Трамвай номер 0 - Олег Георгиевич Холодный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Синий вечер протяжно всхлипывает легким дождём, искристые капли бесшумно влетают в лес моих кудрей и вольготно ратягиваются по мягким кофейным волосам. Я, прищёлкивая в такт внутреннему свингу, отбиваю гулкую ритмическую основу каблуками по добротно промоченному за день асфальту и придирчиво оглядываю площадь — какое пристанище достойно сегодня моего твидового настроения? Меня встречают картавые верные ивы, тщящиеся докоснуться своих плывущих по кромешным водам пруда отражённых ветвей и треснувшая по швам от брызжащей полноты порока вывеска игрового клуба над входом в ушедший в отставку дрянной кинотеатр. Ни разу не позволял я себе заглянуть в эти клубящие серным дымом недра, не соблазнялся досель кислящими токами азарта. Сейчас у меня в кармане, интимно прижавшись к измятой пачке сигарет, бесцельно и соблазнительно ожидают призвания двести рублей, и если этот казинишко разменивается на столь мелких клиентов — я весь в его власти. Я вхожу сквозь сырые стеклянные двери в рифлёной оправе алюминия навстречу каменнолицим тяжёлым охранникам и окидываю взглядом небольшой прокуренный зал — из вставших рядами вдоль трёх ковролиновых стен автоматов внимание моё привлекает дальний, сверкающий недоступной прелестью пляшущих пиратских сокровищ и бабочек. Я сажусь на непривычно узкий и высокий никелированный стул, и на автоматной стойке приятно обнаруживается безликая пепельница с козырными спичками прожжёного игрока. К моему непрестанному удивлению из-за кассы выходит дама в интригующем наряде крупье и предлагает сделать кофе и покурить хороших сигарет — как чудно, что кофе растворимый, иначе моя шаткая вера в реальность происходящего развалилась бы на неподдающиеся реставрации хрустящие осколки. К моему удивлению, ставки одна за другой приносят выигрыши и бонусные игры, в которых мне неизменно сопутствует ошалелая удача, а потому спустя сорок минут восторженных судорог я выхожу оттуда со счастливой сотней евро в кармане.
Старый центр обволакивает тканым фонарным золотом, льёт на кожаные плечи блестящих пальто ароматные струи тишины — мы с напарником выходим на Манежную площадь. Зыбкая поступь двух пар стёсанных каблуков скрадывается расплывающейся в небытии каменной площадью — острые колкие огни бара вгрызаются зелёными осами в утомлённые ночным форсажем столицы глаза. От бара отколупываются две липко неприятные как внешне, так и внутренне барышни, выблёвывающие напополам с перегаром неумелые матерные восторги столичными кобелями с явственно проступающим в речи малороссийским акцентом. Заученно дав друг другу успокоивающего огню, мы синхронно раскуриваем отсыревшие в силу простынного тумана сигареты, разглядывая неаппетитное зрелище разложения живых ещё человеческих существ. До полного отвращение накушавшись взглядом толстых тел, мы плавно обтекаем рассадник бара справа по мозаичному стеклянном борту, и замечаем в отдалении компанию подозрительно деловитых в столь ранний час мужчин в кожаных куртках — один из них готовой взорваться походкой устремляется к нам. И не подозревая об опасности, мы вальяжно дожидаемся его обременительного прибытия, которое начинается с привычным жестом распахнутой кровавой ксивы оперативника МУРа. Без лишних предисловий этот опасный пункт нашего маршрута интересуется документами и наличием у нас холодного оружия. И напарник мой вместе с надорванным бахромящимся студенческим, честно и обезоруживающе улыбаясь, достаёт из кармана раскладной швейцарский нож. При виде изголодавшегося блеска стали опер напрягается совсем уже неимоверно и просит моего спутника показать руки. К несчастью, накануне вечером компаньон развлекался своим излюбленным способом — жонглируя моим бритвоподобным скользким шкурником, который успешно ранил ему пальцы и залил кровью края ногтей. От обострённого внимания мента это не укрывается, и дело уже издаёт резкий запах тюремной пропитанной потом робы. Но к нашему величайшему везению жертва недавнего разбойного нападения оказывается в сознании и, мельком на нас глянув, лишает уголовный розыск всяческих подозрений.
Демон
— Ну, «сиюсунь», как говорят у нас в Техасе. На концерт придёшь? Потанцуем…
— Мне надо будет симку купить московскую и подключиться, не знаю,
где это сделать.
— Лысый тебе поможет. Да, Лысый?
— Да, Кучерявый.
— Что ж, «у тебя, у курносой, маршрут один — по Неглинной налево,
ресторан «Берлин» _ 5.
— Вообще-то «Гоголь» и по Столешникову, или я что-то путаю?
Мышка надувает губки, испытующе глядя мне в глаза.
— Ничего ты не путаешь, умница моя. Просто песня такая…
Вот, как в песне поётся…
***
Я догоняю её на выходе из вестибюля, и сразу три сочных взрыва
озаряют моё сознание. Золотое осеннее солнце, раскалившее
докрасна зависшую в воздухе пыль. Бурлящая зелень её глаз,
возмутившая покой моего омута. И ослепляющая белизна её кожи,
застудившей мне кончики пальцев античным мрамором.
— Вас, вероятно, зовут Алиса? — во внезапной догадке предполагаю я,
совершенно забыв о шарфе.
— Олеся, а почему вы спрашиваете?
— Что ж, тоже вполне себе сказочное имя, Купринское. Впрочем, вы обронили шарф.
Девушка из сказки любезно принимает мой дар и благоволит проводить
её до работы. Опять безнадёжно опоздал.
***
Кабак — место особое. А «Гоголь» — это кабак. А в особый кабак
нельзя идти в спешке. Нужно фланировать по мостовой старого
центра, как и полагает захудалому снобу-джентри. Я иду неспешно.
Со значением ставя шаг. Порхая беззаботным взглядом
воскресного вечера по разнотропным прохожим. Иные смело могут
называться гуляющими, к другим больше подходит обидное английское
слово pedestrians _ 6. Направляясь от ЦУМа к Столешникову, я
выбираю левую сторону. Иду под сенью арок, ощущая себя римским
гражданином. Потом сворачиваю на тернистый путь энейского
героя и петляю меж колонн, играя в пятнашки с Эросом.
Мужчина, который не теряется рядом с колонной — выигрывает в глазах
женщины. Впрочем, до женщин мне как до… Столешникова, 11.
***
Мы мило щебечем о сказочных именах, совпадениях и судьбоносном
метро. Я бултыхаюсь, как младенец в её зелёных озёрах, а они
постреливают на часы. Нет, я конечно самонадеянный мужлан, но с
десятой попытки намёки игнорировать перестаю — человеку всё
ж таки деньги платят за его время, не то, что некоторым. Мы
меняемся телефончиками на всякий пожарный. Пожарный в моём
понимании — это когда пожар в душе. Окрылённый внезапной
муткой, бегу обратно на Зубовский, не замечая ульяновских
гоп-ментов, страждущих минутной премии. Набиваю походя смску на
новый номер с предложением кофе и чая — вопреки известной
поговорке. В
