столице разнесли немецкое посольство. «Кипы бумаг полетели из окон верхнего этажа и как снег посыпались листами на толпу, — записал Спиридович. — Летели столы, стулья, комоды, кресла… Все с грохотом падало на тротуары и разбивалось вдребезги. Публика улюлюкала и кричала ура. А на крыше здания какая-то группа, стуча и звеня молотками, старалась сбить две колоссальные конные статуи. Голые тевтоны, что держали лошадей, уже были сбиты. Их стянули с крыши, под восторженное ура, стащили волоком к Мойке и сбросили в воду»[325]. Столицу немедленно переименовали из Петербурга в Петроград.
26 июля были собраны Государственный Совет и Дума, которые Николай призвал до конца исполнить свой долг, закончив свое выступление словами: «Велик Бог земли русской». Полное энтузиазма громкое ура было ответом государю. Выступали председатель Думы Александр Родзянко, министры, прозвучали проникнутые самыми верноподданническими чувствами заявления от представителей национальностей и конфессий — поляков, латышей, литовцев, евреев, мусульман, балтийских и поволжских немцев. Затем последовали заявления «ответственной», то есть либеральной оппозиции. Кадеты — крупнейшая политическая сила в Думе — уверяли: «Мы боремся за освобождение родины от иноземного нашествия, за освобождение Европы и славянства от германской гегемонии, за освобождение всего мира от невыносимой тяжести все увеличивающихся вооружений»[326]. Генерал Антон Деникин и спустя много лет опишет в своих мемуарах значимость этого момента: «Когда Государственная дума в историческом заседании своем единодушно откликнулась на призыв царя «стать дружно и самоотверженно на защиту Русской земли»… Когда национальные фракции… выразили в декларации «непоколебимое убеждение в том, что в тяжелый час испытания все народы России, объединенные единым чувством к родине, твердо веря в правоту своего дела, по призыву своего государя готовы стать на защиту родины, ее чести и достояния» — то это было нечто больше, чем формальная декларация. Это свидетельствовало об историческом процессе формирования РОССИЙСКОЙ НАЦИИ»[327]. Процессе, явно не завершившемся.
Патриотический порыв охватил и левую оппозицию. Даже вынужденные скрываться в эмиграции видные революционеры — Плеханов, Засулич, Савинков и другие — дружно выступили за защиту Отечества. Та же картина наблюдалась и во всех остальных воевавших странах. Везде самые ярые оппозиционеры из числа социал-демократов объявили о безоговорочной поддержке своих правительств. За небольшими, но, как выяснится, существенными исключениями: лидера небольшой партии большевиков Владимира Ленина, ряда его единомышленников, а также некоторых представителей социалистической и либеральной интеллигенции, желавших провала «тюрьме народов». «Для нас, русских, — заявит Ленин, — с точки зрения интересов трудящихся масс и рабочего класса России, не может подлежать ни малейшему, абсолютно никакому сомнению, что наименьшим злом было бы теперь и сейчас — поражение царизма в данной войне. Ибо царизм в сто раз хуже кайзеризма»[328]. В Германии или Франции за такие слова в военное время могли и расстрелять….
Наивысший накал патриотических настроений продемонстрировала Москва, куда царская семья под звон колоколов въехала 4 августа. Встреча императора восторженными толпами затмила все самые памятные торжества его правления, включая 300-летие дома Романовых. Но по толпе шел и тревожный шепот: наследник престола Алексей не мог ходить, его нес на руках казак-конвоец. Взоры обратились на царицу — Александру Федоровну. «А та, бедная, не менее его больная нравственно, чувствуя на себе укоры за больного ребенка, сжав губы, вся красная от волнения, старалась ласково улыбаться кричавшему народу, — вспоминал Спиридович. — Но плохо удавалась эта улыбка царице…»[329]. «Немка», — шептали люди.
В те дни была уверенность, что война продлится 3–4 месяца. Она продлилась более четырех лет. Она унесет жизни двадцати миллионов человек, Австро-Венгрия исчезнет с карты Европы, падут три из четырех вступивших в войну монархий — Романовых, Гогенцоллернов и Габсбургов. Уцелеет только Виндзорская династия.
Армия
Была ли Российская армия готова в войне? Конечно, нет. Как никогда она за всю нашу историю не была готова к большой войне. Полной готовности к крупному военному конфликту не может быть в принципе. Уж насколько была готова Германия к Первой и Второй мировым войнам, а ведь обе проиграла. Даже такая военная сверхдержава, как современные Соединенные Штаты, оказалась не готова к партизанской войне в Ираке и Афганистане. Россия в начале XX века не могла быть готова к войне и потому, что она была страной догоняющего развития, оборонное строительство ей пришлось начинать во многом заново после русско-японской войны, и военные планы должны были быть реализованы к срокам, до которых Российская империя на доживет.
Еще в 1900 году у России была самая большая в мире армия — 1,16 млн военнослужащих — почти вдвое больше, чем в любой крупной европейской стране, и третий по
