Повседневная жизнь публичных домов во времена Мопассана и Золя - Адлер Лаура

Г-жа Дельпланк была полностью оправдана.

Есть еще сутенеры, работающие в кафе, которые выдают себя за певцов, парикмахеров, ярмарочных атлетов. Среди них выделяется категория так называемых "запускал", которые обучают юных проституток ремеслу. Обычно они очень хорошо одеты, культурны, они презирают тех, кто носит шелковые шляпы, а их, в свою очередь, презирают сутенеры из высшего света, которые носят цветы в петлицах и посещают салоны в поисках желающих поразвратничать. Не следует забывать и о титулованных развратниках, о бедных студентах, о торговцах, о беглых каторжниках. Сутенером может быть всякий, и как его статус, так и его внешний вид со временем меняется. Несмотря на принципиальную разобщенность, в течение XIX века в среде сутенеров несколько раз возникало нечто вроде корпоративной солидарности.

Так, в начале тридцатых годов XIX века, после принятия закона, запрещавшего проституткам снимать клиентов на улицах города, сутенеры объединились и подали в префектуру петицию в виде брошюры, озаглавленной "Пять сотен новых воров в Париже, или Перечисление прежних болезней столицы против положения, изданного г-ном Префектом полиции":

"Сутенер, уважаемый господин Префект, это изящного вида молодой человек, крепкий малый, умеющий за себя постоять, следящий за модой, умеющий танцевать, обожаемый девушками, поклоняющимися Венере, поддерживающий их в повседневной жизни, защищающий их от опасностей, умеющий заставить уважать их и себя, умеющий заставить их вести себя как подобает, именно как подобает… Вы видите, господин Префект, что сутенер — существо высокой морали, полезное обществу; и вот теперь вы превращаете его в бич этого общества, заставляете его заключить его предприятие в стены домов… Мы люди не амбициозные, мы вовсе не хотим жить как аристократы, мы не хотим покупать дома; мы не хотим быть как господин Видок — купить шикарный дом в деревне и кабриолет, мы вовсе не хотим писать мемуары и заставлять общество говорить о нас. Мы хотим всего лишь пить, играть, курить, читать, ходить на спектакли, танцевать, гулять, в конце концов, жить сегодняшним днем и дарить радость той несчастной душе, которую злая судьба заставила заниматься проституцией. Вы издали ваш приказ, и что же теперь будет с нами? Мы не можем ничего об этом знать, ведь мы умеем заниматься только тем, чем занимаемся. Деньги, которые наши дамы отдают нам, чтобы некоторое время не видеть нас, мы тратим ежедневно на наши привычки и желания. Мы все окажемся в нищете, если ваш приказ будет исполнен, и мы вовсе не преувеличиваем, когда говорим, что в результате проведения вашего приказа в жизнь в Париже появятся пять сотен новых воров. А поскольку мы вовсе не хотим пополнять собой число тех, кто сидит в тюрьме и работает на каторге, мы молим вас, господин Префект, ради всего святого, отмените ваш приказ, издав новый, и возвратите честным гражданам спокойствие, которое вы у них отняли".

Сорок лет спустя в тот момент, когда в Париже прошли массовые задержания сутенеров на дому у их любовниц — сутенера приводили в префектуру, он представал перед судом и затем его отпускали, — они организовали нечто вроде ассоциации, целью которой было заставить полицию считаться с неприкосновенностью жилища своих подопечных. Кстати, довольно часто сутенеры прятались под кроватью своих проституток и грабили пришедших клиентов!

Сколько их? Если верить моралистам, они наводнили крупные города, распространяя "чуму порока", и за это их надо выслать в заморские колонии; но точную цифру назвать нельзя — в 1891 году "Время" пишет, что в Париже пятьдесят тысяч сутенеров, а полиция в тот же год насчитывает их всего десять тысяч. Можно быть почти уверенным, что большинство из них принадлежало к преступному миру: им периодически приходилось отвечать перед законом за свои действия, и по выходе из тюрем они снова возвращались к эксплуатации проституток. Правосудие учло это обстоятельство, и 27 мая 1885 года был принят закон о высылке из страны преступников-рецидивистов, в котором лица, признанные сутенерами, приравнивались к лицам без определенного места жительства и без определенных занятий, даже в том случае, если у них было постоянное жилье, и отныне подпадали под статью 69 уголовного кодекса с соответствующими последствиями.

С течением времени лицо сутенера меняется: он отказывается от имиджа денди с напомаженными волосами, от образа благородного бандита в клетчатых штанах и в котелке и мало-помалу начинает одеваться, как обыкновенный буржуа, смешиваясь с почти однородной массой посетителей танцевальных залов и кафе. Его отношения с клиентурой ожесточаются: хозяева борделей, клиенты и полицейские начинают воспринимать его как важную шишку и подчиняться. С "высоты" своих всего-то восемнадцати лет он умудряется заставлять играть по его правилам, по правилам сводни, в то время как он сам является, по сути дела, частью общества честных людей. Жан Лоррен вкладывает в уста несчастного Филибера грустные слова, в которых можно видеть отражение этой революции в образе сутенера, с которой он никак не может смириться:

"Раньше хозяин и сутенер понимали друг друга, они были друзья, а теперь между ними идет война, да не на жизнь, а на смерть. Сутенеры забирают себе все, канальи этакие, они указывают, каких женщин брать, а каких нет, они не дают никому заработать, только себе. Они назначают цены, и ладно, я не против, если бы женщины стали от этого счастливее, так нет же! Бедные крошки не получают ни гроша! Они их бьют, они их пугают, они их убивают, если захотят. Вот почитайте новости в газете, бедные девушки за все отвечают собственной шкурой. Они их режут только что не каждый день, и чем моложе сутенер, тем он страшнее, хуже всех эти восемнадцатилетние, куда все катится? Они собственную мать выгнали бы на панель, прости Господи! Ах! Что это за поколение выросло в семидесятые, месье Жак!"

Карко и Макорлан также отметили эту тенденцию. К двадцатым годам XX века сутенеры окончательно себя дискредитировали. Объединившись в банды, воевавшие друг против друга, они сеяли ужас в "горячих" кварталах. Карко рассказывает, что видел примерно десяток осад "Бойкого кролика" и участвовал несколько раз в настоящих боях с применением пистолетов. Защитники проституток превратились в головорезов.

Полиция

Сутенеры полезны или по крайней мере кажутся таковыми: их основная задача — следить за проститутками и защищать их от полиции. Появляясь под руку с девушкой на улице, предъявляя свидетельства о браке, провоцируя стычки, они изо всех сил стараются избежать ареста. Полицейский быстро становится их злейшим врагом. Более того — он становится их конкурентом! Полиция осуществляет контроль за проституцией, то есть она проводит расследования по требованиям мэрии, префектуры, министерств. Она должна наказывать злоупотребляющих и арестовывать нарушителей. Здесь надо еще раз напомнить, что проституция — это не преступление. Статья 334 уголовного кодекса говорила о непристойном поведении и оскорблении нравов. Поэтому с точки зрения закона проститутки не подлежали ни юрисдикции полиции, ни юрисдикции обычных судов. Тем не менее проститутки и платили штрафы, и садились в тюрьму, иногда в результате откровенного произвола и надругательства над законностью! Отношения юстиции и проституции с давних времен устроены очень странно, будучи сотканы одновременно из молчания, слепоты и незнания. Как говорит Паран-Дюшатле, проститутки хорошо понимают свой статус отбросов общества: "Они хорошо знают, что противостоят всем человеческим и нравственным законам, что они, будучи тем, кто они есть, по самой своей сути не имеют права претендовать ни на какие права, привлекательность которых они осознают, но распространения на себя недостойны". Проститутка по собственной воле покидает человеческое общество и по этой причине не может претендовать на права, которыми обладает любой член этого общества. В начале Великой французской революции некоторые потребовали уничтожить проституцию. Но в тот же самый год, когда Конституционное собрание приняло Всеобщую декларацию прав человека, суд второго округа Парижа вынес следующее решение (от 4 августа 1791 года):

"Вышеупомянутая Мария-Луиза Берто, во вдовстве Дебле, приговаривается к тому, чтобы палач провел ее по всем улицам и перекресткам Парижа, в частности, по площади Пале-Рояль, на осле, спиной вперед, с соломенной шляпой на голове, повесив ей на спину и на грудь таблички со следующей надписью: "Развратительница молодежи", а далее чтобы указанный палач высек указанную Берто в обнаженном виде на указанной площади Пале-Рояль розгами, а также чтобы выжег у нее на правом плече печать в виде лилии; а затем чтобы отвел ее в тюрьму при общественном госпитале Сальпетриер, в каковой она должна содержаться в течение трех лет".